Сопровождающий (СИ) - Кариди Екатерина - Страница 37

— Дана, не дури. У меня Сашка в машине.

Дана затрясла головой, нервно сглатывая, это было слишком.

— Что…?

— Не веришь? В окно выгляни, — зло выдавил Титов. — Быстро! Мальчишка в машине один.

Она сорвалась к окну номера бегом. Прямо перед входом в этот гадючник был припаркован внедорожник Филиппа. Она мельком взглянула, увидела беленькую детскую макушку — и все! Слезы застлали глаза.

— Уходим!

Женщина закивала, зажимая рот рукой, чтобы не разрыдаться, и пошла за ним.

Мимо гадски ухмылявшегося администратора надо было пройти так, что тот ничего не заподозрил. Филипп приобнял ее одной рукой пониже поясницы. Она сначала дернулась, потом опустила глаза в пол и залилась краской.

— Все нормально? — спросил напоследок администратор и сально ухмыльнулся, разглядывая ее.

Сейчас Дана готова была провалиться сквозь землю от стыда. Но хрен с ним! Главное сейчас было убраться отсюда. Уже когда вышли на улицу, Филипп убрал руку и коротко бросил:

— Прости.

— Ничего, — пробормотала она. — Ничего.

Потому что ничего не видела, кроме мальчика, беззвучно повторявшего:

— Мама. Мама.

Несколько минут она вообще не могла говорить. Прижала к себе Сашку, и все. Спазм. Свело горло. Потом все-таки выдавила:

— А Максим? Как же Максим? Нам нельзя без него… Куда мы? Мы сейчас к нему?

Филипп в это время уже отъехал от гостиницы, и сосредоточенно вел машину, ныряя в городские переулки. Бросил на нее быстрый взгляд в зеркало заднего вида.

Как ей было объяснить, что там все сложно?

Что вмешался Пашнин, и ОБЗ взяло весь интернат в плотное кольцо. Что Макса они, может быть, увидят сегодня. Если повезет. И еще неизвестно, в каком состоянии он будет. Но судя по тому, что Пашнин сам назначил место встречи…

— Да, — проговорил Титов. — Мы сейчас к нему.

— Да, — кивнула она, сильнее прижимая к себе ребенка.

А он поразился, увидев, как разливается по лицу женщины умиротворение.

Максим знал, что у него есть несколько секунд, чтобы проскочить сквозь огонь по коридору до двери аварийного выхода, которую он тогда оставил открытой. Шанс будет всего один. Если его что-то задержит, он рискует оправдать выдуманную им же самим легенду.

Там слишком много пластика, токсичный дым, респиратора у него нет. Задохнется — и с концами. А ему нельзя. Он ведь взял на себя ответственность за мальчишку.

Молиться Макс не умел, он так, по-простому.

— Помогай Господь, — шепнул, и рванулся в горящий медблок.

Первый же шаг — пахнуло преисподней в лицо. Но ведь он уже видел преисподнюю, слышал грохот взрывов, свист путь, видел кишки, развешанные по деревьям. Тут всего лишь огонь. И несколько десятков шагов до свободы.

Опалило его всего. Но ничего не рухнуло с потолка, ничего не попало под ноги. Повезло. На последнем шаге швырнул внутрь блока небольшой заряд взрывчатки, скорее для шумового эффекта и для отвлечения внимания, чем по делу. И вывалился наружу.

На нем тлело, все, что могло тлеть. Обгорели руки, лицо, волосы. Прокатился по асфальту, кое-как сбивая огонь, и давай бог ноги.

И тут ему снова повезло.

В той стороне не было людей. Все скопились там, перед входом. Короткий рывок — он втиснулся в тот самый мусорный контейнер. Втиснулся, и затих. Выждал минуту, а после сбросил Пашнину короткий условный сигнал. Активировал маячок.

А теперь надо было ждать.

Снаружи в тот момент происходило много всего. Схлестнулись у интерната разные ведомства, кто возьмет дело под контроль. Но у ОБЗ все-таки хватило авторитета. Оцепили все, полностью перекрыли подходы, начали выводить людей.

Допустили только пожарных и еще большой грузовик городской организации по утилизации мусора и твердых бытовых отходов. Грузовик забрал обломки и мусорный контейнер и уехал.

Так уж вышло, что забирал Вострова оттуда Толик. Так распределились роли. Его же люди оказывали Максу первую медицинскую помощь. Пашнин подъехал позже. Когда Макс подштопанный и перевязанный сидел в открытом внедорожнике.

И тут начался торг.

Потому что вместе с Пашниным приехал некий деятель от политики. Из серьезных и четко знающих, чего хотят добиться. А Максим слушал и офигевал потихоньку. Сейчас эти трое, прямо здесь, на заросшем бурьяном и чертополохом пустыре, решали судьбу страны. Фактически, он видел перед собой ключевые фигуры будущего правительства.

Передел сфер влияния, экономики, власти. Внутренняя и внешняя политика.

Торговались за все.

И на все это надо было смотреть с доброй долей цинизма. Ибо люди, как бы красиво они ни говорили, какими бы высокими целями не оправдывали свои поступки, всегда хотят одного — банальной выгоды. У каждого она своя, но большинство, как правило, хочет денег.

Одно прошло единогласно — с зонами особого режима для «зараженных» должно быть покончено. Равно как и с самими «зараженными». Следует признать, что от вируса благополучно излечиваются, реабилитировать эту часть населения и вернуть в правовое поле.

Это был ключевой вопрос, на котором основывалась политическая платформа. Звучало красиво, однако Востров понимал, что делается это для того, чтобы задушить фармацевтический концерн. Вернее, заставить его поделиться доходами.

Вот, кстати. Максиму с самого начала было любопытно, какой интерес в этом во всем Толика. Оказалось до смешного просто. Ему и группировке, которую он представляет, переходит контрольный пакет акций заводов по производству энергетических напитков. Того самого «вкусного» тоника, с биоактивной добавкой. Этот вопрос тоже единогласно решили не освещать вообще. Работает, приносит деньги, вот пусть и дальше работает.

Максим слушал, и хохотал в душе.

Какие-то потуги кого-то там спасти, излечить, избавить мир от скверны? Деньги, и еще раз деньги. И все же, дело с мертвой точки стронулось. Хоть и медленно, и косо.

Люди получат какие-то гражданские права и свободы. Но их же надо будет как-то обеспечивать работой. «Зараженные», которых сейчас используют как дармовое сырье, смогут распоряжаться собой и получат компенсации. Кровь — по-прежнему. Никто не собирался сворачивать производство. Но. Теперь это будет делаться в разумных пределах и добровольно. И, разумеется, за плату.

Важный момент, что из всей этой линейки исключаются дети. Это тоже однозначно. В принципе, если раскрутить умеючи, одного скандала с забором крови у детей в закрытых интернатах хватило бы, чтобы свалить на предстоящих выборах действующее правительство.

— И это целиком и полностью твоя заслуга. Макс, — повернулся к нему Пашнин.

Максим только поморщился. Когда он лез в тот интернат, ему просто надо было вытащить мальчонку. И никакое это было не геройство. А просто…

Ну не лезут люди под пули или в огонь за идею или за политику. Это за своих родных и близких человек из шкуры вывернется. А Бог все сверху видит. И помогает. Потому что больше некому. Впрочем, что это его понесло.

— Так ты точно не передумаешь? Дам тебе одно из ключевых направлений. Будете с Титовым в паре работать.

— Да нет. Спасибо, Михаил Аркадьевич, мне лучше посмертно. Ну и потом. По программе защиты свидетелей. Куда-нибудь в глушь. В деревню.

Пашнин смотрел на него недолго, потом сказал, как отрубил:

— Хорошо.

И повернулся к деятелю от политики, уже начавшему проявлять нетерпение. Надо было дальше решать судьбы мира. А Максу уж тем более было не до того. Он заметил приближающийся автомобиль Титова. А в нем темную макушку Даны и светленькую детскую макушку. И все остальное сразу потеряло значение.

Ей казалось, что они едут уже очень долго. И то, что Титов увозит их за город, тоже пугало. Немного. Дана на всякий случай спросила у него еще раз, про Максима, он скосился на нее в зеркало заднего вида и бросил: