Проклятье Ифленской звезды (СИ) - Караванова Наталья Михайловна - Страница 6

— Одна из сирот, что пришли в обитель Ленны в поисках защиты. После войны таких было много. Ей, как и другим таким, дали имя та Сиверс. А кем она была до речения, в этих стенах никому нет дела.

— Благодарю за ответ, пресветлая.

Шеддерик поспешил откланяться. Он собирался вернуться на постоялый двор до темноты.

Когда уже выехал за ворота, его вдруг окликнули. Вдогон от монастыря бежал мальчик лет десяти. Бежать ему было трудно, он путался в своей тёмной хламиде, к ногам липла осенняя грязь. Шеддерик остановил лошадь и спешился. Наверное, новость была из срочных, раз сёстры, вопреки привычной нелюбви к ифленцам, всё же решили его остановить.

Мальчик замер в нескольких шагах, поклонился по-крестьянски глубоко, и громко сглотнув, сказал:

— Благородный чеор! Сёстры Великой Матери Ленны передают тебе, что саруги больше не опасны, и что они… — он опустил взгляд и быстро, на одном вздохе закончил — что они сочувствуют вашей утрате!

Так благородный чеор та Хенвил узнал, что его отец, наместник Ифленский в Танеррете Хеверик, чеор та Лема, та Гулле, верховный страж Фронтовой бухты скончался.

Темершана та Сиверс

Всё-таки ехать в карете приятней и намного удобней, чем месить грязь ногами. Гостиничный кучер, как только понял, что его седок прогневал пресветлых сестёр, поспешил сообщить, что он в то утро впервые увидел чеора Конне — и ему поверили.

Но он всё равно поспешил убраться из обители, и конечно, счёл за честь выполнить просьбу монахинь — отвезти до деревни монахиню и её спутницу — оречённую.

Лошадь шла медленно, по крыше лупил мелкий дождь, но Темершана была рада, что ей дозволили сегодня покинуть Дом Ленны. Встреча с ифленцем всколыхнула в сердце воспоминания, которые она тщетно пыталась забыть, и как никогда, её настроению в этот день соответствовало хмурое небо, дождь, плачущий по погибшим и по тем, кого война лишила крова и надежды. Темнота в карете, а главное, сама дорога немного успокаивали её, отгоняли всякие мысли, и дурные, и хорошие. Это было как будто просто размеренное тихое путешествие куда-то далеко-далеко. Когда можно не думать о цели поездки и о том, что скоро предстоит вернуться.

Когда-нибудь, и может даже скоро, придётся принять решение. Мать Ленна милостива, но не терпит тех, кто живёт в её доме из страха или по лености. И всё же, другого пути, кроме служения, Темери для себя не видела и не желала. Да, знала, что к служению допускаются лишь немногие. Те, кто и вправду простил врагов, кто смог вырастить в сердце любовь ко всем людям, идущим тропами тёплого… но более — холодного мира.

До этого дня она считала, что уж у неё-то точно нет и не может быть никаких препятствий к служению. Но ифленец всё перевернул с ног на голову. Она поняла, что не забыла и не простила никого из них — кровавых солдат, чужаков, магией и огнём когда-то покоривших прекрасный маленький Танеррет. Солдат, равнодушно, без разбору, убивавших всех подряд — мужчин, женщин, стариков, детей.

Они не знали пощады. Они собирались остаться здесь надолго, им нужны были земли Танеррета, чтобы растить своих детей и готовить воинов для следующих походов — уже теперь вглубь материка. Земли были нужны. Верфи, сады, дороги — всё что угодно. Только не люди.

Она помнила те пожары. Помнила трупы на лестницах цитадели, смеющиеся, злые лица, кровь на руках и одежде. Слишком хорошо помнила собственную боль и бессилие. Ифленцы были врагами — врагами и остались. И так будет всегда.

Танеррет стал наместничеством Ифлена, ифленцы теперь командовали всюду — но и до конца, под корень, уничтожить народ Побережья они не смогли.

Так же, как когда-то не смогли до конца убить саму Темершану.

…Ехать в карете под шум дождя намного приятней, чем идти пешком. Но любое путешествие однажды заканчивается. Закончилось и это. Карета заложила круг по деревенской окраине и вскоре выкатила на площадку у гостиницы — единственное место, где она могла бы развернуться без проблем.

Кучер открыл дверцу, помог выбраться пресветлой. Темери торопливо пристроила на одно плечо свой мешок: под дождём возиться с лямками не хотелось. Подхватила посох. Внимательным взором окинула карету — не забыли ли чего? Нет, пусто. Сама спрыгнула на дорогу — специально держа посох так, чтобы не подавать руку кучеру. Поблагодарила его — и поспешила следом за монахиней.

На площадке у гостиницы было удивительно людно, несмотря на колючий дождь и ветер. Люди толпились у входа, о чём-то тихо судачили. В монастырской лавке справа от входа в гостиницу теплился слабый свет — там было открыто.

У входа она остановилась, оглянулась на площадь ещё раз и увидела у коновязи знакомую лошадь под седлом. Похоже, ифленец тоже недавно прибыл, не успел позаботиться о животном. Впрочем, вероятно, он живёт в этой гостинице, и ему тоже некуда спешить…

Лавочника на месте не было, а его младший сын с видимым сожалением сообщил, что отец пошёл в гостиницу: «там ифленца убили! Взаправду! Жуть, как интересно!».

У Темери на миг сердце зашлось радостью — убили ифленца! Того самого! Не по её воле и желанию, видит Золотая Мать, а значит, может быть, молитвами и усердной работой получится вернуть мир душе…

Одёрнула себя — нельзя радоваться смерти! Дождалась, пока монахиня поговорит с мальчиком и уточнит, куда именно отправился его отец. Монахиня покивала обстоятельному рассказу и вновь вышла на улицу, а Темери продолжила расспросы.

— Так утром ещё это случилось то! — обрадовался внимательному слушателю паренёк. — Как только благородный столичный чеор отбыл вслед за стариком. Говорят, там, в гостинице, везде по комнатам кровища и трупы, трупы…

Не тот, разочаровано тренькнуло сердце. Не того ифленца убили. Значит, он не один был…

Вернулась пресветлая сестра с хозяином лавки. Темери по её знаку быстро выложила на прилавок привезённый товар. Хозяин по расписке тут же отсыпал им несколько монет — выручку с прежней поставки. Обычно такие встречи сопровождаются разговорами, обсуждением деревенских и столичных новостей, переговорами о специальных заказах. В этот раз хозяин был угрюм, да и монахиня удивительным образом вела себя тихо. Видимо тоже что-то успела услышать или увидеть. Темери же просто хотелось быстрей отправиться в обратный путь. Подальше от ифленцев, крови, чужого горя. Тем паче день давно повернул к вечеру.

Она свернула мешок, привычно закрепила на поясе — так удобней нести, — и первой направилась к двери.

Как вдруг та распахнулась.

На пороге стоял давешний ифленец. Руки и грудь его были залиты алой кровью, кровавые брызги были даже на лице, которое, впрочем, сохраняло каменное выражение. Как маска.

Ненастоящее.

Темери внутренне сжалась от мгновенно ожившей картины из далёкого прошлого. У тех солдат тоже были жёсткие злые взгляды. И руки — в чужой крови. Мир соскальзывал в прошлое, вновь готовый перевернуться, и чтобы сдержать собственное взбесившееся воображение, Темери резко выдохнула и отступила на шаг. Руки до белых костяшек вцепились в посох — никогда никто из беловолосых морских червей не причинит ей вреда.

Никогда больше.

Дышать стало трудно. Мерещился запах гари и крови… А ведь уже несколько лет это всё ей даже не снилось…

Взгляд ифленца скользнул по ней, задержавшись на посохе. Остановился на монахине. Вдруг он тряхнул головой и тихо сказал:

— Пресветлая… я прошу помощи и заступничества у Золотой Матери для духа убитого сегодня Роверика та Эшко. И… мне нужно… мне надо услышать его ответ. Я знаю, служители это могут.

Голос его звучал глухо, в глаза женщинам он не смотрел и стоял так, словно тоже, как Темершана, был готов к немедленной схватке. И всё же в словах ифленца не было просьбы. Одна уверенность в том, что ему не откажут.

Темери заставила себя расслабиться, опустить плечи. Этого было мало, и она по-прежнему видела в беловолосом чужаке угрозу. Но сейчас она не имела права показать свою ненависть.