Мой самый любимый Лось (СИ) - Фрес Константин - Страница 26

— Лось, — строго произнесла Анька, заставляя мужчину усесться на постель, чтобы глаза их были на одном уровне, — выслушай меня! Я правда не специально! Я вижу — ты мне не веришь! Но я и подумать не могла, что он решится на такое при тебе… и если б знать…

— Я мог подумать об этом, — невыразительным голосом произнес Лось, перебив ее. — Я мог подумать о том, что он так сделает. И не допустить этого. Но мне показалось…

Он внимательно глянул Аньке в лицо, и ей сделалось ужасно неуютно от его какого-то отчужденного взгляда.

— Анья, — очень мягко произнес он, но от этой мягкости у нее мороз по коже пробежал. — Ты… ты слишком остро на него реагируешь. Скажи… может, я действительно вам мешаю? Тебе мешаю, — так же мягко поправил он. — Может, действительно… ты увидела его, вспыхнули старые чувства… Я не хочу неправды. Помнишь, ты сама этого хотела — честности? Я тоже этого хочу. От тебя. И поэтому…

Анька не дала ему договорить. Изумленно, словно видела величайшее чудо в своей жизни, она взяла его лицо в свои ладони, заглянула в серые спокойные глаза, пытаясь рассмотреть в них то, что на самом деле хочет сказать Лось. Но тот слишком хорошо умел скрывать свои эмоции, слишком тщательно,

— Лось, — протянула она, — ты что, с ума сошел?! Да ты как мог подумать-то такое?! Как в голову-то тебе хоть на миг пришло, — Анька даже слов не могла подобрать некоторое время, она молча таращилась на Лося, — что он может быть лучше тебя?!! Что я могу променять тебя, — она едва не расхохоталась от этой нелепейшей мысли, — на этого скользкого хорька?! Да как его любить-то, он же…

Лось опустил глаза, упрямо качнул головой.

— Любят не за что-то, — веско заметил он, — а просто так.

— Нет! — изумленно воскликнула Анька, снова заставляя его посмотреть на себя, сжав его упрямую голову. — Нет! Кто сказал тебе эту глупость?! Ну, то есть, сначала да, когда влюбляешься и не знаешь человека, то да! В красоту, в обаяние. В слова, которые говорит этот человек. В его обещания. Но я же рассказывала тебе, как все оборачивается потом. А когда его узнаешь… да невозможно в здравом уме этого слизняка любить! Он же полон гадостей, как мусорное ведро! А ты… Знаешь, когда я полюбила тебя, знаешь?

Анька вспомнила краденую шапку, сползающую ей на глаза, теплый кокон там, в машине, в который упаковал ее Лось, и ей тотчас же захотелось вдохнуть еще того, уютного и спокойного тепла, прижаться к его груди, забраться на колени, как тогда.

— Когда? — таким же бесцветным голосом поинтересовался Лось. По всему было видно, что он настроен скептически, и Анька идет в наступление, разбивая его холодность, которой он тщательно отгораживается от нее. Она забирается к нему на колени, обвивает его шею руками, устраивается удобно и уютно, и ему ничего не остается делать, кроме как обнять ее тело, прильнувшее к нему.

— Когда ты защитил меня от банды Винни-Пухов, — ответила Анька, и голос ее дрогнул. Она мигнула, вспоминая свой ужас, — и громадное облегчение при одной только мысли о лосином спасении, о том, как он ринулся ее догонять. Она уткнулась в его шею лицом, чтобы спрятать от его взгляда свои эмоции, которыми не владела так, как он, и продолжила: — Когда ты меня укутывал. Когда прижимал к себе и успокаивал. Я почувствовала… что мне очень спокойно с тобой. Ты тот человек, который сможет меня спасти и защитить. А это важнее, чем сладенькая болтовня. Лось, верь мне. Я знаю, о чем говорю. Я правда тебя люблю. Правда. Неужели ты не чувствуешь этого?

Анька замирает, прижавшись к Лосю, блаженно закрывает глаза, чувствуя, как его напряженные плечи расслабляются, как подрагивают его ладони, которыми он гладит ее спину.

— Я чувствую, — ласково ответил он, приглаживая широкой ладонью ее волосы, которые сегодня подвели свою хозяйку. — Я вижу. Я понимаю, что ты увлечена, но…

— Никаких «но»! — возмутилась Анька. — Что значит — увлечена, Лось?! Эй, так не пойдет! Вот ты что обо мне думаешь, да? Думаешь, я глупая девчонка, у которой из серьезного — только страшный папа!? Ну, уж нет! Я докажу!

Аньку мгновенно охватывает азарт.

— До этого ты все делал для меня, — даже попискивая от распирающего ее восторга, — теперь я для тебя сделаю! Хочешь, я приготовлю тебе ужин?! По-настоящему?!

Лось чуть заметно улыбается, все еще пытаясь придать себе суровый вид, но у него уже не получается.

— Хочу, — неожиданно с вызовом отвечает он, и Анька с восторгом колотит в ладоши, повизгивая от восторга.

— Сейчас все будет!

Анька стащила джинсы и вязаный свитер, в котором было слишком жарко, под смеющимся взглядом Лося снова лихо закрутила на голове фигу из волос, вместо предавшей резинки закрепив ее стащенным у Лося карандашом.

— В первый раз готовить для своего мужчины, — важно пояснила она, — намного важнее, чем играть в бильярд. Тут тоже нужна удача! А то вдруг ты забракуешь меня как хозяйку и выгонишь.

Запахнувшись в алый шелковый халатик, на ходу завязывая поясок, она ринулась на кухню, обыскивать лосиные закрома. Что приготовить — это был тот еще вопрос. Перебирая лосиные припасы, Анька недовольно ворчала, потому что его холодильник, казалось, был нарочно набит какими-то несерьезными деликатесами, вроде ягоды не по сезону, сыра и перепелиных яиц, а не нормальной человеческой едой.

— Зажрались вы тут, в своих Альпах, — пыхтела Анька, — Лось, ты что, ничего, кроме клубники, не ешь? Икра?! Черт! Картоха, говорю, где?! Где кость на борщ и свекла?! Ты еще осиновой коры надери, в холодильник положи и потом заточи, под белое-то вино! Блин, и как откормился такой… огромный… на одной-то траве!

— Клубнику я заказал для тебя, — отозвался язвительный Лось, не желающий облегчать Аньке муки творчества. Он наблюдал за ее метаниями с живейшим любопытством, и у Аньки окончательно отлегло от сердца.

— Ладно, справлюсь, — ворчала Анька себе под нос.

Она раздобыла муку, чуть подогрела в блестящей кастрюльке молока. Лось, скептически принюхиваясь, сунул нос на кухню, натягивая шапку и застегивая куртку, но Аньку разобрал такой азарт, что она не обратила внимания на его сборы. У нее уже шкворчало масло на раскаленной сковороде, и первый блин переворачивался деревянной лопаточкой.

Когда он вернулся, чуть припорошенный снегом, с покрасневшими щеками, у Аньки на тарелке стопочкой лежало несколько блинчиков. Половину из них она украсила порезанной на пластики ягодой, половину — ложечкой красной икры. Она заметно волновалась, и сковородку, в которой пекла блины, отмыла и натерла так, что она блестела больше прежнего.

— Ну, — потирая руки, произнесла она, — попробуешь? Рискнешь?

Лось, склонившись над тарелкой, внимательно оглядел предложенное ему блюдо.

— Что это? — подозрительно поинтересовался он, словно Анька предлагала ему отведать жуткую свежевыловленную каракатицу, и та еще шевелила щупальцами.

— Блины, — ответила Анька гордо. — По семейному рецепту. Ты что, блинов никогда не пробовал?

— Пробовал, конечно, — ответил Лось, принюхиваясь. — Но в ресторане. Я не думал, что ты можешь это приготовить.

— П-ф-ф, — как можно небрежнее протянула Анька. — Да чего там мочь-то? Ну, ты будешь пробовать, или ограничишься просмотром?

— Попробую, — отважно ответил Лось.

Он выбрал тот, что с икрой, еще горячий, сочащийся маслом, свернул его в трубочку и осторожно куснул золотистое тесто. Анька, казалось, даже дышать перестала, пока он задумчиво пережевывал блин, ловил губами крупинки икры, рассыпающиеся из надкуса.

«Только бы это была соль, а не сода! — молилась Анька, сцепив руки на груди и с волнением наблюдая за выражением лица Лося. — И ведь молчит, как партизан!.. Ну, если это была сода, то у него сейчас пена изо рта полезет, и все сразу будет ясно…»

Однако, ничего такого с Лосем не происходило. Он преспокойно уплетал блины, но при этом помалкивал, как обычно, и Анька чувствовала себе хуже, чем приговоренный к казни. Время в ожидании его ответа тянулось мучительно медленно, и Анька со злости готова была уже треснуть Лося по голове надраенной сковородой, потому что в его неторопливой дегустации заподозрила очередное зловредное лосиное издевательство — в качестве наказания.