Длань мёртвых (СИ) - Скоров Артем - Страница 8

— Понимаешь… тебе нужно сжечь сосуд Ракшхита́ра. Это очень важно. Первостепенно важно…

— Понятно, — протягиваю и смеюсь. Это что, реально тот самый путь, о котором говорила Шейли? И где тогда обещание «спасать, а не убивать»? Полная подстава, если верить Беррингтону и его книгам. Ведь в них сосудами называются носители проклятий. Ясное дело, живьём я никого не буду сжигать, но вот двое британцев просят о не менее гнусном поступке. — Я поклялся никого не убивать. А они, — рукой машу в сторону Никто и его спящей компашки, — перебили кучу людей, лишь бы я убил кого-то особенного. Люди, вы серьёзно? Сами справиться не можете что ли?

— Не в этом случае. Ракшхитар всего за две ночи убило больше человек, чем ты за шесть лет, — заявляет Никто, двигаясь в мою сторону. Кажется, теперь злость всей его сущности тоже направлена исключительно на меня. Становится страшно и хочется просто спрыгнуть с самолёта, лишь бы спастись от грядущего. — Сдерживая это, Мы только что потеряли семерых из Нас. Да, перед другими проклятиями мы уязвимы, как обычные люди. Впереди Нас ждёт ещё больше жертв, если ты не положишь этому конец. Одним своим прикосновением, — Никто хватает меня за ушибленное предплечье и сдавливает, словно нарочно делая только больнее. Я упираю ступню ему в грудь и отпихиваю подальше, пока не стал громоотводом для его ярости. Всё произошло слишком быстро, рефлекторно. В груди колотится сердце, а я безотрывно смотрю на Никто и жду любое его следующее действие, пока тот прожигает меня взглядом и бездействует. — В твоих руках возможность спасти всех. Но ты всё равно отказываешься помочь Амале избавиться от проклятия?

— Кто такая Амала? — уклоняюсь от прямого ответа. Вряд ли эти существа полезли бы вытаскивать меня из подвалов дяди Сэма, не будь на то действительно важная причина. Например — их беспомощность перед этим проклятием. В конце концов, я ничего не знаю об этом мире дальше прочитанных книг Беррингтона, и подобное имеет место быть.

— Сосуд Ракшхитара.

— Маленькая девочка из Индии, — добавляет Беррингтон. — Может, ты читал недавние новости про события в индийском штате Джамму и Кашмир? Она погубила всю свою деревню, а также военный отряд. Никто удалось её найти и перевезти в Чили — в безопасность. Мы обещали ей, что доставим тебя до заката, но не успели. Из-за этого семь Никто погибли.

— Если ты откажешься помочь Нам, в следующую ночь Ракшхитар окончательно захватит власть над сосудом. Сила проклятия будет расти, и ничто не сможет его остановить. Мы не хотим причинять ещё больший вред ребёнку. Поэтому Нам нужен ты, Томас, — Никто всё ещё пылает злобой, но в его голосе я слышу нотки той самой мольбы о помощи. — Ракшхитар делает свой сосуд неуязвимым для всего, кроме Длани Мёртвых. Уильям сказал правду — Мы обещали Амале, что ты освободишь её, и хотим сдержать слово.

— Смерть — не свобода, — возражаю я и тут же осекаюсь. Невольно смотрю на левое предплечье — туда, где под рукавом чёрной кофты скрываются следы семи попыток вскрыть себе вены. От них осталась только память и хирургический шрам после последней попытки.

— А когда-то ты думал наоборот, — заявляет Никто, неожиданно оказываясь рядом и перехватывая мой взгляд. За пару секунд атмосфера в самолёте кардинально меняется — теперь тут парит жалость. Ко мне. Аж самому становится тошно. — Единственный способ усмирить Ракшхитар — позволить Длани сжечь сосуд. Ты дашь Амале ту самую свободу, о которой желал сам после смерти родных. У тебя есть время подумать до прибытия на остров. Мы поклялись защищать этот мир и надеемся, что ты примешь верное решение.

— Я всё чувствую, — заявляю ему в спину.

— Хорошо, — отвечает Никто, его аура даже ни на йоту не изменяется. — Значит, почувствуешь ярость её проклятия.

Никто уговаривает Беррингтона лечь спать и накрывает его одеялом на соседнем диванчике. Сам усаживается в кресло и не сводит с меня глаз. То, что профессор теперь на пару лишних метров дальше, приносит облегчение — опасная ситуация миновала. В салоне приглушается свет, а по ту сторону иллюминаторов ночь. Я не вижу, но всё равно чувствую на себе изучающий взгляд. Это не доставляет проблем — за шесть лет я привык к постоянному, даже назойливому наблюдению за собой. Напротив, игра в гляделки с Никто помогает почувствовать себя в привычной среде и сосредоточиться. Раз за разом проигрывая ему, я обдумываю всё услышанное, увиденное, пройденное, чтобы самому себе ответить на поставленный вопрос. Сложно. Не уверен, что смогу намеренно убить кого-то, даже если это единственный способ помочь.

— Что значит «Ракшхитар»? — достаточно тихо спрашиваю у Никто через какое-то время, чтобы не разбудить Беррингтона.

— «Защитник» на санскрите. Древнее индийское проклятие. По легенде, Ракшхитар — идеальный защитник, который не смог защитить свой народ от болезни. Теперь он поглощен ненавистью ко всему живому, — существо отвечает на удивление бордо и охотно.

— А что ты такое?

— Однажды ты сам поймёшь, что есть Мы. Равно как все сосуды Длани понимали до тебя.

Полученные ответы не удовлетворяют меня, хотя я нахожу Никто приятным собеседником. Пересаживаться поудобнее не хочется, как и разговаривать — лучше остаться здесь, ведь так безопаснее. Я отворачиваюсь от него и устраиваюсь на полу поудобнее, уткнувшись ногой в ближайшее кресло, а другую подтянув к груди. Теперь вместо брюк охранника на мне самые обычные джинсы, правда слегка потёртые. Давно такой одежды не носил, навевает приятные воспоминания о далёкой, почти забытой жизни. Надеюсь, нижнее бельё на мне прежнее.

Почти засыпая, успокаиваюсь и начинаю привыкать к эмоциональному окружению. Мысли становятся легче, проще и заводят меня в странные размышления. В них прошлое утро кажется словно тысячу лет назад. Прожитые под надзором годы вели меня в никуда, в бессмысленную пустоту. Я жил одним днём, никогда не думая о будущем. После всего случившегося в Чикаго такое казалось правильным — позволить дяде Сэму запереть меня в своих подвалах подальше от мира. Казалось тогда, а теперь прожитые под замком годы видятся одной огромной ошибкой. И вот, благодаря странному сну и сестре я лечу на другой континент, чтобы спасти маленькую девочку через смерть. Это странно, неправильно, но мне понятно её желание. Потому что шесть лет назад сам молил о таком, но мне никто не помог. Тогда я думал, что в смерти действительно скрывалась свобода от проклятия и способ больше никому не навредить. Каждая попытка покончить с собой кончалась неудачей, а мои надзиратели вводили ещё большие ограничения и запреты. Жить хотелось всё меньше, и никто не позволял мне умереть. А потом, когда долгожданный конец был так близок, появилась Кэролайн. Она молодец — всего за пару месяцев смогла притупить мою ненависть к самому себе. Когда же моё безразличие к миру достигло удовлетворяющей её отметки, меня выпустили в особняк и стали изучать в совершенно новых условиях. Если всё сказанное только что правда, то Амалу ждёт судьба в разы страшнее моей, а её проклятие выплеснет свою ярость на весь мир, но сначала Никто и его единый разум принесут себя в жертву в попытке спасти этот самый мир. Я должен помочь им, но больше всего должен помочь Амале, потому что понимаю её. Если найду в себе силы сделать то, о чём меня просят.

***

Следующие несколько часов проходят незаметно, лишь сквозь левые иллюминаторы постепенно пробивается рассвет нового дня. Поспать мне не удаётся — сон словно вообще забыл, что существует. В итоге всё время я провёл в раздумьях и самокопании. За целый год столько не думал, как за эти часы. Парадоксально, но так ни к чему и не пришёл: ни что делать с девочкой, ни после. Всё должно решиться по прибытию. Куда именно — без понятия, а нарушать тишину расспросами у Никто нет никакого желания.

Аура, источаемая существами, постепенно успокаивается, как погода после бури. Только когда она становится подобна безмятежной озёрной глади, мне удаётся прочувствовать последствия этой ночи для них. Они потеряли семерых, а таящаяся в их связи мощь сократилась примерно на пятую часть. Выходит, и без того немногочисленная группа понесла тяжёлые потери. Теперь понятно, что стояло за их болью, и почему мой неоднозначный ответ повлёк такую реакцию. Будь я одним из них и потеряй часть себя, вёл бы себя точно так же. Промедление в моём вызволении стоила им таких потерь сегодня. Неужели следующая ночь станет судьбоносной для всего мира?