Придурков всюду хватает - Дериева Регина - Страница 17

• Предыдущая
• 17/35
• Следующая

— Ну и ну, — сказал я Синокроту.

Быть может, сказал бы еще что-нибудь, но у меня опять не хватило слов.

Когда-то у меня была жена, был дом, а теперь никого и ничего, кроме Синокрота, да и тот в могиле…

Вот я и пошел к Матушке, чтобы объясниться с ней по вопросам веры. Вошел я, прочитав Иисусову молитву, в игуменскую, а там никого. Ну, я и решил присесть на мягкий диванчик и подождать Матушку. Сесть-то я сел, но при этом подумал: «Как бы не испачкать замечательный бархатный диванчик и не наследить на замечательном иранском ковре…» И стал я блуждать глазами и рассеиваться умом, пока не сумел взять себя в руки. «Возьми себя в руки! — приказал я себе. — Хватит блуждать умом и рассеиваться глазами!»

И только я успокоился, только сосредоточился и уставился на стол, перед которым сидел, как увидел на этом замечательном столе красного дерева стопку канцелярских папок. И на каждой папке значилось: «Досье, составленное с Божией помощью игуменьей Препедигной». Не удержался я: открыл одно, потом другое, потом двадцать пятое досье… А какой бы писатель удержался и не открыл? Я понимал, я чувствовал, что меня быстро застукают за этим занятием, и потому спешил. Спешил рассмотреть фотографии сестер, запомнить их мирские имена, фамилии, национальность, происхождение, год и место рождения, время прибытия в монастырь и прочее. Но все это сразу забыл, поскольку в детстве меня часто били по голове, а запомнил только то, чего нельзя было не запомнить.

«Разыскивается Интерполом», — с изумлением читал я в одном досье.

«Двойной агент: работала на „Моссад“ и КГБ», — значилось в другом.

«Состояла в „Красных бригадах“, владеет всеми видами стрелкового оружия…»

«Инструктор по восточным единоборствам, обучала особое подразделение афганских моджахедов…»

«Боевая подруга Ильича Рамиреса Санчеса по кличке Шакал…»

«Ассистентка доктора Менгеле…»

— Досье интересуешься? — спросила Матушка, неслышно войдя в игуменскую.

— Да я их и открыть не успел, — соврал я, силясь подняться с диванчика.

— Если не успел, то начни с моего, его тебе сестра Добротолюбина выдаст, — ласково сказала Матушка и исчезла в своих покоях.

— Сейчас выдам! — И Матушкина келейница Добротолюбина протянула мне досье.

Я не успел сообразить, кто она (двойной агент, инструктор по восточным единоборствам или террористка, тщетно разыскиваемая Интерполом), как мой нос оказался сломан.

— Будешь знать, как совать нос, куда не следует, летописец! — сказала Добротолюбина и сломала мне нос.

Существует тоска по Родине, от которой никуда не деться, но есть и тоска по людям. И эта тоска сильнее всего. Только, кажется, человек находит человека, как уже опять в поисках. В бесконечных поисках он, поскольку постоянно ошибается. И если эти ошибки не стоят ему жизни, человек снова полон желания найти себе подобного и ходит, размахивая фонарем греческого производства, чтобы рассмотреть лицо каждого встречного. А каждый встречный радостно скалит зубы, стараясь произвести первое впечатление. Уж он-то знает, что реванш взять никогда не поздно. Как погаснет фонарь, так и возьмет. И никуда не денешься.

От всего этого хочется безудержно кривляться всеми частями тела.

Впрочем, лучше быть юродивым и говорить, что в ум придет, бесстрашно глядя в мириады бесстыжих глаз. И плюнь на то, что тебя будут бить. Какого хорошего писателя не избивали?.. Какому хорошему писателю не выдирали бороду?.. Не разбивали очки?.. Нет такого писателя, которому бы за всю жизнь ни единой гадости не сделали…

— Садись, — сказал Синокрот, — и рассказывай, как тебе удалось уйти живым от Матушки.

— Да разве живым? — заплакал я, глотая кровавые сопли. — У меня нос…

— Нос заживет, — великодушно пообещал Синокрот, — только горбинка останется, как у какого-нибудь аристократа.

— Не хочу, как у аристократа, — заплакал я еще сильнее. — Хочу вернуться в ту самую жизнь, от которой ушел в монастырь. Но как отсюда выбраться?..

— Ты лучше поспи, — проявил заботу Синокрот. — Вот я поспал в могилке и теперь снова полон сил и положительной энергии.

Послушавшись лучшего друга, я лег на тюфяк и свернулся калачиком. И лишь закрыл глаза, как сразу увидел в тонком сне некоего Святого. Одет он был в древнее облачение из серебряной парчи, расшитой серебряными же крестами. Лик его был грозен и как бы горел изнутри. Устрашившись этого пламенеющего и грозного лика, я задрожал. Дрожа поджилками и сломанным носом, я стоял перед ним, вспоминая молитвы. Слова текли из меня слезами, и, только закончив молитву, я понял смысл небесного явления.

Пламенея ликом, Святой гневно указывал на то, что находилось за моей спиной…

За моей спиной Синокрот наблюдал через зарешеченное окошко за марширующими монахинями, инокинями и послушницами.

Поручила Матушкина келейница Добротолюбина свое послушание сестре Портупее исполнять:

— Матушкину постель застели, Матушкино белье постирай, Матушкины покои убери, Матушкину обувь почисти, Матушкины цветы полей, Матушкин пистолет разбери и смажь… И поторапливайся, а не то зуб выбью!

Но тишайшая Портупея поторапливаться не стала, а, дождавшись ухода главной келейницы, перепоручила эту работу сестре Проформе.

— Да поспеши, а не то шею сверну! — пообещала тишайшая Портупея.

А сестра Проформа посулила сестре Катавасии, в свою очередь, кишки на кулак намотать, если та не успеет в срок.

Сестра Катавасия хотела, как обычно, использовать для этих целей Синокрота, но, вспомнив о его бегстве, привлекла (с помощью несложных пыток) к исполнению ответственного задания двух паломниц с островов Океании. Чтобы те не даром монастырский хлеб ели, а трудились, трудились и трудились.

И все вакантные сестры собрались вместе и закричали: «Айда!»

— Айда, — закричали все, — устраивать потеху!..

И стали они закусывать, стали выпивать, стали стрелять по движущимся мишеням, стали ругаться и плеваться, стали курить марихуану и ломать мебель, стали крутить порнографические фильмы, стали боксировать и дразнить цепных псов, стали бегать по стенам и потолкам, а потом устроили военный парад возле кладбища.

Все, как обычно, в свободное от служения Матушке время.

Проснулся я между тем в отличном расположении духа, и нос не болел, и глаза не слезоточили. Сухими глазами посмотрел я на Православный мир, открыл Матушкино досье и стал читать все подряд.

«Родилась Матушка в семействе почтенных мещан Супостата Гавриловича Гандрапуры и Гаврилы Багауевны Ландыш. Ее рождение пришлось на день памяти праведной Сусанны. Отец и мать отроковицы были глубоко верующими людьми, бежавшими от зверств большевизма на Огненную Землю, где уже проживало много русских, а также отчасти русских.

С юных лет Сусанна была воспитана в страхе Божием, любила уединение и больше всего заботилась о том, чтобы побольше сделать добра бедным и убогим огнеземельцам. Но убогие и бедные отказывались от помощи, как бы предугадывая будущее величие и могущество Сусанны. Чувствуя позывы к христианскому деланию, она перестала мыться, стричь ногти и, едва выучившись писать, обратилась к опытному астрологу, дабы он определил ее жизненный путь. И он определил его, предсказав Матушке неслыханные подвиги и способность исцелять окружающих одним своим дыханием.

Так Матушка начала монашескую жизнь под новым именем Препедигна, что означает в переводе с латинского «весьма достойная». Несмотря на свое инославное имя, Матушка сразу и бесповоротно осознала ущербность западного христианства и пагубность латинского пути для чистых православных душ. В это же время Папа Римский посетил Огненную Землю, рассчитывая на хороший экуменический прием. Конечно, сразу по прибытии он нанес визит Матушке и, громко вскричав: «Благословите, Матушка!», принялся лобызать ее туфлю. Она же, изрядно подумав, достойно ответила: «Бог благословит, но при условии, что Вы, Ваше латинянское Святейшество, избавитесь от еретических воззрений второй степени».

• Предыдущая
• 17/35
• Следующая