Клиническая ординаДура - Шляхов Андрей - Страница 4

– Так это же замечательно! – отец изображал лицом радость, но глаза у него оставались грустными. – Дозрей дома до кандидата наук, а затем покоряй Москву! Степень открывает много дверей!

От слова «дозрей» Сашу плющило не по-детски. Что он – яблочко на дереве? Ему уже, между прочим, двадцать четыре года. Наполеон в этом возрасте стал генералом, а Лермонтов своего «Героя» писать начал, имея за плечами такие шедевры, как «Бородино» и «Парус». А тут – «дозрей дома»!

Опять же, в родных пенатах никто не скажет тебе в глаза, чего ты стоишь как врач. Кругом свои люди. Одни помнят тебя зеленым студентом, а другие и того хуже – маленьким шпинделем, который на бис декламировал перед гостями «Бармалея» и «Мойдодыра». И вообще, как можно сказать Сашеньке что-нибудь этакое, ведь Михаил Александрович и Елена Константиновна смертельно обидятся… Разумеется, в тепличных условиях есть определенные преимущества, в них уютно и комфортно, но цену себе ты в теплице никогда не узнаешь. И никаких высот не достигнешь, потому что очень скоро упрешься головой в стеклянный тепличный потолок.

Когда любящим родителям начинало казаться, что они своими разумными доводами приперли непутевого сынульку к стенке, Саша прибегал к ultima ratio regum.[4]

– Могу я поступать так, как считаю нужным? – патетически вопрошал он.

Родители отвечали, что конечно же может. Но это отступление было временным и использовалось для перегруппировки сил и поиска новых доводов. За три дня до отъезда Саши в Москву мама прибегла к запрещенному приему.

– Ты нас совсем не любишь, – сказала она, утирая ладонью слезы. – Эта… ординатура для тебя дороже, чем мы.

Саша впервые в жизни услышал от мамы нецензурное слово, причем очень грубое. И впервые в жизни мама ударила его под дых. Как можно ставить на одну доску любовь к родителям и прохождение ординатуры в другом городе? Разве может ординатура быть дороже, чем мама и папа? Что за бред?!

– Это вы меня совсем не любите, – парировал Саша. – Раздули из мухи слона и накручиваете себя почем зря. Я, например, спокойно отношусь к тому, что мне придется жить в общежитии…

Во время учебы в тульском медицинском институте Саше доводилось бывать в студенческих общежитиях. Ничего страшного там он не увидел. Разумеется, общежитие – это не дом родной, но жить в общежитии можно спокойно.

В той комнате, которую показал ему мордатый комендант, жить можно было только после смерти, когда перестаешь обращать внимание на детали окружающего мира. Если в длинном коридоре, протянувшемся вдоль всего этажа, стены и пол были чистыми, а потолок – белым, то в комнате все было серо-бурым от грязи, обои свисали причудливыми лохмотьями, с потолка при малейшем колебании воздуха сыпалась штукатурка, но хуже всего был запах – невероятно убийственная смесь ароматов немытого тела, затхлого белья и каких-то едких пряностей.

– Все так живут, – прокомментировал комендант, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. – И ничего, довольны. В квартирных общагах малость получше, но там мест по жизни нет. А здесь просто рай. И всего один сосед, причем приличный человек. Реджиналд Тамбо, пятикурсник из Нигерии.

– Сосед? – удивился Саша, только сейчас заметивший, что в комнате две кровати – застеленная и голая. – Но мне говорили, что ординаторов селят по одному.

– А мне говорили, что Земля круглая! – хмыкнул комендант. – А недавно по телевизору сказали, что она плоская. По одному – это роскошь, которую надо заслужить.

Хитрый прищур досказал остальное.

– Сколько? – обреченно спросил Саша.

– Мне две тысячи за совет, а дальше по обстоятельствам.

За две тысячи Саша узнал, что в этом корпусе он ничего хорошего не найдет, а в «квартирниках», то есть – в общежитиях квартирного типа, ему надеяться не на что. Но можно получить комнату на двоих в общежитии блочного типа и договориться, чтобы к нему никого не подселяли. В седьмом корпусе есть свободные комнаты, а комендант Олег Остапович никогда не откажет хорошему человеку.

– Это самый лучший корпус, – нахваливал комендант. – Рядом отделение полиции, так что жить будете как у Христа за пазухой, в тишине и покое. В блоке у вас будет своя кухонная зона и свой санузел. Не то, что у нас, где все удобства на этаже. Вам комната не понравилась, но это вы еще нашу кухню не видели…

Кухню Саша так и не увидел. Быстрее лани он бежал из этого кошмара в хваленый седьмой корпус. Знакомство с Олегом Остаповичем, таким же солидно-мордатым (клонируют они их, что ли?), обошлось Саше в пять тысяч рублей. Койка в двухместной комнате, слегка обшарпанной, но в целом годной для жилья, официально стоила семь с половиной тысяч в месяц. Еще четыре тысячи ежемесячно комендант запросил за возможность жить одному.

– Вы можете ответить, что за десять косарей в Москве сдаются комнаты, – сказал Олег Остапович, будто прочитав Сашины мысли. – Но что то будет за комната? И какие там будут соседи? А у нас, как вы сами видите, порядок и режим. И соседи у вас хорошие – семейная пара аспирантов из Непала. Траву не курят, растворы не варят, вечеринок не устраивают, мимо унитаза нужду не справляют, голыми по коридорам не бегают…

– А что, кто-то бегает? – поинтересовался Саша.

– Да мало ли у кого какие причуды, – усмехнулся комендант, но тут же придал лицу преувеличенно серьезное выражение и заверил, что на вверенной ему территории никаких безобразий не бывает, ну разве кто-то из жильцов иногда немного пошумит.

Саша колебался. Ему и хотелось, и кололось. Одиннадцать с половиной тысяч за комнату в общежитии – это явно перебор. С другой стороны, жить он будет недалеко от больницы, в относительно приличных условиях и в молодежной среде. Опять же – отделение полиции рядом, оба окна комнаты на него выходят. И этаж хороший – пятый. Уличный шум не будет так докучать, как на втором или третьем, а с другой стороны не будешь зависеть от лифта, как на высоких этажах.

– Я вам холодильник дам, почти новый, – сказал комендант, которому очень хотелось увеличить свои ежемесячные доходы на четыре тысячи рублей. – И телевизор бы дал, потому что для хороших людей ничего не жалко, только нет у меня телевизоров, разобрали все. Мебель почти новая, от прежних жильцов два кресла остались…

Кресла не были приватизированы комендантом по причине своей великой обшарпанности. «Но если купить какую-нибудь плотную материю и задрапировать кресла ею, то выйдет неплохо», подумал Саша.

– Ну что, договорились? – испытующе прищурился комендант. – Ничего лучшего я вам предложить не смогу.

– Договорились! – решился Саша.

Если бы он сразу же пришел сюда, то, скорее всего, отказался бы от предложенной ему комнаты или бы взял паузу на обдумывание. Но, в сравнении с предыдущим корпусом, здесь был филиал рая.

Родители еще в Туле попросили прислать им фотографии апартаментов, в которых будет жить блудный сын. Саша благоразумно сделал несколько фотографий в номере гостиницы, где он остановился на первых порах, когда приехал туда за своими вещами. Фотографии общежития предков явно не порадовали бы. А вот фотографию корпуса отправил настоящую, причем ракурс взял такой, чтобы в кадр попало отделение полиции. Еще и написал, что в студенческом городке есть свое собственное полицейское отделение. Подумал, что родителям такое соседство понравится порядок, спокойствие. Но вышло наоборот. Сразу же после отправки фоток позвонила мама.

– Сашенька, мы с отцом просто в шоке! – судя по голосу, шок был всамделишным. – Неужели у вас там столько криминала, что понадобилось свое отделение полиции? Завтра же сними квартиру в приличном районе! Мы с отцом это потянем! В конце концов ты у нас один! Я не смогу спать спокойно, пока ты будешь жить в этой клоаке!

Никто не умеет так хорошо выкручиваться из сложных ситуаций и трудных положений, как дети чересчур заботливых родителей (да, представьте, что родительская забота, многократно воспетая в поэзии и прозе, может быть чрезмерной).