Сбежавшая игрушка (СИ) - Эванс Алисия - Страница 10

Я понемногу начала общаться с Томасом и Сэмом, узнавая их поближе. Как оказалось, Томас — профессиональный первоклассный вор с даром внушения. Именно этой своей способностью он заставлял людей вокруг засыпать, а потом пробирался внутрь и выносил все ценное. Сэм и Роб помогали ему, прикрывали, да и вообще, вместе можно унести больше вещей.

— Но ведь воровать — это плохо! — не понимала я. — Нам всегда говорили, что это низкий подлый поступок, не достойный уважающего себя человека.

Томас лишь насмешливо усмехнулся.

— Какой же ты ещё ребенок, — с теплой улыбкой сказал он. — Так говорят только неудачники, которые не могут уследить за своими карманами. Хороший вор не грабит нищих, у них и взять-то особо нечего. Профессионалы обворовывают только богатых, тех, у кого есть чем поживиться.

— А вы — профессионал?

— Первоклассный, — гордо вскинул подбородок он и протянул мне…мою же заколку, которая лежала в кармане платья. Я изумленно распахнула глаза и принялась ощупывать собственные карманы. Как он это сделал?! Ведь его руки были у меня на виду! Кажется… — Это ерунда, Поля, — сказал он, отдавая мне мою вещь. — Я могу обчистить карманы человека так, что он заметит пропажу лишь через несколько часов. Запомни: воровство удалось тогда, когда человек даже не понял, что его обокрали. Вот это — высший класс!

— А если поймают? — склонила голову я.

— Беги, — просто ответил он.

Томас был уже не молод, но когда он улыбался, его глаза как будто светились.

Сэм был совсем другим. Он здесь за атамана, но вел себя совсем не как глава банды. Он был очень спокойным, добрым, даже мудрым. У нас с ним сложились особые отношения. Он вел себя со мной по-отечески, много разговаривал, и наше общение было таким легким, что я просто не верила, что это возможно. Вроде и знаю его всего несколько дней, а такое чувство, будто мы всю жизнь знакомы. Он рассказывал мне истории о своей жизни, о том, как встретил свою жену, которую попытался обокрасть, но она буквально схватила его за руку и едва не вывихнула её. У них родилось двое детей — Роб и Ариша.

— Гвенда, жена моя, умерла десять лет назад от оспы, — с грустью в голосе рассказывал он, когда однажды вечером мы сидели на веранде и как обычно разговаривали обо всем на свете. — С тех пор я один. Ни на одну женщину даже смотреть не могу, в сердце только она, — Сэм задумался и с грустью посмотрел в небо. — Оставила мне двух ребятишек, но Ариша полгода назад отправилась к ней, — снова тяжкий вздох. Видно, что ему тяжело об этом говорить. — Подхватила какую-то болезнь, сгорела буквально за четыре дня. Жар был сильный, кашель, она даже не узнавала меня в последние часы жизни. Такого же возраста, как ты. За что боги так с нами? Наблюдать за страданиями родного ребенка и не иметь возможности хоть чем-то помочь… Невыносимо.

Он замолчал, а я не знала, что сказать. Получается, что я живу в комнате его покойной дочки? Стало жутко. В ней не было каких-то вещей этой девушки. Интересно, где они?

— Остались мы с Робом, — печально улыбнулся он. — Он хороший парень, просто закрытый очень. В детстве был веселым пацаном, но как мать потерял, ушел в себя. Ты его не бойся, он тебя не обидит. А если попробует, ты мне сразу скажи, я ему… — он потряс в воздухе кулаком, и я невольно тепло улыбнулась ему.

Мой перелом практически зажил, об ушибе на ноги я и вовсе забыла. Правда, все равно ходила с повязкой и твердила Томасу, который здесь за врача, что у меня все ещё болит. Мне было страшно и стыдно признаться самой себе, что я не хочу уходить из этого дома и от этих людей. Мне казалось, что если я признаю, что выздоровела, то должна буду пытаться сбежать от них.

Я провела в этом доме всего две недели, но мне показалось, что я прожила здесь как минимум год. Мне было хорошо здесь, даже когда мужчины уходили, и я оставалась одна. Тишина, простор, свобода. Мне нравились мягкие диваны, на которых я любила лежать, свечи, освещавшие коридор, даже резьба на столе. Мне нравилось здесь все! И совсем не хотелось уходить. Но как мне обосновать свое нахождение в доме разбойников? Ведь я, по сути, просто приживалка.

— Поленька, — ласково обратился ко мне Сэм одним теплым деньком, — пойдем со мной на рыбалку. Тут недалеко есть речка, там много рыбы водится. А то едим одно мясо да ягоды, так нельзя.

— Давайте, — улыбнулась я. — А я никогда не была на рыбалке. И вообще рек и прочих водоемов не видела.

— А что ж вы делали в этом вашем приюте?

— В основном рукоделием занимались и учились. История, искусства, рисование, математика, литература… Иногда, раз в сезон, нас водили в театр и все. Даже гулять по городу не разрешали, — вздохнула я.

— Не приют, а тюрьма, — пробурчал Сэм. — Ничего, я тебя всему научу.

Река оказалась в двадцати минутах ходьбы от дома. Я ещё на подходе почувствовала изменения запахов. Сама вода не пахла, но вот растения и песок возле неё разносили аромат на несколько метров вокруг. И почему я раньше ничего не ощущала?

Я поразилась красоте этого места. Река была довольно широкой, быстрой, красивой. Мы присели на берегу и какое-то время просто любовались ею. Потом Сэм достал удочку, показал, как и что делать, и мы начали ждать, когда заклюет. В тот день мы поймали много рыбы, а вечером я попросила его отпустить меня на речку одну.

— Дорогу помнишь? — нахмурился он. — Не заблудишься? Ну, ладно… — я видела, что он был бы рад никуда меня не отпускать, но не хотел отказывать. — Только не долго! Через час чтобы пришла обратно!

От избытка чувств я чмокнула его в щечку и побежала в лес. Я преодолела расстояние до реки за пять минут и резко остановилась, оказавшись на берегу. Один только взгляд на текущую воду дарил мне умиротворение и покой. Я села очень близко, позволяя воде лизать мои ноги.

Никогда не была рядом с естественными водоемами и даже не ожидала, что может быть так хорошо на речке. Она как будто была живой, мне даже казалось, что я чувствую её. Она веселая, но нежная, с характером, но не заносчивая. Я коснулась рукой воды и судорожно выдохнула. Как приятно… Я вдруг поняла, что река живая, что она слышит меня и все понимает.

И я начала рассказывать ей о себе. О том, что со мной сделал тот, кто должен был опекать, об Аглае, о Жаке, о том, как я спаслась, бросив их и как теперь мечтаю разузнать о своих друзьях хоть что-то, но не знаю, как. Я говорила, изливала воде свою душу, и мне стало значительно легче. Вдруг ветер донес до меня запах Роба. Он приближался очень быстро, наверное, бежал. Вскоре я услышала звук раздвигаемых веток.

— Мелкая, тебя отпустили на час, — недовольный голос Роба заставил меня встать. К моему удивлению, солнце почти скрылось за горизонтом. Это сколько же я здесь просидела?!

К собственному запаху парня примешалась какая-то кислая горечь и что-то сладко-острое. Каким-то внутренним чувством я поняла, что это растерянность и беспокойство. Неужели я слышу запах его эмоций…?

Прошла ещё неделя, и я поняла, что скрывать свое выздоровление глупо. Томас иногда смотрел на меня с задорной улыбкой, как будто знал, что я притворяюсь больной. Но, признаваясь в том, что рука зажила, я нашла в себе силы признаться самой себе, что не хочу покидать этот дом. Мне некуда идти, у меня нет никого и ничего, а здесь меня если и не любят, то хотя бы ценят. Я готовила, убиралась, поддерживала порядок и прикипела к этой обстановке и этому дому. Меня терзал этический вопрос нахождения здесь. Воровство, жульничество, обман — все это те самые вещи, которые я не могла принять, смириться с тем, что имею к этому отношение. Как всегда, мне помог разговор с Сэмом.

— Вот ты говоришь, что воры и шулера — подлецы и плохие люди, — рассуждал Сэм, когда я поделилась с ним своими переживаниями, — но я с тобой не согласен. Многие думают, что мы живем не по закону, но они ошибаются, у нас есть свои собственные законы, и за их нарушение полагается очень суровое наказание.