Замыкание (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 50

— И что там, дальше? — Вопросительно посмотрел на него Ломов.

И медведь. И госпожа, которая все еще опиралась на его ухо.

— Им всем конец, — искренне произнес его сиятельство, не сомневаясь ни на секунду.

— Ну еще бы. — отряхнул Ломов плечо от слюны, укоризненно посмотрев на медведя. — Там же господин ротмистр и господин полковник.

— У вас то откуда такая уверенность? — С ворчанием произнес Черниговский.

Который был бы в бешенстве на рядового. Но в какой-то момент понял, что ситуация стабильна — а значит это не он что-то делает неверно. А это Иван Александрович чего-то не понимает.

— Когда мне снятся странные сны. Кошмары, которые вы себе и представить не можете. — Смотрели на него спокойные глаза, не ведающие страха. — Заполненные мучениями и гибельной фантазией существ, что приходят из темноты. Я показываю им образ господина полковника, и они уходят.

— В реальности кошмары куда опаснее, — с намеком покосился старик на медведя.

— А для реальности есть господин ротмистр. — Посмотрел Ломов на оскаленную морду перед собой и неожиданно поцеловал того в нос. — Черт, не расколдовывается. — Продолжил он меланхолично внутри сверкающей лазурью защиты, об которую тесал зубы невероятных размеров медведь, пытаясь прокусить.

— Т-с! — Дернула того за мохнатое ухо Ника.

Тот в ярости рыкнул на нее тоже.

— Забыл, что мне должен? — Светились спокойным золотом ее глаза.

Медведь зло отвернул бошку и, поведя боками, неспешно направился к ближайшему дому.

— Убить за дружеский поцелуй! — Меланхолично прокомментировал Ломов. — Ротмистру расскажу — ни за что не поверит.

Медведь нервно прянул ушами, ускорился и, замерцав, исчез.

— Вот видите, работает. — Констатировал рядовой.

— Я просто хочу обратить внимание, что так с союзниками не поступают. — С легкой дрожью произнес Черниговский в наступившей тишине.

— Как? — Полюбопытствовал Ломов, вновь расправляя штандарт.

— Деморализующе, — подобрал тот слово.

— Это зверь. — Холодно вымолвила госпожа, возвращаясь на свое место в строю.

Прямо к обливающейся от напряжения потом гвардии.

— Это ценный союзник! — Настаивал, раздражаясь, Иван Александрович. — И очень мстительный!

Но остальные этого просто не понимали!

— Он задержал нас, ваше сиятельство, — выставив полковое знамя и уперев его о плечо, зашагал вперед Ломов. — Заступил дорогу. Так союзники не поступают.

— На вас очень дурно действуют ваши сны. — Едко высказался Черниговский.

Раз тот решительно рехнулся после них.

— Ваша реальность куда безумней, ваше сиятельство. — Глянул Ломов на заалевшее небо.

В центре которого, игнорируя бьющие по нему молнии, всполохи огня, света и стегающий по нему ледяной дождь, снимал с себя ожерелья с оскаленными в агонии черепками, готовясь рассыпать их над городом, Кри Паундмейкер.

«У нас проблемы» — вещали с экранов голливудские фильмы пятнадцать лет назад, и тогда еще маленькая Го Киу приникала к свету маленького телевизора, с трепетом и жадностью впитывая в себя образы героев и событий. Там, в цветастом и нереальном мире, были пальба и погоня, сумасшедшие прыжки и захватывающие битвы — яркие, сочные, нелепые и смешные, но столь контрастные ее серому миру, что просто не оторваться.

Потому что пройдет фильм, и придется вновь идти на кладбище вместе со старой каргой, что будет останавливаться возле каждой могилы, и скучным тоном объяснять, каким образом умер покойник. Как его отравили, подставили под топор палача, вскружили голову, отправили дилижанс в обрыв и закололи чужими руками. Иногда могилу могут приказать вскрыть и взять в руки пробитый у виска череп.

— Клинок ночного убийцы! — Предположит причину смерти юная Киу.

— Это кочерга от камина, — проворчит в ответ недовольная старуха. — А убил его криворукий истопник. Посмотри — было три удара, первый просто оглушил.

И Киу опечалится, вновь узнав, что мир на самом деле — скучен и предсказуем. В нем нет ярких сражений, но есть подкуп, зависть, страх, похоть и предательство. Вот они — сотни подтверждений, на двухметровой глубине.

Что до харизматичных героев, что победят главного злодея… Каждый, кто гнил в могилах, считал себя главным героем. Иные — главными злодеями. Но и те, и другие зачастую умирали в муках, захлёбываясь от кровавой рвоты из-за неграмотной и безымянной кухарки.

Красивые сюжеты оставались на экранах, превращаясь в тихую страсть Го Киу — средством против рутины и источником радости.

Она легко усвоила науку старой бабки, сплетая заговоры из чужих желаний и страстей, и на кладбище появилось немало новых погребений, о которых она знала больше, чем вся родня усопших. Так было нужно — сначала клану, потом и ей самой. Ведь иногда, поддаваясь вдохновению, так хотелось сплести истинную и красивую драму в окружающем болоте подлости и интриг — чтобы умирали в битвах и на дуэлях, с именем любимой на устах… А не дохли в грязной подворотне под ножами обкурившихся мастеровых.

Ну и деньги, что стекались в ее шкатулки золотыми монетами и украшениями, тоже были не лишни — авось, придет время, и купит себе не самого плохого жениха…

Но однажды вдохновение сыграло с Го Киу не самую приятную шутку. Все началось с вести о князе Вииде, что затребовал себе «учителя» из рода Го во исполнение старого долга. Волнение и тревога коснулась Великий клан Го — отказать было нельзя, и кому-то из признанных клановых бойцов предстояло уйти в неизвестность. Тогда-то Киу и решила воплотить в жизнь забавную историю о некой Го Дейю — девице, признанной всеми скорбной разумом. О хитрой змее, что маскировалась под полную дуру. О той, что по всем документам одолела требуемый ранг, и формально подходит под требования князя Виида — который еще не знает, какой смертельный сюрприз ему предстоит получить. Этот сюжет она пестовала особенно тщательно, подхихикивая от фантазий, как будет гневаться Виид, разъяренно требуя обменять ему дефектного «учителя». И как Дейю однажды убьет его, расслабившегося и махнувшего рукой на убогую. Финал этой драмы Киу была готова ждать годами — пусть даже вычитав концовку из газет на исходе жизни. Само исполнение уже грело бы ее душу, наполняя смыслом серые будни, а значит, стоило вложений.

Слово тут, шепоток там; полуобгоревшая записка чужим почерком и недомогание ключевых лиц; взятки командирам вольных банд на границах и внезапные командировки старейшин на их усмирение — Киу не жалела денег и сил, формируя желания и мотивы. Ложь сплеталась с правдой, амбиции горячили чужую кровь — и вот уже серьезные люди желали всеми силами исполнить ее волю, сами того не ведая.

Разумеется, от Киу не укрылось, что дева ходила в личных ученицах старой карги — значит, требовалось убрать и ту на пару-тройку дней, подставив кого-то из старейшин под ее гнев. Не в первый раз что-то плелось вопреки интересам старухи — она была слишком предсказуема своим служением клану, так что обходить ее внимание было не так и сложно. Но не в этот раз.

В какой-то момент история схлопнулась в точку и развернулась уже в России, под благожелательным взглядом карги — что пила, казалось, тот же самый чай, из того же самого чайника, что и Киу мгновением раньше. Но вокруг больше не было привычных покоев, а мелькали незнакомые северные пейзажи в окошках поезда, под мерный стук колес.

Вот тогда-то Киу и объяснили, насколько она влипла, слив не рядовую ученицу, а жрицу кланового культа. И что главным персонажем предстоит стать ей самой — нелепым, добивающимся чужой любви ради прощения вздорной Дейю. Впрочем, очаровать юнца — а именно такую виру потребовала сестрица — не великая проблема для мастерицы ароматов и событий.

В холоде осенней Москва-реки, ощущая, как тяжелая одежда тянет ко дну, ей предстояло переосмыслить события во второй раз.

А потом заволноваться всерьез, когда ее объект чуть не сдох под напором четырех безжалостных стихий, спаливших дом, плотно оплетенный артефактной защитой. Заволноваться, и замереть от восхищения, не в силах сделать лишний вздох.