Большой дом (СИ) - Кич Максим Анатольевич - Страница 19

Дрогнула земля. В жирном и чёрном грунте расползалась страждущая воплотиться запредельность, поглощая всё, что стояло на её пути, принимая мёртвые тела в свои объятия, подчиняя их своей воле.

— Сердце моё содрогается от радости, когда мотовило вгрызается в набухшие стебли и плоть отставших жнецов, когда зёрна и мышцы становятся грядущих хлебом, и нет ничего более благого, чем комбайнёр, наводящий свою машину, на возлежащих во ржи, во благо хлеба. И те, бегущие от всеблагих орудий жатвы, и обращаемых в белок и славу собранного урожая, лишь радуют меня, ибо нет ничего более святого, чем жизнь, произрастающая из плотской кончины.

Чёрное Солнце пульсировало в такт бегущим под землёй корням. Там, в глубине почвы, мёртвое становилось живым.

— Да здравствует жатва! Да здравствует посев, предвестник её! Да здравствует смерть из которой произрастает новая жизнь! Мы более не будем ждать милости от Богини-Матери. Взять её, вот наша основная задача!

Небеса содрогнулись. Они слышали и большие святотатства, но совсем редко смертные настолько приближались к осуществлению своей хулы.

Когда взошло Чёрное Солнце, почтальон Печкин побежал. И он ничуточки этого не стыдился, потому что был самым обыкновенным почтальоном, пускай и с дополнительными полномочиями.

Спрятался он в том самом доме, в котором жил с тех пор, как закрыл почту.

Он знал, где раньше жил профессор Сёмин, и даже перетащил себе немного из его книг. И понемногу учился, потому что никаких других дел у него не осталось.

А когда вернулся профессор, Печкин совсем у себя закрылся, и выбегал только за водой из колодца. Он ей запивал консервированную тушёнку.

Тушёнки у него много было. Он её на пять лет вперёд намародёрил.

Однажды утром вышел Печкин на крыльцо, да так и остановился. Не было вокруг него деревни. Дом его стоял на возвышении. А теперь он оказался на острове. Вместо воды вокруг этого острова клубился густой туман.

Почтальон отломал от яблони ветку подлиннее и опустил её в молочные волны.

Конец ветки срезало подчистую.

Печкин грустно усмехнулся. А потом заметил, что невдалеке, из стелящегося тумана, возвышается ещё один остров, с избой точь-в-точь как его. И ещё несколько, окружающих остров на равном расстоянии.

— Эгегей, — закричал Печкин и помахал рукой.

— Эгегей, — немногим тише закричало четыре Печкина по четыре стороны его острова и помахали кому-то рукой.

— Эгегей, — ещё тише отозвались восемь Печкиных вокруг.

— Эгегей, — чуть слышно донеслось от двенадцати Печкиных, стоящих далее.

Печкин покачал головой, и ушёл в свою избу.

За всё время, которое он был один, почтальон успел натаскать из дома профессора Сёмина самых разных книг. Печкин не жадничал. Он брал те книги, которые он мог понять. В самом крайнем случае, он брал такие книги, которые он надеялся понять, прочитав книги, которые уже понимал.

Сейчас он с особым упорством взялся за том, озаглавленный «Тактическое применение топологических замыканий». Её для военных писали. Самые непонятные места в ней были разъяснены простыми и понятными словами. Потому что у наиболее вероятного противника тоже были Ремесленники, и надо было Красную Армию подготовить к встрече с ними.

Печкин книгу прочитал медленно и два раза. Ему торопиться было некуда. А когда он всё понял, то начал выполнять инструкции. Простые и понятные. Он бы и раньше их начал выполнять, но очень уж ему было важно остаться в живых после выполнения этих инструкций.

И теперь он был готов. Его враг выглядел просто: бутылка прозрачного стекла с запиской внутри — но почтальон изготовился к страшному бою. Там, внутри стеклянной крепости, держал оборону его самый сокровенный страх.

С тех пор, как Слейпнир улетел, дядя Фёдор и его товарищи совсем загрустили. Ели и спали кое-как, и почти не занимались с профессорскими книгами. Мурка ходила потерянная, всё телёнка своего искала. Даже тр-тр Митра захандрил, и почти не двигался, так что дядя Фёдор не сразу понял, что трактор стоит на месте не потому, что на него особый тракторный сплин накатил, а из-за того, что ездить не может.

Стали они с Матроскиным разбираться, что же такое случилось, вот только никто из них в технике почти ничего не понимал.

— Давайте призовём, этих, как их, фикси? — предложил Шарик, который за суетой вокруг трактора наблюдал.

— Не фикси, а пикси, — поправил его Матроскин, — Только, во-первых, они в наших краях не водятся, а во-вторых, от них из пользы — один вред и безобразия.

— Может аккумулятор сел? — подал идею дядя Фёдор.

Он слышал, что с машинами такое случается.

— В контейнере не сел, а тут сел? — фыркнул кот, — И кур живых мы ему пытались засунуть — никакой реакции. Нет, тут в чём-то ещё дело. Хотя мысли у тебя правильные, дядя Фёдор. Надо бы предохранители проверить.

Матроскин залез Митре в кабину и, спустя несколько минут, довольный, вылез.

— И в самом деле… предохранитель сгорел, — в лапах у кота было что-то почерневшее, с двумя металлическими хвостиками, — надо бы как-то замену найти.

Но как они не искали, ничего подходящего под руками не оказалось.

— И что нам делать? — спросил дядя Фёдор.

— Жучка делать, — пожал плечами кот Матроскин.

— Мне папа говорил, что от жучков только неприятности случаются, — возразил дядя Фёдор.

— А тебе папа говорил, где внутри замыкания Макондо предохранители искать? — поинтересовался кот.

Дядя Фёдор промолчал.

— Вот и я о том же, — хмыкнул Матроскин, — неси проволоку, будем возвращать Митру к нашей бренной жизни!

Мальчик исчез в доме, а кот продолжил рыться в потрохах трактора. И, когда дядя Фёдор вернулся с проволокой, у Матроскина было новое открытие:

— А теперь смотри, тут ещё одна крышка есть, а под ней лимбы. Ничего тебе значки на них не напоминают?

— Енохианский алфавит, кажется, — предположил дядя Фёдор.

— Только это не буквы. — заметил кот, — а цифры. Разных букв на лимбах всего двенадцать, так что у нас здесь енохианское число получается. И что-то мне подсказывает, что не с бухты-барахты такая машина в этом месте оказалась. Я-то всё думал, куда эта «алтарная проходческая установка» проходить должна. А что если трактор наш сможет из замыкания выйти, когда будет знать, куда ему двигаться?

— Но нам нужно какое-то число, чтобы им воспользоваться.

— Не без этого. И, главное, дядя Фёдор, вариантов-то у нас немного. Или профессор эти числа имел, или Печкин — заключил Матроскин.

— У профессора мы никаких чисел не нашли.

— Значит, надо нам будет по душам пообщаться с нашим почтальоном, — нахмурился кот.

— Граждане, разрешите вас перебить, — раздался со стороны незнакомый голос.

За пределами охранного построения стоял профессор Сёмин. Иван Трофимович и прежде не производил впечатления приятного собеседника, а сейчас так и вовсе выглядел жутковато. Лицо у него было осунувшееся и бледное. Шрам чернел. Полы пальто развевались на ветру.

— Можно подумать, что вы тут без нас недостаточно перебили, — ощерился Матроскин.

— Я, всё-таки, буду настаивать. И к тебе, кот, у меня особенно много вопросов накопилось. В частности, по поводу Ирвена, кстати, где он?

Из-за угла вышел, недобро потягиваясь, Шарик.

— Дядя Фёдор, ты мне скажи, что это за дяденька и как мне с ним обойтись? Вдоль или поперёк.

Профессор скривился, так что его шрам начал молнию напоминать. Матроскин бочком, бочком и куда-то исчез.

— А вот и виновник торжества, — обрадовался Сёмин.

— Шарик? — удивился дядя Фёдор.

— Ролик, — передразнил его Иван Трофимович, — представляю тебе, мальчик, шедевр прикладной демонологии. Малый степной демон, Ирвен, призванный и воплощённый в рекуррентную органическую оболочку. На секундочку, это потребовало решения уравнения Гленвилла в действительных числах.