Набат (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 37

Вот это да! Грандиозно! У Моррисона голова пошла кругом. Выполоть Набата? Неужели Годдард просит его выполоть самого Набата?!

— Почему я?

Мантия Годдарда блестела в лучах предзакатного солнца.

— Потому что, — проговорил Годдард, — они ожидают появления опытного серпа, и им не придет в голову, что я могу отправить на такое задание юниора вроде тебя. И потом — с оружием к их пророку никому не подобраться. Вот почему нам нужен серп, умеющий выпалывать голыми руками.

Моррисон улыбнулся:

— Тогда я то, что вам требуется.

Дверь, эта дверь, эта проклятая дверь!

Я не видел ее почти год. Я поклялся оставить попытки выяснить, что находится за ней. Я покончил с этим, как покончил с внешним миром, и все же не проходит дня, чтобы я не вспомнил об этой адской двери.

Может быть, серпы-основатели были сумасшедшими? Или, может быть, они были мудрее, чем принято считать? Ведь они устроили так, что для открытия двери требуется двое серпов. Один-единственный безумец вроде меня не сможет проникнуть в тайник. Только два серпа при обоюдном согласии смогут войти в камеру и спасти Орден.

Ну и ладно. Мне плевать. Пусть мир летит в тартарары. Пусть тайны основателей останутся за семью замками на веки вечные. Поделом им за всю их чрезмерную конспирацию. Это был их собственный выбор — облечь свой секрет в миф и детскую песенку. Спрятать его в эзотерических картах, захороненных в потайных комнатах. Неужели они и впрямь рассчитывали, что придет кто-то и докопается до разгадки? Да рассыпься оно все в пыль! Я сплю спокойнее без тяжести мира на своих плечах. Несу ответственность только за себя самого. Никаких прополок. Никаких бесконечных моральных терзаний. Я стал простым человеком с простыми помыслами: заделать течь в потолке, пронаблюдать за приливом-отливом… Да, простые мысли. И помнить: не надо ничего усложнять. Я должен помнить это.

Но эта треклятая дверь! Может, основатели вовсе и не были мудрецами. Может, они были перепуганными невеждами, страшно наивными в своем идеализме. Двенадцать человек, вообразившие себя ангелами смерти и вырядившиеся в экстравагантные мантии, и все лишь затем, чтобы бросаться в глаза. Ну и шутовской же у них, наверно, был вид!.. До того дня, когда они и в самом деле изменили мир.

Интересно — основатели когда-нибудь сомневались в себе? Наверно, да, потому что создали план на случай неудачи. Но каков он, этот запасной план боязливых революционеров? Изящный или наоборот — уродливый, воняющий посредственностью? Ведь как бы то ни было, а выбрали-то они другой путь!

Может ли статься, что альтернативное решение хуже самой проблемы?

И это еще одна причина прекратить думать об этом, вспомнить о своем решении никогда, никогда не лезть в эту тайну и держаться подальше от трижды проклятой двери.

— Из «посмертного» дневника серпа Майкла Фарадея, 1 июня Года Ибекса

Фарадею опротивел Кваджалейн. Он не хотел иметь с ним ничего общего. Он видел на горизонте очертания возводимых конструкций; на архипелаг каждую неделю прибывали суда с материалами и припасами; повсюду кипела работа — люди трудились как пчелки, чтобы превратить атолл в то, чем он не был. Что задумало Грозовое Облако? Чего ему надо от этого места?

Это он, Фарадей, нашел Кваджалейн. Это его триумфальное открытие. Грозовое Облако нагло увело добычу у него из-под носа. Хотя Фарадея обуревало любопытство, воли ему он не давал. Будучи серпом, он напрочь отказывался иметь хоть какое-нибудь дело с любым порождением Грозоблака.

Фарадей мог бы прогнать Облако с атолла — как-никак, он серп и стоит над законом, а значит, может требовать чего угодно, и Грозоблако обязано подчиниться. Он мог бы запретить Облаку приближаться к Кваджалейну на сто морских миль, и тому ничего бы не оставалось, как отступить на обозначенное расстояние, удалив с атолла все оборудование и строителей.

Но Фарадей решил не настаивать на своих правах. Он не изгнал Грозоблако.

Потому что в конечном итоге доверял его инстинктам больше, чем своим собственным.

Вместо этого он изгнал себя.

Атолл Кваджалейн насчитывал девяносто семь островов, пунктирным ободком очертивших подводный вулканический кратер. Уж на один-то из них Фарадей имел право! Он забросил свою первоначальную миссию и экспроприировал маленькую надувную лодку, прибывшую с первым кораблем, на которой и отправился к островку на дальнем краю атолла. Грозовое Облако проявило уважение к выбору серпа и оставило его в покое. Оно не стало вовлекать крохотный островок в свои планы.

Но это не касалось других островов.

Некоторые из них были очень малы — один человек едва поместится стоя, но на всех тех, что могли выдержать строительство, что-нибудь строилось.

Фарадей старался не обращать внимания на эту кипучую деятельность. Он соорудил себе лачужку с помощью инструментов, которые перед уходом позаимствовал со стройки. Его жилище было очень скромно, но большего ему и не требовалось. Он нашел тихое местечко, в котором собирался провести вечность. Да, вечность — или, во всяком случае, большой кусок вечности, потому что Фарадей дал себе зарок не прибегать к самопрополке, хотя соблазн был велик. Он поклялся жить по меньшей мере так же долго, как Годдард, пусть для того лишь, чтобы втайне ненавидеть его.

Будучи серпом, Фарадей нес перед миром определенную ответственность, но сложил ее с себя. Он не ощущал ни малейшей вины за нарушение первой заповеди серпов, гласящей: «Убий». Он всю жизнь следовал ей, и с него хватит. Зная Годдарда, Фарадей был уверен: тот усердно перевыполняет этот завет.

Было ли это ошибкой — удалиться от мира, который вызывал у него отвращение? Фарадей пробовал стать отшельником и раньше — в Плайя Пинтада на северном побережье Амазонии. Тогда его усталость от мира была еще не так остра. Он не возненавидел мир, а лишь невзлюбил его. Человеком, который вывел его из тогдашнего умиротворенного состояния, стала Цитра. Да, Цитра. И только посмотрите, куда ее завели храбрость и благие намерения! Сейчас недовольство Фарадея человечеством превратилось в лютую мизантропию. Какая может быть цель в жизни у серпа, испытывающего презрение к миру и всем, кто его населяет? Нет уж, на этот раз его не затащат обратно в эту заваруху. Мунира наверняка попытается, но у нее ничего не выйдет, и в конце концов она отступится.

Вот только она никак не отступалась, и Фарадею оставалось только надеяться, что когда-нибудь ей это все надоест. Мунира появлялась у него раз в неделю, приносила еду и воду, а также семена для посева. Но его лоскуток земли был слишком мал, а почва — сплошной камень, так что на более-менее приличный урожай рассчитывать не приходилось. Еще она приносила фрукты и другие лакомства, которым он, вообще-то, очень радовался, но — молча, втайне. Он никогда не благодарил ее. Ни за что. Фарадей надеялся, что его невежливость в конце концов оттолкнет Муниру, и она уедет обратно в Изравию. Александрийская библиотека — вот где ее родная стихия. Не надо было вырывать ее оттуда. Еще одна человеческая жизнь, которую он разрушил своим вмешательством.

Однажды Мунира притащила — вот это да! — большую упаковку артишоков.

— Они здесь не растут, — сказала она, — но, похоже, Грозоблако почувствовало, что им будут рады, и прислало с последним кораблем.

Мунира не догадывалась о том, что это был знаменательный момент. Момент, достойный занесения в анналы. Потому что Фарадей очень любил артишоки. А это означало, что их появление на острове — событие не случайное. Хотя Грозовое Облако не общалось с серпами, оно их, несомненно, хорошо знало. Оно знало Фарадея. И таким косвенным путем великий искусственный интеллект пытался дотянуться до него. Что ж, если это было чем-то вроде жеста доброй воли со стороны Облака, то оно пыталось подмазаться не к тому серпу. И все же Фарадей забрал у Муниры ящик с артишоками и другими съестными припасами.