Atem (СИ) - "Ankaris" - Страница 52

— Спасибо, сдачи не надо, — протянул я купюру полуночному таксисту, как только машина остановились перед блёкло-жёлтой четырёхэтажкой. С паутиной прутьев голых ветвей, облепившей погрузившиеся в сон чёрные стёкла окон, здание выглядело сейчас каким-то по-особенному угрожающим, если бы в довершение сего понурого образа ещё и влил ноябрьский дождь, то на этой мрачной улочке было бы в пору снимать кино в стиле «нуар». — Или, может, ко мне? — взглянул я на Эли.

— Ты поезжай, так будет лучше, — ответила она, потянув на себя ручку двери.

— Кому? Уж точно не мне.

Завязался спор. Водитель что-то недовольно пробормотал, но слов я не расслышал.

— Я останусь с тобой, и закроем тему.

— Я не буду с тобой спать. Ни сейчас, ни потом. И закроем тему, — рывком распахнула она дверцу, выскочив из салона автомобиля.

— Ну и дела, — многозначительно присвистнул таксист. — Куда теперь? — Обернулся он на заднее сиденье, вопросительно смотря на меня из-под густых лохматых бровей.

Мне потребовалось с полминуты, не меньше, чтобы выйти из ступора, и всего доля секунды на принятие решения. Было ль что решать?

— Эли! — окликнул я её, роющуюся в рюкзаке, вероятно, в поисках ключей и стоящую перед своей деревянной дверью с облупившейся зелёной краской.

— Пожалуйста, езжай домой, иначе и ты заразишься, — пытаясь совладать с одышкой, произнесла она так заботливо, словно перепалки в машине и не было.

— Ну уж нет. — Взял я её за локоть и затащил внутрь. — Давай поговорим.

Разговор не вышел. Эли разрыдалась в припадочной истерике, забившись в углу на кресле в кухне. Я нервозно вышагивал туда-сюда у плиты, ожидая пока она успокоится, и пока закипит чайник, чтобы навести ей горячего чаю.

— Я не понимаю ни черта из того, что ты там причитаешь на своём французском! — моё терпение окончательно лопнуло, и, вместо чайника, закипел я. — Всё же было хорошо. Что успело в тебе измениться за…

— Не было ничего хорошего! — вскрикнула она, а в её глазах вспыхнула какая-то животная ярость, и она снова захлебнулась слезами, потом выдавив: — Не получается ничего, ты же видишь! Ты же видишь, что я сумасшедшая?! — завизжала она, вскочив с места и начав швырять на пол до сих пор разложенные по подоконнику старые учебники её отца. — C’est la vie! C’est la vie! — метала она книги во все стороны, продолжая вопить так пронзительно громко, что я схватил её, сдавливая в объятиях, точно удав, поймавший беспомощную мышку. Как жаль, что в эту минуту при мне не было моей сценической смирительной рубашки. Сейчас бы она пригодилась как никогда.

Прошло добрых полчаса, прежде чем её пульс, бьющий и по моему телу, пришёл в норму.

— Тебе нужно принять лекарство и лечь спать. Пойдём, — потянул я её с пола вверх.

— А ты? — спросила она, стирая со щёк слёзы и тенью следуя за мной.

— А я останусь с тобой до утра. Лягу на кресле. Справедливости ради заметить, ты, верно, считаешь меня каким-то животным, если думаешь, что я стал бы спать с тобой, видя, в каком болезненном состоянии ты пребываешь, — сказал я со всей накипевшей злобой, и Эли шарахнулась от меня в сторону, вжавшись в стену и побледнев в лице, став одного цвета с обоями. — Мне не понятно лишь одно: твоё ко мне отношение. Я был уверен, что мы двигаемся вперёд, и ты сама давно уже хочешь большего, нежели нелепого дружеского общения. Я заблуждался? — Она зажмурилась, закусив губу и отрицательно замотав головой. — Тогда, я не понимаю. Впрочем, как и всегда.

Это был слишком эмоционально и физически выматывающий день, всё, о чём я мог сейчас думать, так это о мягкой подушке и удобной постели, но выбор был не велик: или кресло или узкий диванчик.

Эли же приняла жаропонижающее и, закутавшись в два одеяла на высокой кровати у окна, вырубилась без задних ног. А я лежал в её ванне, изо всех сил стараясь не заснуть тут. Вода порядком остыла, намекая на то, что уже пора отсюда выбираться, но мышцы протяжно гудели, делая каждое движение противно болезненным, заставляя повременить с перемещением тела из одной комнаты в другую.

75

Поразительно, но я проснулся аж на полчаса раньше будильника, и чувствовал себя лучше, чем того ожидал. Хотя, кажется, даже я не такой уж и неуязвимый, каковым себя считал. Позвоночник ныл тупой болью, словно каждая его косточка была избита чем-то тяжёлым. Эли, посвистывая носом и свесив руку, ещё спала. Но атмосфера сонного безмятежного спокойствия, царившая в комнате, быстро улетучилась, стоило вспомнить о вчерашней истерике. На душе сразу стало погано. Однако после выпитой чашки кофе и хлопьев с молоком, настроение взлетело так же стремительно, как эмоциональные перепады Эли. А может, тому причиной стал ослепительный рассвет, что сочился сквозь калейдоскопические узоры тюля окна персиковой радостью нового дня.

— Доброе утро, — донёсся до меня заспанный хриплый голосок, оторвав от чтения первой подвернувшейся под руку книженции — очередного сборника поэзии. Эли стояла у двери в ванную в атласной пижаме розово-зефирного цвета, переливающейся в солнечном свете красками перламутрово-кремового неба, словно отлакированная морская гладь. Волосы её были взъерошены лёгким облачком, точно грива льва, и мерцали золотистыми искорками; правый глаз — всё ещё сонно-закрытый, а левый, лукаво прищуренный, изучающее бегал по моему лицу. — Штэфан? — произнесла она, как будто бы проверяя, действительно ли это я, прячусь за острыми копьями солнечных лучей.

— Доброе утро, львёнок Симба, — отозвался я, улыбнувшись её мультяшному образу.

— У него не было гривы, — верно поймав мою мысль за хвост, буркнула она, поспешно пригладив свою копну и скрывшись за дверью.

А я снова уткнулся в книгу — «Paris: un rendez-vous, un coup de foudre», несмотря на громогласное французское название, сам текст — на немецком языке. Листая страницу за страницей, я вычитывал биографии представленных здесь поэтов, пропуская их стихи. И все они рано или поздно бежали в Париж, как если бы эта чёртова башня была для них гигантским магнитом. Или каким-то пламенеющим факелом, на свет которого слеталась вся мошкара Европы, на фоне которой они, изящные белые мотыльки, только и могли выделиться.

— Ты всегда выбираешь гель для душа с миндалём? — Так же невесомо возникла передо мной Эли, как и невидимый флёр этого тёплого аромата.

— Прости, — чуть слышно прошептала она, обессилено ухватившись за спинку стула. — Ты простишь меня? — не поднимая глаз, на этот раз она уже спросила.

— За что именно? — машинально произнёс я.

— За то, что я тебе вчера сказала.

— А извиняешься сейчас за то, что слова были правдой? Или…

— Или, — кротко обрубила она, продолжая нависать надо мной, точно бестелесный призрак.

Мне кажется, я брожу по какому-то лабиринту: нахожу новый поворот и слишком рано начинаю ликовать оттого, что я уже в полушаге от выхода, но каждый раз упираюсь в тупик.

— Объясни мне, пожалуйста, потому что я устал от жужжащего роя бесчисленных догадок. Я хочу слышать это от тебя, слышать, что мы двигаемся навстречу друг другу, а не я один бегу за тобой.

— Мы двигаемся навстречу друг другу, — эхом повторила она, всхлипнув носом.

— Эли… — притянул я её за руку, усаживая на коленях.

— Это простуда, я вовсе не плачу, — поспешила она заверить.

— Э-эли, в чём дело?

— Во мне. Будет лучше, если ты будешь держаться от меня подальше. — Попыталась она подняться, но, оторопев от произнесённых ею слов, я лишь обхватил её крепче, прожигая вопросительным взглядом какого-то потерявшегося туриста. — Твоя жизнь совершенно не похожа на мою. Будет лучше, закончить всё сейчас, пока мы не зашли слишком далеко.

Сначала я решил, что она говорила о болезни, но после последнего произнесённого предложения, я запутался окончательно.

— «Далеко» — это «до куда»? До постели? Если бы это было моей конечной целью…

Хотел я было завершить мысль словами, что «давно бы достиг желаемого», но Эли практически продублировала мою фразу, сказав: