Невеста наместника (СИ) - Караванова Наталья Михайловна - Страница 66

Словно проснулись и те двое, что сопровождали тело. Ну, еще бы! Сначала что-то с шумом и руганью валится сверху, а потом вдруг, без всякой магии превращается в злобного, одетого по всем военным традициям нашествия ифленец.

А если вспомнить, что всего с четверть часа назад они втроем дружно поносили заморских гадов, нетрудно представить, что мужики решили — ифленец, да еще и с пистолетом, пришел их арестовывать, а может и убивать!

— Ы! — сказал один и попятился.

Второй выразился чуть более связно, но так затейливо, что Шеддерик на всякий случай запомнил: пригодится.

А потом вдруг лихо, с отвагой, продиктованной только что испитыми напитками, малькан выпрямился, выпятил грудь и с надрывом изрек:

— Стреляй! Стреляй в мое честное сердце, ифленская свинья! Я умру за свободу! Так же как рэта Иии-ик! Итена!..

Шедде не глядя, но очень осторожно, чтобы не возникло случайной искры, опустил курки.

— Где ты так набрался, герой?! — с досадой спросил он.

Мужик неопределенно махнул рукой в сторону полуоткрытых ворот ближайшего строения — того самого из которого только что прилетел грязный мешок.

На кабак это место похоже не было. Скорей, на жилье какого-нибудь широкой души хозяина, у которого всегда найдется стакан-другой кислого вина для хорошего человека.

Себя Шеддерик та Хенвил к хорошим людям относил довольно условно, но с другой стороны, и идти он туда собрался не за выпивкой…

Перестав обращать внимание на пьянчуг, он вошел в ворота и даже поднялся на крыльцо. Потом вспомнил вдруг про свою «парадную» форму и снова тихонько выругался, слишком красочно представив сцену «ифленский дворянин спасается на люстре от взбешенных малькан с вилами».

Почему с вилами? Потому что субстанция из мешка, которой немного попало все-таки на одежду, пахла исключительно навозом. А где навоз, там и тяжелый крестьянский труд, который без вил не обходится.

А вот почему на люстре, Шедде не ответил бы. Он вообще сомневался, что в этом старом мальканском доме может быть люстра или что-то похожее.

Дверь вдруг открылась.

Высокая темная фигура, появившаяся в проеме, выстрелила вперед сжатым кулаком. Шедде ждал чего-то подобного, потому успел и отшагнуть, и встречным ударом отвести руку напавшего в сторону. А потом еще и вывернул, так, что жертве оказалось ни избавиться от захвата, ни даже просто распрямиться.

Впрочем, почувствовав это, человек сразу перестал сопротивляться.

— Пойдем в дом? — почти вежливо спросил Шеддерик. — Покажи дорогу, поговорим…

Рэта Темершана Итвена

Темери сказала Шионе, что хочет побыть одна и та, не расспрашивая, ушла. Вельву вызвали на допрос, ее не было, а прислуга только обрадовалась возможности покинуть «эту непонятную мальканку».

Да что с ней происходит? Вроде бы все закончилось неплохо: и гости успокоились, и все живы, даже большого скандала удалось избежать. Но почему ей никак не удается успокоиться? Почему хочется не то бежать куда-то и срочно что-то делать, не то — забраться с головой под одеяла и уж там, в тишине и темноте, ждать, что же будет. И лишь тихонько надеяться, что беда пройдет мимо, не заметив такую маленькую и слабую ее.

Маленькую и слабую?

Темери плеснула в таз воды. Притащила к зеркалу подсвечник. Быстро умылась.

Маленькую и слабую. Как десять лет назад. Тогда она послушалась собственного страха и взрослых. Тогда она предпочла спрятаться под одеяло.

Второй раз так не будет. Темершана Итвена… или все-таки просто Темершана та Сиверс?.. кое-чему научилась за прошедшие годы.

И пусть чеор та Хенвил сколько угодно повторяет, что она в монастыре Ленны попросту пряталась от жизни. Нет, все было не так — он жила там! Не боясь ни служения, ни тяжелой работы. Там был ее дом и ее родня. И то, что, в конце концов, та ее родня от нее отказалась, еще не значит, что сама она отказалась от родства. И не значит, что эти десять лет исчезли из памяти.

Да, в Тоненге воспоминания нахлынули, подхватили и почти утянули в водоворот прошлого. Но любой опыт — это сила. Ведь простить — не значит забыть. Да и с этим самым «простить» у нее все время выходит как-то неправильно.

Ничего она не забыла и не простила, но…

Но, кажется, снова запуталась.

В монастыре у нее был советчик и отдушина — Золотая Ленна слышит своих подопечных и всегда готова утешить тех, кто нуждается в утешении. А тем, кому надо всего лишь подтвердить их правоту… им она тоже всегда подскажет и поможет. Ведь не зря же она — мать. Мать всего, что в мире мыслит, чувствует, всего, что живет.

С того дня, что Темершана покинула монастырь, она ни разу не обращалась к Золотой матери ни с просьбой, ни за советом. Ей казалось — так будет честно. Ведь сестры без ее благословения никогда не отдали бы Темери ифленцам.

Темери тысячу раз повторила себе, что всеблагая Мать прозревает будущее, и точно знает, какпоступить правильней и лучше… повторила, но вот поверила ли?

Прикусив губу, Темери принялась искать свой простенький посох-эгу. Где она его оставила? Не в доме же чеора Ланнерика? Нет, она точно его привезла в цитадель… и даже… ах, да. Служанки. Чтобы служанки его не сожгли и не выкинули, Темери спрятала посох в складках балдахина кровати. Там можно было спрятать не только посох, но и целый небольшой алтарь с идольцами, а рядом еще осталось бы место для двух-трех некрупных пресветлых сестер…

Раньше она всегда говорила с Ленной храмовом зале. Там, ей казалось, она ближе к престолу богини и быстрей сможет услышать ответ. Здесь же… надежные каменные стены сейчас ей только мешали. И Темери убедила себя, что ей нужно выбраться куда-то на воздух. Куда-нибудь, где есть большие окна и сквозь них видно не такие же каменные замшелые стены, а небо и крыши. И солнце. Ну, или хотя бы луну.

Главная башня цитадели подходила идеально…

Подходила бы, если бы туда вели тайные ходы в стенах. Но ее перестраивали вместе со всей новой частью замка, так что идти придется на виду у всех.

Да и пусть смотрят! Они же все вслух так радостно говорят, что она здесь — хозяйка а не пленница. Вот и прогуляется. По-хозяйски. Даже…

Караульный у входа выпрямил спину, стоило двери приоткрыться. Но странный приказ мальканки выслушал с таким выражением лица, словно она каждый день ходила куда-то в его сопровождении.

То, что караульному гвардейцу любопытство не чуждо, она поняла, когда они уже поднялись на башню и остановились под закрытым на две задвижки люком.

— Мне сопроводить вас наверх? Там может быть холодно. И… птицы.

Чайки. Они любят гулять по стенам и крышам цитадели. Они никогда ей не мешали. Хотя отец — она помнила — грозился приказать своим солдатам перестрелять хотя бы половину. Чтобы не гадили.

— Нет, благодарю. Я хочу поговорить с Золотой Матерью, это не займет много времени.

Гвардеец едва сдержал разочарованный вздох — он знал, как молятся Ленне — долго стоят, опираясь двумя руками на ажурный деревянный посох лицом на восход, с закрытыми глазами… и все. Только губы, может, будут шевелиться.

Темери убедилась, что люк закрыт и несколько мгновений стояла, зажмурившись — вдыхая ночную весеннюю прохладу, напоенную привычными запахами ветхого дома — запахом гнилых досок, плесени, чаячьего помета. Все здесь было, как в тот раз, когда она поднялась сюда впервые, семилетней девочкой, показывающей свои владения гостю из соседнего Коанеррета. Гостю было девять, возиться с малолеткой ему не хотелось, но кажется, Темери все-таки заслужила толику уважения «большого мальчишки» — когда привела его сюда, под дощатую кровлю самой высокой из башен цитадели. И гордо заявила, что это ее любимое место для игр, и она сюда вообще-то часто сбегает.

Город внизу, посеребренный луной, казался нагромождением коробочек и сундучков. Он был весь у ее ног… и бухта, почти штормовая холодная, мерцающая в свете луны. Леса вдалеке на востоке. Все было близко, и одновременно так далеко, что не дотянешься.