Злоба (СИ) - Романович Роман - Страница 48

— Что именно?

— Сопротивляешься! Чем больше ты бунтуешь, тем сильнее это заводит Рика! Майк из-за этого пострадал! Другим тоже достается! А сам ты? Видел бы ты себя, — зло цедит он слова.

— Почему? — во мне поднимается волна гнева. Слишком легко она приходит и я отталкиваю старшего.

Тот смотрит неверяще, до него с запозданием доходит, что он первым начал агрессию. Или не доходит и он просто в шоке, что я его оттолкнул.

— Может потому что я в отличие от тебя не сдался? — из меня так и брызжет яд и холод. Увидь я себя тогда со стороны, никогда бы не поверил, — Ради чего вы создавали отряд, а? Напомнишь? Чтобы не терпеть издевательств? Так почему вы их терпите?! Почему ты не обвинил Рика, когда Майки из-за него пострадал?! Это он виноват, а не я!

— Да что ты понимаешь... — он пытается возмущаться, но в нем нет сил, голос звучит слабо, едва слышно, — Если бы я обвинил Рика, нам бы пришлось в десяток раз хуже!

— Хуже — это как? Рик чувствует безнаказанность, он упивается ею! То, что ты и остальные промолчали лишь развязывает ему руки!

— Ты... — качает он головой, смотря на меня, будто я его предал, — Не понимаешь... За Риком стоит Цер. Если мы привлечем его внимание, всё станет в сотню раз хуже! Ты хочешь, чтобы весь отряд погиб?! Из-за твоего упрямства? Что тебе мешает склонить голову и не бунтовать?!

Я молчу. В горле застревает ком обиды. Что мешает?! Если я прогнусь, то потеряю себя. Зачем так жить, если ты должен подчиняться подонкам?

— Потому что так жить — неправильно. Ты предал свои идеалы. Ты предал своего друга, с которым уходили, чтобы жить лучше. Поэтому ты не поймешь.

Старший не выдерживает. Он замахивается, сжимает кулак, но... Ему не хватает решимости ударить меня. В ответ я смеюсь. Это так глупо и печально... Арчи давно потерял себя, он не может ударить, не может защитить никого. Ни себя, ни отряд.

Он смотрит мне в глаза и понимает, что я о нём думаю. Его кулак опускается, как и плечи, взгляд потухает. Парень молча разворачивается и уходит. Я стою рядом со стеной, чувствуя, как сильно бьется сердце.

Что я делаю? Куда иду? Ради чего боюсь?

Когда возвращаюсь, то чувствую отчуждение. На меня смотрят все. Запоздало понимаю, что наш разговор слышали. Говорили то рядом с проходом... Кто я для этих людей? Новичок, из-за которого их жизнь стала хуже. От этого ощущения тошно вдвойне. Чувствую одиночество, как никогда.

Но я не сдамся. Ни за что. Уж лучше смерть.

***

— Ты злишься? Обижен? — Карл присел рядом на следующий вечер.

С недавних пор у меня завелась привычка сидеть рядом со входом. Чем меньше нахожусь в жилом отсеке, тем лучше. Здесь лучше воздух, да и атмосфера не такая гнетущая. День прошел, как обычно. Удивительно, насколько можно привыкнуть к любым условиям, даже к чужим издевательствам.

— Ты про что? — повернулся я к мужчине

Садился он аккуратно. У Карла отсутствовала ступня. Её заменял металлический протез, непонятно, насколько длинный. Выше ступни шла штанина, которая и прятала подробности увечья.

— Вчера вся группа слышала, как вы ругались с Арчи.

— И это значит, что я злюсь? — постарался улыбнуться Карлу, но тот не повелся и смотрел чуть грустно, устало и равнодушно.

— Не знаю. Пришел спросить.

— Зачем? — заинтересовался я.

Я привык, что никто не хочет общаться. Разговоры в царстве апатии почти также редки, как солнечный свет.

— Ты часть отряда, — ответил буднично Карл, чем озадачил и удивил меня.

— Но разве отряд не страдает из-за меня? Разве я для вас всех не проблема?

— Проблема, — кивнул мужчина, от чего подступило чувство удушья и тошноты.

Я и правда проблема. Фактор, усложняющий всем жизнь.

— Я давно здесь, — вздохнул Карл, — Восемь проклятых лет, а может и больше. Если честно, то когда я говорю восемь, то это слова наугад. Понимаешь? В этом месте время течет по своим законам.

Ох как я его понимаю. Если бы специально не считал, то и сам бы давно потерялся, сколько тут нахожусь.

— Знаешь, это были на удивление бестолковые года, сколько бы их не было, — продолжил Карл.

Я не понимал, что он хочет сказать, но слушал внимательно. В месте, где все молчат, обычный разговор — ценность сама по себе.

— Я привык. Понимаешь? Привык к этому дерьму. Одна и та же бессмысленная жизнь, раз за разом. Я видел и издевательства, и травлю, и как новички убивали себя, и как они на других нападали. Всякое бывало. Это место, где люди теряют надежду, веру на что-то хорошее.

— Что ты хочешь сказать? — не удержался я. От его сентиментальности и грусти в голосе стало как-то неловко.

— То, что ты делаешь — не плохо. — заявил он, чем озадачил меня ещё больше, — Хорошо, когда кто-то даёт отпор ублюдкам. Правда, делаешь ты это отстойно, — смех у Карла, как у висельника, — Жаль, что нельзя дать лопатой по голове этому Рику и столкнуть его в канаву.

Да, я думал об этом. Но вслух сказал совсем другое.

— Это у тебя агрессия?

Агрессия это табу. Даже старший, когда я задел его, причинил боль словами, испугался и не смог меня ударить. Да и сам я не лучше. Стоит себе признаться, что мало того, что я не умею драться, я ещё боюсь стать таким, как Рик. Рабом злости. Тупым существом, которое постоянно ищет, куда слить агрессию.

— Тебя это удивляет? — спросил Карл, — Я тебе так скажу. В каждом человеке есть злость и ненависть. На мир, на судьбу, на тех, кто рядом, на тех, кто причиняет страдания.

— Я больше замечаю апатию и страх, чем агрессию.

— Они спрятаны. И это плохо.

— Чем?

Ответы мне известны но почему-то кажется, что Карл скажет что-то другое.

— Лабиринтом. Он совсем скоро. Я не знаю, когда точно, каждый раз — неожиданно.

— Я уже не в первый раз слышу про лабиринт. Что это такое?

— То, что выворачивает людей.

— От твоих слов понятнее не стало, — хмыкнул я.

— Это... — его руки задрожали, — Я не могу объяснить. Там теряешь себя. Скрытая агрессия легко выходит наружу. Люди становятся зверями....

От Карла фонило страхом, стыдом и виной. Настолько сильной концентрацией, что и я испугался. Не за себя, а за него. При сильных эмоциях легко себя потерять или мутировать, превратиться в чудовище.

— Болтаете? — в проходе появился старший.

Выглядел он напряженным и хмурым, не знающим, что говорить, но явно желающим что-то сказать.

— Как видишь, — глянул на него Карл.

— Расскажи новичку, чего будет стоит его бунтарство.

— Он в этом не виноват, Арчи, ты знаешь. Быть может он единственный делает то, что надо.

— Ты знаешь цену этого, Карл. Расскажи.

— Хорошо... — обреченно опустил он голову, а у меня внутри появилось гадкое чувство и ожидание, что я сейчас услышу что-то плохое. — Лабиринт проходит раз в три месяца. Так говорят. Но на самом деле это как решит Цер. Бывает чаще, бывает реже.

— Зависит от того, как много людей набралось, — вставил Арчи.

— Ага... — задумчиво отозвался Карл, — Ещё Цер решает, все пойдут или только новички и добровольцы. Если ты уже бывал в лабиринте, то есть шанс отказаться, но... Зависит не от тебя.

— Добровольцы? То есть в лабиринт хотят и сами попасть? — удивился я.

От слова лабиринт отдавало какой-то гнилью, поэтому я не думал, что есть добровольцы.

— Конечно, — сказал Арчи, — Хватает тех, кто хочет возвыситься.

Последнее слово прозвучало, как оскорбление.

— Что плохого в возвышение?

— Ты... не понимаешь, — тяжко вздохнул Карл, — В прошлый раз Цер заставил идти всех. В нашей группе тогда было тридцать человек. Осталось пятнадцать.

— Половина прошла дальше?

— Половина погибло, — сказал Арчи, роняя на меня погребальную плиту.

— И это нормально?! Всех посылаются... на смерть?!

— Тебе уже сказали, новичок, — холодно ответил Арчи, — Ты многого не понимаешь, но считаешь себя крутым, думаешь, что у тебя есть право идти против всех.

— Арчи, не вини его, — покачал головой Карл, — Но доля правды есть. Ты, Эрик, не знаешь, что тут к чему.