Нежный призрак и другие истории (ЛП) - Уилкинс-Фримен Мэри Э. - Страница 49

   После чего, эта старая женщина, Лидия Андерсон, помнившая Луэллу Миллер, принималась рассказывать историю Лили Миллер. Кажется, разговоры в деревне начались с того времени, когда Лили перебралась в дом ее покойного брата, где жила его вдова. Для нее еще не миновала пора ее молодости, это была крепкая и цветущая женщина, розовощекая, с вьющимися, густыми, черными волосами, обрамлявшими круглое лицо, и блестящими темными глазами. Однако не прошло и полгода с момента ее переезда, как румянец на ее щеках померк; прежде прелестно пухленькие, они превратились в бледные впадины. В черных волосах появилась седина, блеск в глазах померк, вокруг губ образовались жалкие морщинки, и, тем не менее, на лице ее по-прежнему светилось выражение нежности и счастья. Она, без сомнения, всем сердцем любила свою невестку, и была вполне довольна тем, что может прислуживать ей. Единственное, чего она боялась, - умереть, оставив Луэллу одну.

   - То, как Лили Миллер говорила о Луэлле, сводило с ума, - продолжала Лидия Андерсон. - Я бывала у них в доме несколько раз незадолго до ее смерти, когда она была уже слишком слаба, чтобы готовить самой, и приносила ей бланманже или заварной крем, - то, что, как я думала, должно ей понравиться; она благодарила меня, а когда я спрашивала, как она себя чувствует, отвечала: сегодня ей лучше, чем вчера; и спрашивала меня, не кажется ли мне, что она лучше выглядит, и слушать ее было просто невозможно, до того у нее был жалкий голос; а еще говорила, что бедная Луэлла много времени проводит в заботах о ней и выполняет ее работу, - сама она была не в состоянии что-либо делать, - в то время как на самом деле Луэлла и пальцем не шевелила; у бедняжки Лили не было ничего, кроме того, что ей приносили соседи, но только все это съедала сама Луэлла. Я абсолютно убеждена, что она поступала именно так. Что она просто сидела, ничего не делала, и только плакала. Казалось, что она и в самом деле очень любит Лили, и сильно страдает из-за ее болезни. Были те, кто полагал, будто она тоже заболеет. Но после смерти Лили приехала тетя Эбби Микстер, и Луэлла вскоре стала обычной, то есть пополнела и порозовела. Зато бедная тетя Эбби стала чахнуть так же, как прежде Лили, и, я думаю, кто-то написал ее замужней дочери, миссис Сэм Эббот, жившей в Барре, поскольку та прислала матери письмо, в котором просила ее как можно скорее приехать навестить ее, но тетя Эбби не захотела. Я вижу ее как сейчас. Это была очень красивая женщина, высокая и полная, с широким лицом и высоким лбом, даже с виду казавшейся доброй и приветливой. Она ухаживала за Луэллой, как за ребенком, и, несмотря на неоднократные просьбы замужней дочери приехать, оставалась дома. Она очень любила свою дочь, но при этом говорила, что Луэлла в ней нуждается, в то время как дочь - нет. Дочь заваливала ее письмами, но ничего хорошего из этого не вышло. Наконец, она приехала сама, и когда увидела, как плохо выглядит ее мать, то не выдержала, разрыдалась и едва не на коленях упрашивала мать уехать с ней. Она высказала Луэлле все, что о ней думала. Она заявила, что та свела в могилу мужа и всех, кто находился рядом с ней, и потребовала оставить свою мать в покое. Луэлла впала в истерику, а тетя Эбби была так напугана, что после отъезда дочери позвала меня. Миссис Сэм Эббот уехала в своей коляске, причем рыдала так, что это слышали все соседи, и это было вполне оправдано, поскольку она больше никогда не видела свою мать живой. Я пришла тем вечером, когда тетя Эбби позвала меня, - она стояла в дверях с накинутой на плечи зеленой клетчатой шалью. Я вижу ее, словно это случилось вчера. "Пожалуйста, идемте со мной, мисс Андерсон", - задыхаясь, попросила она. Я не медлила ни минуты. Мы поспешно направились в ее дом, а когда пришли, я увидела, что Луэлла бьется в истерике. Тетя Эбби попыталась ее успокоить, в то время как сама едва держалась на ногах и была бледная, как смерть. "Ради Бога, - сказала я, - миссис Микстер. Вы выглядите хуже, чем она. Вам необходимо лечь".

   - О, со мной все в порядке, - тут же ответила она. После чего сразу же повернулась к Луэлле. - Ну, ну, не надо, не надо, бедная овечка, - сказала она. - Тетя Эбби здесь. Она никуда не уйдет и не оставит тебя. Успокойся, моя бедная овечка.

   - Предоставьте ее мне, миссис Микстер, и отправляйтесь в постель, - сказала я, потому что тетя Эбби в последнее время много лежала, хотя каким-то образом умудрялась выполнять при этом всю домашнюю работу.

   - Я совершенно здорова, - ответила она. - Не кажется ли вам, мисс Андерсон, что ее лучше показать врачу?

   - Врачу? - сказала я. - Я думаю, что врачу лучше показаться ВАМ. Думаю, он нужен вам гораздо больше, чем некоторым, о которых я могла бы упомянуть. - При этом я взглянула на Луэллу Миллер, которая смеялась, плакала и болтала так, словно была центром всего сущего. Она вела себя так все это время, - казалось, она была слишком больна для того, чтобы воспринимать что-то внешнее, - и вместе с тем внимательно следила за нами краешком глаза. Я вижу ее, как сейчас. Я никогда не обманывалась на счет Луэллы Миллер. В конце концов, я рассердилась, вернулась домой, взяла бутылочку валерианы, добавила в воду кошачьей мяты, смешала с валерианой и вернулась к Луэлле. Я направилась прямо к ней, держа в руке чашку, над которой поднимался пар. - А теперь, - сказала я, - Луэлла Миллер, ВЫПЕЙТЕ ЭТО!

   - Что... Что это, о, что это? - чуть не завизжала она. А потом засмеялась так, что я была готова ее убить.

   - Бедная овечка, моя бедная маленькая овечка, - сказала тетя Эбби, стоя над ней, пошатываясь, и пытаясь приложить к ее голове камфару.

   - Выпейте это, - сказала я. Не желая тратить время попусту, я просто взяла Луэллу Миллер за подбородок, запрокинула ей голову, улучила момент, поднесла чашку к ее губам, влила ей в рот ее содержимое и почти крикнула: "Глотайте, глотайте, глотайте!" Она проглотила. Ей пришлось это сделать и, думаю, это пошло ей на пользу. Как бы то ни было, она прекратила истерику, позволила мне уложить себя в постель и через полчаса заснула, как младенец. В отличие от тети Эбби. Последняя не спала всю ночь, я оставалась с ней, хотя она пыталась протестовать; говорила, что недостаточно плохо себя чувствует, чтобы кто-то за ней приглядывал. Я осталась, приготовила легкую кашу из кукурузы и кормила ее чайной ложечкой всю ночь. Мне казалось, она просто умирает от усталости. Утром, едва рассвело, я сбегала к Бисби и послала Джонни Бисби за доктором. Я велела ему сказать доктору, чтобы тот поторопился, и доктор пришел довольно быстро. Бедная тетя Эбби, казалось, уже ничего не понимала, что происходит вокруг нее, когда он пришел. Она едва дышала, - настолько была истощена. Когда доктор ушел, в комнате появилась Луэлла, похожая на ребенка, в ночной рубашке с оборками. Она словно бы стоит у меня перед глазами. Глаза голубые, лицо - бело-розовое, как цветок; она удивленно посмотрела на лежащую в постели тетю Эбби невинным взором.

   - Как, - спросила она, - разве тетя Эбби еще не вставала?

   - Нет, не вставала, - коротко ответила я.

   - Мне показалось, я не чувствую запаха кофе, - сказала Луэлла.