Большой дом (СИ) - Кич Максим Анатольевич - Страница 21

В какой-то момент, вдалеке появился человеческий силуэт. Он шёл и стоял одновременно. Глаза отказывались складывать отдельные кадры в непрерывное движение, и обманывали разум как могли.

Силуэт то распадался на множество фигур, то складывался вновь. Фигуры эти обгоняли сами себя и проходили друг сквозь друга.

Наконец, стало ясно, что к ним приближается почтальон Печкин.

Одет был почтальон в старенькую, но чистую чёрную шинель, а на голове его сидела потрёпанная бескозырка.

Когда он подошёл ближе, стало возможным различить чуть стёршуюся золотистую надпись на ленте: «Стрижающий».

Под мышкой почтальон нёс стопку бумаг. Другой рукой он держал за цевьё обрез. Через плечо его был перекинут кожаный патронташ.

Печкин добрался до того места, где раньше было построение, потом аккуратно переступил невидимую черту и приблизился к дяде Фёдору и Матроскину.

— Глупостей, вы, граждане понаделали, — печально сказал он, — на целую книгу. С картинками.

— А что нам ещё оставалось? — пожал плечами Матроскин, — Не мы эту кашу заварили.

— Могли бы в эту кашу, например, мяса не докидывать, — почтальон взглядом указал на дядю Фёдора.

— Между прочим, я всё за себя сам решил! — выступил мальчик, защищая кота.

— Чтобы за себя решать, надо понимать, что происходит, — возразил ему Печкин, — а тебе бы ещё годиков десять папу с мамой слушать, и не лезть туда где взрослые глупости делают.

— Я вот попрошу не оскорблять дядю Фёдора! — теперь уже Матроскин мальчика защищал, — это он, между прочим, придумал построение, которое профессора Сёмина отправило туда, куда ему самое и место! Я ведь, кстати, ему говорил, вы, воля ваша, что-то совершенно нескладное придумали! Но нет, надо было ему лезть в эту председательскую авантюру… В общем, если бы не дядя Фёдор, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

— Так и не надо было бы. Всё бы закончилось уже. И ты, и я, и профессор, и Председатель — никого бы уже не осталось. Никто бы даже не узнал, что тут происходило. Замыкание Макондо для того и придумано, чтобы землю от инициативных дураков избавлять. Я же специально вас с Шариком предупредил, чтобы драпали на все четыре стороны. А ты число стянул и вернулся. И мальчишку с собой приволок.

— Так почему ты только нас предупредил? — вскричал кот, — Отсюда же все могли эвакуироваться, хватало же времени!

— Не мог, — грустно сказал почтальон Печкин, — Правила такие. Я, между прочим, клятву приносил, правила соблюдать. Никому живому я не мог сказать про обращение Макондо. Так что на примете только вы с Шариком и оставались. И ведь нормально же всё могло закончиться: профессора вы прикончили, я запечатал почтовое отделение и Председателя заодно. Надо было просто дождаться, когда замыкание схлопнется.

— Не умею я так, — признался Матроскин, — вот ещё с прошлой жизни ненавижу я людей, которые нехватку мозгов компенсируют избытком патронов. Даже из самых лучших побуждений. Я успеть пытался, чтобы никому умирать не пришлось.

— Это ты просто слишком рано побежал добро причинять, — скривился Печкин, — Председатель-то успел до той стороны достучаться. Ну и Большой Дом сразу своё взял. Тут такое началось, что не все успели вообще понять, что происходит. А кто понял, тот всё равно ничего сделать не смог. Впрочем, я всё равно не за этим пришёл. Вот, держите.

Он свалил на землю бумаги, обрез и патронташ.

— Мне это всё не понадобится. Осталась у меня одна последняя обязанность и я её пойду выполнять. Ключ и код от сейфа лежат в серой папке. Сейф в служебном помещении, сразу слева от входа. Книга Чисел на самом верху лежит. С трактором, надеюсь, вы разобрались?

Дядя Фёдор кивнул.

— Ну вот и отлично. А я вам немного времени постараюсь выиграть. Вы главное в последний раз не дурите. Нечего тут больше делать и спасать некого. И ещё вот.

Почтальон Печкин снял бескозырку и положил поверх обреза. А потом молча развернулся и пошёл, не оборачиваясь, туда, где над домами чёрной медузой извивалось новоявленное светило.

И чем дальше он уходил, тем меньше живого оставалось в его движениях.

Так они и стояли друг напротив друга.

С одной стороны — жажда жизни, обретшая плоть, пухлый и аспидный, лоснящийся человеческий силуэт, вознёсшийся над землёй, поддерживаемый бетонной опорой и влекомый к себе протуберанцами Чёрного Солнца.

С другой — усталый и грустный почтальон.

— Мне жаль вас, Игорь Иванович, — молвил силуэт, некогда бывший Председателем, — Из стольких возможностей вы выбрали самую худшую.

— А я позволю себе поспорить, — возразил почтальон Печкин, — Я, когда в почтальоны записывался, клятву приносил на ямской деньге. И тогда я поклялся не щадить ни своей жизни, ни чужой, во имя всех дорог и тех, кто по этим дорогам шествует.

— Возможно, — пробасил Председатель, — но шествующие рано или поздно испытают голод. Чтобы жить, надо есть. Чтобы прокормить миллионы и миллиарды, надо чем-то жертвовать. И я показал, как это сделать. Те силы, что обретаются около нас, требуют лишь малой крови. У них есть столь многое, что они способны показать нам!

— И в самом деле, — кивнул Печкин, — и всего-то надо одной деревенькой пожертвовать.

— Послушайте, — возразил Председатель, — мы говорим о миллиардах голодных ртов. Мы говорим о земле, способной прокормить эти миллиарды. Надо просто обратиться к тем силам, которые сотворили нас и всё, что нас окружает.

— Конечно, — саркастически ухмыльнулся почтальон, — а чтобы решать, кем пожертвовать, специальную комиссию соберут. Кого во имя высшего блага можно прямо сейчас зарубить, а кого на потом оставить. Они ведь не остановятся на малом, они будут требовать ещё и ещё, с каждым новым благом и с каждой новой жертвой. Поэтому мне и приказали запереть тебя здесь и сейчас, чтобы ты не облагодетельствовал больше никого.

Председатель рассмеялся.

— Вы думали, что я пытался заключить договор с той стороной? Серьёзно? Вы думали, что я хотел, чтобы мёртвые помогли мне торжествовать жизнь? Тогда вы точно убили всех впустую. Ведь это вы не дали им шанса уйти! Вы, и никто иной! Все, кого я заклинал были уже мертвы! Но живые… когда вы осквернили реликварий, у них не осталось выбора.

— Напомни пожалуйста, — вздохнул Печкин, — откуда брались мёртвые, когда умерших перестало хватать.

— А чем они были лучше мёртвых? — возразил Председатель, — Алкоголики, хулиганы, тунеядцы… При всём своём желании они не смогли бы принести большей пользы, чем пойти на заклание.

— Не знаю, — пожал плечами почтальон, — Я и не должен знать. Я почту доставляю всем, без разбора.

— И это вы их всех обрекли смерти.

— А у меня выбора другого не оставалось. Протокол Макондо не мной придуман. Я, может быть, тоже умирать не люблю. Я ни разу не пробовал, но что-то меня на ту сторону не тянет.

— Но вы сделали то, что сделали.

— Сделал, — подтвердил почтальон Печкин, — И сделал бы ещё раз. Потому что мне по всем правилам положено защищать людей от того, чтобы их за топливо считали.

— И что? — рассмеялся Председатель, — или не знаете, как в этом мире миллиарды живут от урожая до урожая. Вы хотите спасти сотни человек, от силы пару тысяч, просто потому, что вы не способны задуматься, какова цена выживания миллиардов.

— Я человек маленький, — вздохнул почтальон, — я как-то не умею в миллиардах мыслить. И уж тем более, я не могу решать, кому жить, а кому умирать.

— Разумеется, — с горечью произнёс Председатель, — маленькие люди, которые против всего плохого и за всё хорошее! У вас в ваших маленьких головах живут маленькие хорошие человечки. Они ведь такое замечательные, такое невинные, они ведь ничего, никогда и никому плохого не желают. Вам не нравится, то, что делаю я? Так может быть вы все будете последовательны в своих убеждениях? Если всякая смерть ужасна — разбейте машины, которые volens-nolens отнимают человеческие жизни. Снесите скотобойни, которые убивают животных. Осушите воду во имя утопших, истребите всякую жизнь, которая питается чужой смертью. И пусть последний из вас, преисполненный святости, свалится с окровавленной иаковой лествицы и сломает себе шею. Ну что… будешь решать, кто достоин смерти?