Счастливый Новый Год для вдовы (СИ) - Хаан Ашира - Страница 12

Я даже не заметила, что мы ели. С нагулянным аппетитом это могла быть хоть детсадовская манка, хоть лучшее творение мишленовского повара, я бы заметила только разницу в размере порций.

Еще кофе — покрепче, пожалуйста!

Десерт — на выбор Кости.

Мерцающие в полутьме свечи, блики на елочных гирляндах, которыми украшен зал, разговоры полушепотом и невозможное, незаслуженное тепло, исходящее от слишком идеального мужчины напротив — все было слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

Новогодние чудеса случаются, правда же? Или скоро что-то пойдет не так?

Когда мы вышли на улицу, вдыхая искрящийся морозный воздух, а потом сели в машину, где пахло имбирем и апельсинами и тихонько мурлыкало радио про «Let it snow», меня уже разрывали на части абсолютно противоположные чувства.

Я боялась спросить, куда дальше, я хотела сбежать, чтобы вернуться домой и укрыться одеялом, погружаясь в свою привычную зимнюю жизнь, и я боялась своего дома, хотя сейчас, отсюда, из этой точки пространства и времени вся прежняя жизнь казалась далекой и нереальной.

Костя потянулся помочь мне с ремнем безопасности, щелкнул замком — и вдруг коснулся губами моих губ. Без долгих взглядов и времени на размышления.

Я отозвалась спустя полсекунды — ошеломленная и в растрепанных чувствах, но точно понимая, что мне нравится, я хочу еще. 

Провела пальцами по неожиданно мягкой щетине на его щеке, коснулась теплой кожи на шее. Костя зарылся пальцами в мои волосы, и его губы, сначала нежно, а потом все настойчивее давили на мои, раскрывали их, вовлекая меня в водоворот чувств. Эта острота первых прикосновений, узнавания друг друга, знакомства — на уровне чуть глубже, чем просто разговоры, на каком-то доисторическом, бессловесном — я почти забыла, как это бывает.

Я почти забыла, как это вообще — целоваться наяву.

Оказывается, так остро чувствуешь стук собственного сердца и отзывающегося на него чужого. По рваному дыханию понимаешь, что с мужчиной, которого касаются твои губы, происходит такое же безумие, что с тобой. Его вкус, запах, тепло и жизнь вливаются в тебя вместе с дыханием через приоткрытые губы. И вместо простого обмена приятными касаниями случается нечто большее — рождается близость и тепло. 

Я потерялась в ошеломительных ощущениях, но всего одна мысль — я целых три года не целовалась по-настоящему! — вдруг заставила меня застыть. Замерзнуть.

Очнуться.

Вспомнить как скучали губы по поцелуям Дениса спустя всего неделю после его смерти. Как я плакала, виня себя за то, что думаю о такой ерунде.

Как он пришел и целовал меня. 

И я тогда не поняла, чего именно мне не хватает в его поцелуях. Не хватало — жизни. Но такие, призрачные, они все равно были лучше той черной пустоты, куда я погружалась без него. 

Мне было плохо, и он спас меня тогда.

А теперь, когда плохо ему — что делаю я?

Бегу от него.

К другому.

Костя остановился почти сразу, почувствовав отсутсвие отклика.

Отстранился, ловя мой взгляд. Но я смотрела в едва расцвеченную огнями темноту за окнами машины и кусала губы, словно наказывая их за то, что они только что делали.

Он положил ладонь на мою щеку, повернул меня к себе, но и это не помогло.

 Тогда он уперлся лбом в мой лоб и тихо спросил:

— Чего ты хочешь? Скажи мне.

Я часто и неглубоко дышала, пытаясь прийти в себя и могла ответить только:

— Не знаю…

Он молчал, только его пальцы легко-легко, почти незаметно поглаживали меня по волосам, словно он и сам не понимал, что делает. 

— Кость… ты потрясающий, — сказала я ровно то, что чувствовала. 

— Но? — спросил он после слишком долгой паузы.

— Но я не могу. Наверное, у нас ничего не получится. 

— Я понял, — ответил он, снова дав мне бесконечно долгий шанс что-то добавить. 

Но я не добавила. 

Зачем я выключала свет, уходя сегодня из дома?

Квартира встретила плотной живой темнотой — пульсирующей, ожидающей. Словно стоит мне войти в нее, и пути назад не будет.

Не переступая порога, я нашарила выключатель в коридоре, а потом стремительно, зажмурившись, пролетела по всем комнатам, включая везде свет. Все люстры, лампы и светильники, все гирлянды и свечи и даже подсветку на вытяжке. 

Нашла по телевизору марафон «Голубых огоньков» аж с шестидесятых годов, сделала погромче и ушла на кухню варить кофе в промышленных количествах. 

Я танцевала под хиты шестидесятых, гуглила экзотические рецепты кофе и была благодарна муаровой дымке недосыпа, блаженно прикрывающей от меня последствия моих решений. Пока можно было не осознавать до конца, что уехавший час назад от моего дома золотистый «камаро» больше никогда не вернется, при том, что за последнюю неделю я спала без кошмаров только в компании Кости, я старалась не допускать эту мысль в свою голову.

Денис меня простит. Увидит, что я его выгнала и простит. И все станет как раньше — сладкие сны под елкой, Новый Год на кладбище.

Кстати! Можно ведь уже начинать делать салаты!

Завтра уже 31-е — и рабочий день, хоть и короткий. 

Надо все успеть!

Вот и появилось осмысленное дело, которым можно занять бессонную ночь.

Все будет хорошо. Пробьют куранты, спадет темное колдовство — и мой Динька вернется ко мне веселый и любящий, как раньше.

Мне очень хотелось в это верить.

Вскоре на плите булькала картошка и свинина на холодец, в духовке запекались курица целиком и завернутые в фольгу куски свеклы для «шубы», в мультиварке томилась морковка и готовились яйца, а я сидела и медитативно выбирала даже самые мелкие косточки из селедки.

Раньше, до замужества, я честно собиралась в своей семье избавиться от новогоднего пищевого безумия, покупать только икру, шампанское и фрукты. Но Динька любил холодец, я «шубу», а без «оливье» праздничный стол казался чем-то неправильным.

Потом, когда я осталась одна, эта традиция занимала руки и голову, не позволяя усомниться в реальности мира, в котором больше не было Дениса — но все-таки он был.

А теперь я заклинала своей суетой темные силы, особенно могущественные в конце декабря, ритуалами завораживала тьму, уговаривала не жрать меня, а удовольствоваться тазиком оливье.

Наверное, так и рождались в доисторические времена все эти жертвоприношения богам и духам.

Привычные действия меня успокоили, притушили даже нервный энтузиазм, зажженный кофеином. Пальцы двигались все медленнее, дышала я все тише и глубже, и где-то в глубине души даже начала надеяться, что все и вправду будет хорошо.

По телевизору запели что-то лирическое, и мои пальцы, ловко вытаскивающие мелкие косточки, споткнулись раз, и два… голова качнулась. На кухне было душновато от булькающих кастрюль, я еще подумала, что надо бы открыть окно.

Но занавески колыхнулись так, словно оно уже было открыто. Надулись ночным ветром, в лицо пахнуло зимой… И холодные пальцы обняли шею, а голос Дениса прошептал на ухо:

— Все кончится в новый год, малыш, все кончится…

Сердце пронзило радостной надеждой и облегчением.

Но он продолжил:

— Приду за тобой под елочку и заберу с собой, малышшшш…

Шшшшшш….

Шшшш…

Шипела кипящая вода, выливаясь из кастрюли с разваренной картошкой — от этого звука я и вскинула голову, резко просыпаясь.

Окно на кухне и правда было распахнуло, и рой доверчивых снежинок влетел внутрь, только чтобы мгновенно обернуться капелью.