Сталки. Затмение (СИ) - Кузнецов Данил Сергеевич - Страница 25

— Я чего-то не знаю? — осведомился Зор.

Дети, столпившиеся вокруг «первого сталкера», не видели в темноте самого Омеля, но смотрели на то место, откуда доносился голос подростка, с распахнутыми глазами, поражённые услышанным — теми возможностями, которых у них самих в данный момент нет.

«И не будет», — подумал Нурс, представив себе всё это, но вслух ничего не сказал.

Омель снова сбивчиво, но почти без подробностей рассказал Зору о своей открывшейся способности.

Как только он закончил, «первый сталкер» тут же достал вредомер, до этого предусмотрительно не включённый, и вывел молоточек из застопорённого положения. Прибор стукнул один раз, затем ещё пару и примерно с такой же амплитудой продолжил отсчитывать радиационный фон на этом участке леса.

Нурс попросил одного из солдат, которые к тому времени окружили их всех (в том числе и Миронова, стоявшего в стороне от сталков, но также внутри охранного периметра), включить нашлемный фонарь. Боец возразил было, но, услышав по оперативной связи команду от начальника, находящегося в трёх метрах от него, просьбу исполнил.

В свете одинокой лампочки, поставленной на самую малую мощность, от чего сталки всё равно поспешили заслонить глаза, стали видны показания прибора, который показывал около четверти вреда — или, как определил Миронов, вспомнив рассказ Зелмы о местных единицах измерения, примерно двадцать микрорентген в час. Нормальный фон, который был в этом месте и до Звездопада. Может быть, самую малость выше.

— Вот же Первосталк! — воскликнул Зор. — Получается, если мы отдалимся от деревни с её радиацией настолько, что туда ничего долетать не будет, то и все способности наши там пропадут! Лас, а что с твоим «дальновидением»?.. Тьфу ты, ведь не видно же вообще ничего…

— Даже если и было бы видно, велк, — послышался вздох Ласа, — то всё равно я ничего сделать бы не смог. У меня вообще ничего не выходит…

— Всё, наговорились? — раздался внезапно голос Миронова откуда-то рядом со всеми. Нурс тут же опомнился и перевёл вопрос для несведущих сталков. — А теперь послушайте. Вы ведёте себя так, словно не понимаете, что нам всем грозит опасность — господа велки, вас двоих я не имел в виду. Если ваши сверхспособности без радиации станут фикцией, то на нас могут напасть в любой момент. Поэтому два совета: заткнитесь и шевелите ногами.

— Враги на севере приближаются, — сказал Омель звенящим от напряжения голосом. — Сагнях в ста уже… И как-то странно рассеиваются — выстроиться стеной хотят, что ли… чтобы либо так на нас попереть, либо окружить… И их, кстати, больше, чем военных вокруг нас.

— Так, всем быстро — отход на юго-восток! — рявкнул Миронов, как только перевод закончился. — Если успеем, то отыграем часть потерянного времени…

— Товарищ подполковник, — раздался в канале связи голос взводного, когда отряд в максимально возможном темпе выдвинулся в указанном направлении, — мы никого не заметили, хотя наши тепловизоры вроде бы рассчитаны на такое расстояние работы. Если у них такая же броня, как у нас, это значит, что и у них есть режим энергомаскировки.

Миронов пробурчал что-то в ответ и снова переключился на связь с «лагерем запаса», пробуя коды вызова теперь уже всех тамошних бойцов без разбору — в том числе и раненых.

И, как ни странно, на этот раз ответ он получил. И настроение, которое и без того было препротивным, испортилось окончательно, заставив скрипнуть зубами и тихо взвыть от досады.

Затем он связался с другими взводами и отделениями, и сквозь стиснутые зубы вырвался вздох, показавший, что напряжение немного спало.

Две десятки, курсировавшие по южному берегу, врага пока не обнаружили. А взвод, которому пришлось всё-таки оставить деревню, ушёл от преследования, перебив половину гнавшихся за солдатами боевиков, также перебрался через Сталку и уже направился в сторону командующего и спасённых местных жителей.

«Хоть что-то внушает надежду на счастливый исход, — криво усмехнулся Миронов, держа постоянную скорость бега и благодаря особым режимам оптики шлема видя в полной темноте деревья и торчащие из земли под снегом корни. — Но как там Зелма? Она-то хоть жива?.. Впрочем, в этом я уверен: она найдёт способ выжить. Обязательно».

Лес (8,5 километров к югу от Сталочной), 04:58.

Старший лейтенант Красин лежал на снегу лицом вверх и невидящим взглядом смотрел в чёрное небо, в котором только теперь начали проглядывать обычные для этой планеты ночью фиолетовые оттенки.

Глаза отказывались фокусироваться на этом большом тёмном пространстве, но даже если на небе что-то и было — например, луна, которую не было видно по двум объективным причинам, — то старлей всё равно не смог бы задержать на этом объекте свой взор.

Потому что старлей Красин умирал.

И он, как никто другой, понимал это. Раз взаимодействовать с внешним миром даже при помощи органов чувств он не мог, оставалось лишь ворочать в голове невесёлые мысли — разумеется, пока на это ещё были силы.

Шлема на нём не было: сняли, чтобы Красин не мог связаться с Мироновым. И двинуться старший лейтенант тоже не мог: все его конечности были сожжены выстрелами из плазмеров. Только система герметизации, без всяких зазоров сжавшая стыки на плечах и бёдрах, а также медицинский раздел прошивки микрокомпьютера комбинезона, заставивший встроенные инъекторы впрыснуть в кровь Красина максимально возможное количество анальгетиков, чтобы отключить в его мозгу центр боли до того, как болевой шок гарантированно отправит старлея на тот свет, ещё удерживали его от перехода в качественно иное состояние.

Но Красин понимал, что всё напрасно. Никакие обезболивающие не спасут его от заражения крови и сухой плазмогенной гангрены. А также от нового выстрела — на этот раз в голову, что позволит, наконец, старлею больше не думать заплетающимися синапсами о своей кончине.

Красин с трудом вздохнул и прокрутил в памяти последние десять минут, чтобы понять, что он сделал не так в течение этого короткого, но оказавшегося фатальным для него самого и большей части вверенных ему солдат боя.

…Он и ещё несколько караульных с включённой энергомаскировкой начали стрелять по ясно видимым через тепловизоры противникам. Бойцы использовали высветившееся на визире шлема перекрестье прицела и систему автоматической корректировки огня микрокомпов плазмеров, которая изменяла вектор движения заряда ионизированного газа внутри ствола в нужном направлении. Солдаты постоянно меняли своё местонахождение, так что каждый новый выстрел производился с новой позиции.

Враги сначала тупо плюхнулись на снег, так что часть газовых струй прошла над ними, потом также начали маневрировать — перекатываться туда-сюда, паля во все стороны, где мог находиться противник. Теперь уже и у федералов появился риск нарваться на шальной плазменный сгусток, если корректировка огня у врагов сработает как надо, а кто-то из солдат не успеет увернуться.

А потом…

Красин скривился, вспомнив об этом моменте, который и определил всё дальнейшее развитие боя.

…боевики исчезли.

«Они тоже включили маскировку!» — подумал он и выключил голосовой командой ставший бесполезным тепловизор.

С этого мгновения противника можно было обнаружить только визуально, что в данном случае представлялось практически невозможным. Датчик движения, имевшийся среди квантроники шлема, показывал лишь смазанные силуэты, которые пропадали быстрее, чем Красин успевал хотя бы приблизительно прицелиться.

А эхолота, в отличие от подполковника специальной разведки Миронова с его особым шлемом, у старлея не было.

В результате бой пришлось продолжать почти вслепую. А такой практики Красин не имел совсем.

Впрочем, у него появилась идея распознавать противника по отблеску на броне от вспышек плазмы при выстрелах… но старлей подумал, что может попасть в своих.

«Да всё равно никто потом не разберётся в том, что тут творилось», — решил он и начал стрелять.