Двойной сюрприз для блудного папочки (СИ) - Гордова Валентина - Страница 8

–Ты в порядке? – Спрашиваю на всякий случай, пытаясь разглядеть на её лице хоть намёк на то, что что-то идёт не так.

Но Варюшка лишь улыбается, чуть щурится и насмешливо поддевает:

–Распереживался, папочка?

Как гора с плеч!

Облегченно выдыхаю, веду напряжёнными плечами и не без удовольствия наблюдаю за тем, как медленно краснеет осознавшая собственные слова Варька. Она открывает рот, собирается сказать какое-то глупое извинение, но я опережаю её куда более важным:

–Кто такой Паша?

И слышу её резкий громкий выдох.

Она и сама не понимает, но только что сказала мне куда больше, чем смогли бы её тщательно подобранные слова.

Вижу, как тяжело ей говорить о нём. Наверно, я полный моральный урод, но меня это радует: она не выглядит влюблённой по уши девочкой или женщиной, что сделала полностью осмысленный выбор и остановила своё внимание именно на этом человеке. Готов поспорить, её рядом с ним держит что-то вроде родительского слова или чувства вины. Согласитесь, их пересилить куда проще, чем бушующую в крови страсть или даже любовь.

И это, чёрт возьми, радует.

Егор понимает больше, чем мне хотелось бы. Я вижу это по его странно замерцавшим глазам и промелькнувшей на губах улыбке, которую он тут же спрятал, а потом и вовсе опустил голову, чтобы у меня не было возможности рассмотреть выражение его лица.

Я не понимаю причин, но меня это немного напрягает.

И одновременно самым немыслимым образом радует.

–Тебя это не касается, – говорю я очень мягко, не желая обидеть его вновь, но вместе с тем и твёрдо. – Моя личная жизнь – это только моё дело, понимаешь? Та наша ночь... это просто случайность. Случайность. Я совру, если скажу, что жалею о ней и обо всех последствиях, но... она ничего не значит. Если ты хочешь принимать участие в воспитании мо... наших детей, то я не буду мешать тебе в этом, но моя личная жизнь не должна тебя касаться. Как и твоя не должна волновать меня.

Это хорошие, правильные слова. Они должны были вразумить Егора и хотя бы попробовать заставить задуматься над их смыслом, но вместо всего этого он поднимает голову, внимательно смотрит мне в глаза и неожиданно хитро улыбается.

–Моя личная жизнь волнует тебя, да, очаровашка?

Он улыбается ещё шире, а мне остаётся только стоять и глупо хлопать глазами.

Всегда поражалась людям, что могут любые слова вывернуть совершенно не так и в итоге остаться в плюсе. Как у Егора это получается? Я ведь говорю ему абсолютно о другом.

Но он уже сделал какие-то выводы, и полученный результат ему явно нравится. Очень нравится.

–Слушай, – я пытаюсь осторожно забрать свой локоть из его руки, но Минин не отпускает, только смотрит странно: со снисхождением и радостью. И ещё чем-то, что я пока не могу определить. – Мне домой надо.

Не знаю, насколько действенными окажутся эти слова, и на всякий случай заранее начинаю переживать. У Егора совершенно не та реакция, что может быть у человека, который вдруг случайно узнал, что после всего одной ночи он уже почти стал отцом сразу двоих детей. Я не вижу на лице Минина страха, волнения, нерешительности и сомнений. На нём только радость.

Совершенно ненормальная радость.

–Конечно, – соглашается он подозрительно легко, – идём, я довезу тебя.

Егор не позволяет мне отказаться. Он помогает спуститься по лестнице в самый низ, затем придерживает для меня дверь, а после держит за руку, пока я осторожно спускаюсь по покрытой льдом и посыпанной песком лестнице и иду до его огромной машины. И вновь подсаживает в салон, совершенно не акцентируя на этом внимание.

И всю дорогу до моего дома говорит с кем-то по телефону – спокойно и по-деловому. Это долгий и напряжённый разговор, но Егор остаётся невозмутимым и даже умудряется пару раз тонко иронизировать. Я честно стараюсь не подслушивать, но это получается у меня с трудом, потому что всё это время Минин не отпускает моей руки.

Его пальцы переплетены с моими, и руки лежат на сидении между нами, но Егор не может успокоиться и постоянно вертит мою ладонь. А ещё смотрит. Почти каждую минуту поворачивает голову, тепло улыбается мне, опускает полный нежности взгляд на мой живот и вновь отворачивается, чтобы снова сказать своему собеседнику что-то очень важное.

Во всём этом есть лишь один минус, который сердце старательно пытается выдать за плюс: мне это нравится. Всё это. Не должно, но нравится.

И, когда автомобиль тормозит у моего подъезда, дорогу к которому я старательно объясняла молчаливому водителю Егора, мне даже немного жаль расставаться с Мининым. Не хочется возвращаться в чужой дом и слушать скандал Паши, который он наверняка устроит. Не хочется до рвущегося из груди крика, но я всё равно фальшиво улыбаюсь Егору и тянусь к дверце.

Минин останавливает меня жестом. Коротко прощается со своим собеседником, обещает перезвонить позже, и быстро вешает трубку. И всё это – не сводя с меня внимательного взгляда. Настолько внимательного, что я начинаю немного паниковать: неужели по мне видно, что так не хочется уходить?

–Варь, – говорит Егор серьёзно, даже не подозревая о том, что от этого его тона у меня внутри всё испуганно сжимается и стиснутые коленки начинают дрожать. – Я имею право переживать о тебе и наших детях. И я имею право знать: у тебя всё хорошо?

Странный вопрос. Такой, будто Минин что-то знает и даёт мне возможность признаться во всём самой.

Вот только не в чем признаваться.

–Всё замечательно, – вру я с улыбкой, не желая погружать его в свои проблемы.

И выскальзываю из машины раньше, чем Егор успевает сцапать меня за руку. Захлопываю дверь и бодро иду к подъезду. А когда тяжёлая железная дверь с трудом открывается, не выдерживаю и оборачиваюсь.

Егор стоит у машины, спрятав руки в карманы брюк, и не сводит с меня взгляда.Он ничего не говорит, даже рукой на прощание не машет, хотя я жду пару секунд. И в итоге именно мне приходится торопливо ему махнуть и спрятаться в подъезде.

Квартира на третьем этаже не спасает и не успокаивает – именно такие эмоции, по моему мнению, должны быть при возвращении домой. Эта квартира душит меня, как душила и в самый первый день. И каждая вещь здесь, начиная от полочки в прихожей и заканчивая статуэтками в гостиной, изо дня в день говорит мне о том, что это не мой дом. И вещи, которыми он заполнен «для вида», мне так же не принадлежат.

Я с трудом стягиваю ботинки, кое-как вешаю пальто на крючок и только после этого беру в руки телефон. И прикусываю губу, чтобы не заругаться вслух: на нём отключён звук. Не сложно догадаться, кто был тому виной. Теперь понятно, почему Паша не докучал мне звонками: он докучал, просто я не слышала.

И, как назло, именно в этот момент на экране совершенно беззвучно высвечивается входящий вызов: простое сухое «Паша» без фото.

Я в последний раз перевожу дыхание, тыча в экран пальцем и закрываю глаза.

И слышу в свой адрес столько мата, что закладывает уши.

Хочется просто оставить все вещи, развернуться и выйти из этого дома. Уйти, чтобы никто и никогда не смог меня найти. Чтобы не было больше этих представлений и обвинений в ужасных вещах.

Какая-то часть меня понимает Пашу – совсем немного она его даже оправдывает. Он позвонил своей невесте, а в итоге наслушался неизвестно чего от совершенно незнакомого мужчины. Возможно, Егор даже сказал ему о том, кем он на самом деле является: отцом моих детей. Да, с этой точки зрения я могу понять Пашу и его злость.

Но есть и другая часть меня. Эта часть очень обижена на него из-за того, что Паша даже не попытался поговорить нормально и узнать всё от меня, а не от кого-то. Выходит, слова постороннего человека для него важнее слов собственной невесты.

Слёзы душат, но разрыдаться мне не позволяют: звонит мама.

И почти дословно повторяет слова Паши. Всё ясно, он опять успел нажаловаться ей. Он всегда жалуется маме, чаще всего просто нагло врёт, а она всегда верит ему, а не родной дочери.