Один поцелуй до другого мира (СИ) - Платунова Анна - Страница 34

«Это просто кукла. Просто кукла…»

Но следовало признать: кто бы ни сотворил эту куклу, он постарался на славу. Во всяком случае, чей-то злой нечеловеческий разум, где бы он ни находился, сейчас наблюдал за ней глазами Эсмуса.

— Я уже ухожу…

Господин Ильвиль не стал препятствовать, но и не сдвинулся с места, когда Ива продиралась мимо, втиснувшись в стену.

Ива продолжила работу, но с каждой минутой сосредоточиться на цифрах было все сложнее. Часы пробили два, потом три. Когда золотистый молоточек ударил по медной тарелочке четыре раза, Ива задрожала и едва не посадила кляксу. Стремительно приближался вечер. Еще немного — и Ива перестанет различать то, что написано в тетради, а значит, придется отложить перо и отправиться в гостиную. Ее покормят. А после потребуют плату.

— Уже поздно, — доброжелательно сказала Эсмеральда, пытаясь вынуть из пальцев Ивы перо. — Ты достаточно потрудилась сегодня. Иди отдыхать.

Ива вцепилась в перо мертвой хваткой и покачала головой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Нет, я еще поработаю.

«У меня нет плана! — стучало в висках. — Совершенно никакого плана!»

Хозяйка лавки дотронулась до ее плеча, заставляя поднять голову. Лицо Эсмеральды было молодым и прекрасным, но глаза темнели на нем, как два провала.

— Иди, — повторила она, и было совершенно ясно, что это говорит неведомый кукловод и упрашивать его бесполезно, и надеяться не на что, разве только на то, что плата окажется не слишком высока и завтра у Ивы останутся силы на то, чтобы дойти до двери. До проклятой заколдованной двери.

В гостиной действительно ожидала корзина с едой. Но когда Ива, кое-как поужинав, отставила ее в сторону и приготовилась к худшему, никто не побеспокоил пленницу.

Время шло, мучительно тянулось, выматывая последние душевные силы. Лихорадка, чуть отступившая днем, вернулась и снова терзала уставшее тело. Иве сделалось так плохо, что даже уже не страшно, только хотелось, чтобы все завершилось поскорее так или иначе. Но Эсмус и Эсмеральда, видно, придумали для своей помощницы новую изощренную пытку — пытку ожиданием. Вот только просчитались: Ива придвинула кресло поближе к огню, согрелась и провалилась в сон.

Проснулась от того, что кто-то снял с ее ноги башмак и держит маленькую узкую ступню в руке. Рука была холодна. Ива, еще не понимая, что происходит, дернулась, забралась с ногами в кресло и лишь потом огляделась. Комнату заполняли багровые всполохи пламени, сквозь окошки под потолком проникала тьма. Сколько времени она проспала? Кажется, уже глубокая ночь.

Перед креслом на коленях стоял Эсмус, и губы его змеились усмешкой.

— Не бойся, не бойся…

Но его тихий шепот, бледное лицо, омуты глаз и эти кривые губы еще больше испугали Иву.

— Я не отдам вам свою ногу! — вскрикнула она.

Эсмус глухо рассмеялся и положил ладонь на лодыжку Ивы. Для этого ему пришлось приподнять край платья. Ива хотела отодвинуться, но только вжалась в спинку кресла — она оказалась в нем, как в ловушке.

— Где Эсмеральда? — спросила она, бодрясь.

— Сегодня я один соберу плату. Ту, что девушка может отдать мужчине.

Ива смотрела на хозяина лавки и никак не могла взять в толк, о какой плате он говорит. Потом поняла и задохнулась.

— Нет, нет… Она еще слишком юная!

Бедная маленькая Альбина, в какое змеиное гнездо она угодила! Шансов выжить у нее, раздавленной морально и физически, не было никаких. Впрочем, какие шансы останутся у нее самой, после того как она лишится магии и остатков достоинства?

— Зачем тебе это? — Ива решила говорить прямо и старалась, чтобы голос не дрожал и не выдал ее страха. — Ты даже не человек!

— Догадалась, значит, умная глупая девочка. Это неважно. Твой страх и твоя боль доставят мне удовольствия не меньше. Мира оказалась такой сладкой, когда я распробовал ее ужас, выпил слезы с ее щек, когда она вздрагивала и хныкала, лишаясь своего девичества.

Мира, несчастная Мира. Она понимала, что обречена, когда оставляла записку...

— Нет! — крикнула Ива.

Она решительно начала подниматься на ноги, которые подгибались от слабости. Но Эсмусу придется потрудиться, прежде чем он сломит ее сопротивление. Она будет драться, царапаться и кусаться. Она…

— Тихо, тихо, тихо…

Голос Эсмуса зашелестел, словно змеиное шипение, он был точно яд, что проник в сердце Ивы, сковал ее мышцы. Ива, обездвиженная, упала обратно в кресло, и даже губы не слушались ее. Только глаза еще подчинялись ее воле и шарили по комнате, цеплялись за предметы в поисках спасения. А потом остановились на огне. Он бушевал сегодня, рвался прочь сквозь железную решетку, лизал камни камина.

«Я буду смотреть на тебя. Я буду смотреть на тебя, и мне не будет так страшно…»

Ива чувствовала, как руки Эсмуса скользят по ее телу, оглаживая то плечи, то бедра. Он снял косынку с ее головы, и холодная ладонь легла на макушку.

— Тихо, тихо, тихо…

Эсмус взял Иву за подбородок, поворачивая ее голову, заставляя посмотреть на себя, но она лишь на мгновение увидела тонкие губы, блестящие торжествующие глаза, а потом из последних сил изогнулась и снова обратила лицо к огню.

— Хочешь смотреть на него? — догадался хозяин лавки и почему-то вновь рассмеялся. — Что же, ладно. Есть в этом что-то пикантное. В твоем незнании, в его беспомощности…

Последние слова Эсмуса шелестели, как песок. Его руки рванули ворот простого, но добротного платья, а после ладонь, ледяная, точно рыба, вытащенная из проруби, скользнула по спине Ивы.

«После всего… После всего останется только умереть… — отстраненно думала Ива. — Без магии я уже не буду собой…»

Она пробовала отвлечься и вспомнить о сестрах. О том, как утром они собирались за одним столом. О том, как вечерами, сидя у камина, читали вслух. И самая нудная и скучная работа в Алом доме казалась ей сейчас верхом блаженства. Ива даже безропотно бы натерла воском полы, хотя раньше терпеть не могла этой повинности. Расцеловала бы всех, даже вредную Розу… Они ждут, они надеются на нее…

Ива содрогнулась и застонала против воли, когда Эсмус вздернул вверх ее запястья.

— Ксандор, — прошептала она, сама не понимая, почему произнесла имя врага.

Огонь вдруг сделался страшен. Удивительно, что от языков пламени еще не занялся ковер. Казалось, что пламя тянется к Иве, но решетка камина держала крепко.

Эсмус расхохотался.

— Словно птичка в клетке, выбраться не можешь, — пропел он строчку из песни Эсмеральды.

Огонь плевал искрами так злобно и яростно, будто был человеком и понимал, что хозяин лавки смеется над ним.

Ива обмерла, чувствуя, как волоски на ее теле становятся дыбом. Будто был человеком! Нет, не может быть! Разве такое возможно? Не предмет, не вещь, но огонь?

Губы у Ивы словно онемели, они едва двигались, вряд ли она сможет выговорить необходимые слова громко и четко, но попробовать нужно.

— Я пришла за тобой! Пожалуйста… Ксандор…

Пламя взвилось огненным всполохом, проникая сквозь решетку, заполняя комнату. Эсмус, обожженный и изжаленный искрами, отскочил прочь.

— Ах ты!..

Вопль утонул в реве огня, и Эсмус отступал, пятился к выходу, а после развернулся и бросился прочь, в лавку. А пламя обрело очертания человека. Его силуэт постепенно перестал сиять нестерпимо ярким светом, только кое-где сквозь оливковую кожу проступали алые, огненные узоры.

Ксандор — каким Ива застигла его в палатке префекта — обнаженный по пояс, черноволосый, сероглазый, шагнул к ней навстречу. Он поднял ее на руки — легкую, почти невесомую.

— Все хорошо, ведьмочка…

*** 31 ***

— Ксан…

— Да, это я. Все позади, не бойся…

Не выпуская ее из объятий, он сел в кресло. Положил большую горячую руку на плечо Ивы. Так вот, значит, какие у него руки… Ива тряслась и никак не могла прийти в себя, а Ксандор терпеливо ждал, пока ее дрожащие губы смогут снова произносить слова.