Когда ты будешь моей (СИ) - Резник Юлия - Страница 13
- Предыдущая
- 13/41
- Следующая
— Ребенка?
— Ты не можешь! Это несправедливо… Несправедливо, понимаешь?
— Но я все же прошу. Не делай аборт, Марьяна. Пожалуйста, не делай этого.
— Я не могу, — она скукоживается, будто из нее выкачали весь воздух, и отворачивается к окну.
— Что ж… Похоже, ты не оставляешь мне выбора…
- Папа! Папа! Тут мама звонит! — слышу из-за двери звонкий голос Полинки. Трясу головой, возвращаясь в реальность, спускаю воду в унитазе и выхожу из ванной. Забираю из рук дочери телефон.
— Да, Марьян? Что-то случилось?
— Случилось! Из-за тебя постоянно что-то случается!
— Так, стоп! Давай по порядку…
— У меня под домом толпа журналистов. И они расспрашивают соседей о нас с Полинкой! Не знаешь, почему мне в который раз хочется свернуть тебе шею?! — всхлипывает Марьяна.
Глава 9
Марьяна
Я заканчиваю смену без происшествий и даже успеваю в последний момент запрыгнуть на подножку автобуса. Народу в салоне — тьма. Час пик, как-никак. Наверное, машина могла бы здорово облегчить мою жизнь, но вождение — совсем не мое. Я испытываю панику каждый раз, как только сажусь за руль. Уверена, что у меня ни черта не выйдет, и не могу себя заставить хотя бы попробовать. Автобус подпрыгивает на колдобине, меня отбрасывает на рядом стоящего мужчину. Я смущенно извиняюсь, крепче сжимаю пальцы на поручне и нависаю над парочкой студентов. Ребятам повезло с сидячими местами. Они держатся за руки и слушают музыку на одном айподе и выглядят такими счастливыми… Помню, мы с Юркой Соколовым так ездили в школу. Но в десятом классе он с родителями-дипломатами переехал в Уругвай, и все угасло, хотя мы и пытались поддерживать отношения на расстоянии. А потом у меня погиб отец, мама перенесла операцию на сердце, я поступила в медицинский и нашла подработку… На этом мои отношения с парнями закончились так по-настоящему и не начавшись.
Тяжело вздыхаю, поправляю висящую на плече сумку и сама не замечаю, как снова уношусь в прошлое.
Размытые огни за окном редеют. Мы выезжаем на трассу. Дорогу замело, и ни черта не видно, но я все равно упрямо пялюсь в окно. От страха ломит в висках и стынет кровь в жилах. И даже моя истерика, будто скованная этим ужасом, угасает сама собой. Губы немеют, я никак не могу заставить их подчиниться, чтобы спросить, куда он меня везет?
— Поживем за городом, пока ты не одумаешься.
— Что? — переспрашиваю, как последняя идиотка.
— Говорю, поживем за городом. Дом находится в отдалении от трассы, так что не вздумай сбежать. Холод собачий. Погибнешь раньше, чем найдешь дорогу.
— Ты спятил? Ты вообще понимаешь, что делаешь? Это же… это же похищение человека! Статья!
— Изнасилование, насколько я знаю, тоже, — сухо парирует Балашов, окидывая меня усталым взглядом. А я… я не знаю, что ответить этому психу! Просто не знаю…
Через час мы подъезжаем к большому одноэтажному коттеджу, скрытому между сосен. Последние метры пробиваемся еле-еле, буксуя и увязая в снегу. Дороги вообще не видно. Я уже не знаю, чего боюсь больше. Добраться, наконец, да места назначения, или застрять посреди леса, где нас никто не спасет. Я успеваю так сильно себя накрутить, что когда мы останавливаемся, и моим глазам открываются размытые пургой очертания дома, едва не плачу от облегчения. Действительно, все познается в сравнении. Сейчас пребывание здесь мне уже не кажется таким уж ужасным. Гораздо хуже было бы умереть от переохлаждения, если бы наш Джип увяз.
— Дай телефон.
— Что?
— Дай телефон. Тебе он не понадобится.
— То есть как это? Ты спятил? — в который раз ужаснулась я. — Мне будут звонить! Мама, подруги…
— Маме ответишь, если не будешь делать глупостей.
Устав от разговоров, Балашов забирает из моих рук сумку, находит телефон, сует тот в карман своей парки и только потом выходит из машины, чтобы открыть дверь мне. Ну, вылитый джентльмен! Урод моральный…
Я могу сколько угодно его ругать, но выхода у меня все равно нет. Стискиваю зубы, послушно кладу ладонь в его руку и, втянув голову в плечи, выбираюсь из машины. В лицо больно бьет ветер вперемешку с мелкой снежной крупой. Зарываюсь носом в кашемировый шарф, но и он не спасает от разбушевавшейся вьюги. Холод пробирает до костей, а ведь мы пробыли на улице не больше пары минут.
— Чего мы ждем? — не выдерживаю. — Что ты ищешь?
— Ключ, — отвечает Балашов, одной рукой шаря под балкой, поддерживающей крышу веранды, а другой подсвечивая себе телефоном.
— Ты серьезно вообще? Привез меня черт знает, куда, и у тебя даже ключа нет?!
— Уже есть, — улыбается Демид, поигрывая зажатыми между пальцев брелоком.
— Тогда открывай эту чертову дверь! Я ужасно замерзла.
Не знаю, откуда во мне берется смелость. Может быть, я просто устала бояться, находясь рядом с ним. Или сошла с ума. Это тоже все объясняет.
Дверь за спиной хлопает. Балашов дует на замерзшие красные руки и тычет пальцами в кнопки на небольшом щитке, очевидно, снимая дом с охранной сигнализации. Но мне уже все равно, чем он там занимается. И как только загорается свет, я прохожу в первую попавшуюся комнату. Из меня будто вытащили батарейки. Я без сил плюхаюсь на диван.
— Есть хочешь? Я могу что-нибудь приготовить.
— Только спать. Где я могу лечь?
— Сейчас, застелю тебе кровать.
Я даже не протестую, хотя, в другой раз, наверняка бы сказала, куда он может сунуть свою заботу. Балашов выходит из комнаты, и в то же мгновение я засыпаю.
— Девушка! Девушка, вы выходите?
Возвращаюсь в реальность, качаю головой и отступаю в сторону, пропуская к выходу влюбленную парочку:
— Нет, мне на следующей.
— Садиться будете? — звучит мне в спину недовольный старческий голос. Опять качаю головой. Прохожу поближе к двери, чтобы не мешаться.
От остановки до дома — всего ничего. Полквартала. Даже зонт лень открывать. Я натягиваю на глаза капюшон и торопливо шагаю по тротуару. Аромат отсыревшей палой листвы забивается в ноздри. В лужах отражаются желтые кроны кленов. Я смотрю под ноги, старательно обходя их, останавливаюсь у подъезда. Как у любой женщины, в моей сумке царит страшный беспорядок, ключи находятся как раз в тот момент, когда навстречу мне из укрытия машины выбегает прыткая девица. А следом за ней еще пара человек, взявшиеся будто ниоткуда.
— Добрый день. Телеграмм-канал «Жизнь звезд». Скажите, вы живете в этом доме?
Я сглатываю. Капюшон скрывает мое лицо едва не до носа, но я еще сильнее наклоняю голову.
— Извините, мне некогда…
— У нас всего пара вопросов! Вы видели здесь эту девочку? — под нос мне тычут телефон, и, конечно, я узнаю «эту девочку», потому что, черт его все дери, это мой ребенок!
— Не припоминаю. Еще раз извините.
Оттесняю настырных журналюг, прячусь за дверями подъезда и от души матерюсь. Меня бьет крупной дрожью от страха за дочку. И от злости на её непутевого папашу, который, несмотря на все мои просьбы, это все допустил. Вот тебе и фотосессии в гребаном Ашане. Ну, разве я была не права?!
Набираю Балашова и плетусь вверх по ступенькам.
— Пливет, мама!
— Полинка, а ты как узнала, что это я звоню?
— По фотоглавии.
Понятия не имею, откуда у Демида взялась моя фотография, и знать не хочу, поэтому интересуюсь тем, что меня действительно заботит:
— А где папа?
— На голшке. А я узе сходила.
— Молодец, моя хорошая. Ты не могла бы сказать ему, что я звоню… — начинаю я, и тут же морщусь от громкого ора:
— Папа! Папа! Тут мама звонит!
Слышу шорох в трубке и немного хриплое:
— Да, Марьян? Что-то случилось?
Телом бегут мурашки. Злюсь сама на себя, а вываливаю это все на Демида:
— Случилось! Из-за тебя постоянно что-то случается!
Хотя нет, на него я тоже злюсь! Сую ключ в замочную скважину, открываю дверь.
- Предыдущая
- 13/41
- Следующая