Когда ты будешь моей (СИ) - Резник Юлия - Страница 21

Пока одеваюсь, думаю о словах матери и почему-то злюсь. Конечно, мне, как и большинству женщин, хочется иметь мужчину, семью… Но я не совсем уверена, что готова к этому. Ну, знаете, в сексуальном плане… Я не экспериментировала с этим и до сих пор не знаю, как себя поведу, если дело дойдет до того. Насилие хоть и не сделало меня фригидной, порой мной овладевают совершенно определенные желания, но… Когда дело доходит до полноценного контакта, меня охватывает ужас. И я не знаю его границ. Так будет с каждым мужчиной? Или мой триггер исключительно Балашов?

Кошусь на часы и понимаю, что уже опаздываю. Целую на прощанье Полинку, мать, выскакиваю из дома и бегу к остановке, которая находится на пересечении улиц метрах в трёхстах. Я как раз останавливаюсь, чтобы перевести дух, когда автобус показывается из-за поворота. Успела!

Димка поджидает меня у ворот. Завидев меня, машет рукой и торопливо шагает навстречу.

— Цветы не покупал, чтобы они не мешали гулять. Но после торжественно клянусь исправиться, — отчитывается он и легонько меня приобнимет. В этом жесте нет ничего такого. Абсолютно. Но я не могу перестать анализировать. Его и себя. Что я чувствую? Да ничего особенного. И это, наверное, гораздо лучше, чем весь тот шквал эмоций, что обрушивается на меня в присутствии Балашова.

Да ладно, Авдеева! Ты можешь о нем не думать хотя бы сейчас?!

— Здесь водят экскурсии. Но я не знаю, насколько полезна для нас будет эта лекция. Может, просто походим, осмотримся?

— Давай. Ну их! Экскурсии…

В саду и впрямь невозможно красиво. Я даже рада, что, несмотря ни на что, выбралась сюда. Димка — как Димка, с ним всегда весело. А вокруг — красота. В ярких лучах вдруг пробившегося среди туч солнца — оранжевые, лиловые, розовые и даже зеленые хризантемы. Тысячи… тысячи хризантем. И эта феерия красок, словно кусочек жаркого лета в конце октября. Я улыбаюсь в ответ на очередную шутку Димки и, как в детстве, загребаю ногами листья, которые, видимо, еще не успели смести.

И все хорошо, просто замечательно, пока Димка меня не касается. Он просто берет меня за руку. Ненавязчиво и легко. Но это касание для меня становится словно тумблером. Щелчок! А я… я опять уношусь на годы назад.

*

А я… я опять уношусь на годы назад.

— Собирайся! — командует Балашов, материализуясь на пороге отведенной мне спальни. И я даже не вздрагиваю. Уже нет… Хотя все еще боюсь этого человека. И это оправдано. Учитывая то, как он со мной поступил и то, что я совершенно ничего о нем не знаю. Кроме того, что он насильник и чертов маньяк. Сглатываю собравшийся в горле страх и, облизав губы, шепчу:

— В своей куртке я околею там через пять минут.

— Именно поэтому я принес тебе это!

Демид поднимает руку перед собой, и только тогда я замечаю, что он притащил с собой кое-какую одежду.

— Давай. Не упрямься. Это будет весело.

Весело? Он совсем идиот? Мне не может быть весело! Потому что я, мать его так, боюсь! Потому что он привез меня черт знает куда, похитил, чтобы заставить родить ребенка, которого я не хочу! Не… хочу! Руки невольно сжимаются в кулаки. Мне хочется проорать во всю глотку, что не буду гулять с ним! Но я уже столько раз ему это говорила, а все без толку. Мне нужен какой-то план. Мне нужно как-то до него достучаться… Но как? Я не знаю, на что давить. Он кажется таким уверенным в себе и неприступным.

— Если ты сама не оденешься, я тебе с радостью помогу.

Едва ли не бегом пересекаю комнату, выхватываю из рук Балашова чертов комбинезон и с грохотом закрываю дверь перед его носом. Меня колотит. Я напрягаю слух, старательно игнорируя вновь накатывающую волну паники, и скатываюсь по стеночке, когда слышу, что он все-таки отходит от двери.

Когда я, собравшись с силами, выхожу на улицу, Демид расчищает дорожку перед домом. Теперь, когда пурга улеглась, я могу, наконец, хорошенько здесь все рассмотреть. Не вижу ни ворот, ни забора. Такое чувство, что кто-то просто построил дом посреди леса. И этот кто-то настолько богат, что ему не составило никакого труда проложить сюда дорогу. Которую действительно замело. Девственно белый снег окутал все кругом мягким воздушным покрывалом, укрыл собой озябшие кроны высоких елей, залег зимовать на крыше.

— Смотри, здесь есть небольшой пруд, а в кладовке я нашел коньки. Можно расчистить и покататься.

Нет… Он таки ненормальный. Или пытается свести с ума меня? Не знаю. В любом случае я не могу делать вид, что ничего не случилось, и кататься с ним на коньках, словно мы парочка влюбленных, сбежавших в глушь, чтобы побыть вдвоем. Потому что это, гори все в аду, не так! Он — маньяк. А я — жертва маньяка. Точка.

— Ты же умеешь кататься на коньках?

— Да, — откашливаюсь я и осторожно ступаю с порога. Мороз обжигает щеки и колет в носу. Изо рта вырываются клубы пара. Но Балашову, пожалуй, даже жарко. Иначе как объяснить, что его куртка расстегнута?

— Застегнись. — бросаю вяло и осторожно ступаю по дорожке. Вроде не скользко, и мой шаг становится увереннее.

— Неужели беспокоишься обо мне?

— Просто не хочу, чтобы ты сдох. Кто-то должен вернуть меня обратно в город.

Да-да, кто о чем, а вшивый о бане. Меня волнует только это! Исключительно. Я ужасно хочу домой.

— Я здоров, как бык. Так что не волнуйся. И в город я смогу вернуть тебя в любой момент. Все зависит исключительно от тебя.

Качаю головой и отворачиваюсь, делая вид, что мне дела нет до того, что он там говорит. Я не собираюсь соглашаться на его условия. А он не сможет удерживать меня здесь вечно. Или…

— Демид…

Балашов вскидывает голову, очевидно, удивленный тем, что я впервые назвала его по имени. Это понятно. Я и сама с трудом заставила себя его произнести. Но мне нужно было как-то к нему обратиться, а «п-сс» и «эй ты», показались мне не самыми удачными вариантами.

— Да?

— Это твой дом?

— Нет. Одного хорошего человека. Но он за границей, и мне разрешили пожить здесь столько, сколько понадобится, — улыбается Балашов, безошибочно разгадав причину моего внезапного интереса.

— Он такой же маньяк, как и ты? — язвлю я, невзирая на страх.

— Нет. Он — отличный парень. Впрочем, я и сам ничего…

На языке так и вертится очередная колкость, но я глотаю ее, вдруг подумав о том, что, возможно, если я узнаю Демида получше, то найду какой-нибудь способ на него повлиять. В конце концов, я — врач. Я два семестра изучала психиатрию и прослушала не один курс лекций по психологии. Все, что мне нужно — найти его слабое место. Втереться в доверие и найти! Это же так просто… Мысль о скорой победе придает мне сил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Трудно поверить, — закидываю удочку я.

— В том, что я ничего? Неудивительно. Ты ничего обо мне не знаешь.

— Ты можешь мне рассказать.

Демид перестает грести снег и поднимает на меня взгляд. И я вдруг неожиданно для себя замечаю, какие синие у него глаза. Синие, а не черные, как я думала. Несколько секунд Балашов меня молча разглядывает. Потом пожимает плечами и, возвращаясь к работе, бросает:

— Ты всегда можешь меня спросить.

— И ты обещаешь ответить?

— Это будет правильно, Марьян. Ты имеешь право знать.

Наш разговор выглядит так… нормально, что я начинаю нервничать. Не думала, что это будет настолько легко. С чего же начать?

— Кто твои родители? У тебя есть братья, сестры? Как прошло твое детство? — выпаливаю я, вспомнив о том, что все задвиги маньяков обычно родом из детства.

Балашов снова останавливает работу. Смотрит на меня задумчиво и неуверенно, а потом, будто что-то для себя решив, отворачивается и начинает своей рассказ…

— Эй! Марьян, ты совсем меня не слышишь? — смеется где-то рядом Новиков. Трясу головой, возвращаюсь в реальность. Удивительно, на улице довольно тепло, а я будто ощущаю студеный холод того давнего утра.

— Извини, пожалуйста, ты что-то говорил?