Замыкание (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 48

А я в первую очередь смотрел на небо — молочно-белое с жемчужными просветами, взрывающееся северным сиянием и тут же сереющее, иссиня-черное, вскипающее красным и вновь уходящее в белизну. Отзвуки близкой схватки меняли все головокружительным калейдоскопом, заставляя завороженно ожидать нового поворота. Защита, поднятая над Кремлем — не чета той, что не успела защитить Сенатский дворец от внезапной атаки, почти не пропускала звуки. Высокие стены не давали увидеть поле битвы. Но дрожь земли передавала все.

На зачистку кремлевского дворца отправился батальон Греве — меня мягко удержали от активных действий. Есть профессионалы, и не стоит мешать им работать.

Нам же с господином полковником предложили обзорную площадку в Арсенале, окнами на творящееся снаружи безобразие. Правда, у кабинета были иные обитатели, но когда к вам заходят полтора десятка вооруженных гусар, аргументы против собственного выдворения выходят крайне неубедительными.

За окнами же разливалась Москва-река, отливая вскипевшей и парившей мутной гладью до Никольской улицы. Из-под невысокой воды выглядывали заснеженные здания и храмы, а беззвучный шторм нагонял высокую волну пополам со льдом по затопленным улицам, закручивая цветные пятна автомашин и рекламных щитов. Небо в этот момент чудилось серой копировальной бумагой, дырявой от тусклых звезд. Или то серебристые капли, что падали вниз с черного неба?..

— Где наши? — с волнением вырвалось у меня от вида огромного веретена из воды, с нанизанной на нее водной фрезой под две сотни метров, что мерно перепахивала Яузу вдоль.

Хотелось звука, хотелось рева и грохота воды, а не только испуганной дрожи здания перед лицом взбесившейся стихии. Я открыл окно и вытянул вперед руку, желая уловить порывы бушующего ветра. Но ладонь не ощутила ничего. Тишина, и шаги подходящего ближе Давыдова.

— Защита держится. — неправильно понял меня князь, с интересом выглядывая наружу. — Пока не разберутся между собой, стены в безопасности. А где наши — не скажу. Вот не наши — под этим водным куполом, — указал он на веретено, мерно продвигающееся к Кремлю. — Часть их. Ухорские идут.

Будто подтверждая его слова, с неба грянул каскад молний, заставляя часть воды из фрезы обратиться в пар. И не сказать, что та от этого замедлилась.

— Где остальные? — Выглядывал я иных.

Расстояние скрадывало размеры, а здания прятали людей.

— Они идут под пологами, скрывая свой путь. Вам надо туда, на улицы, — снисходительно произнес Василий Владимирович, глядя на мой азарт. — Чувствовать врага, находить его интуицией. Бить раньше, чем ударят по вам.

Грянула очередная вспышка — совсем рядом, возле реки, и рябь воздуха над Мясницкой указала местоположение врага.

— Видели? Сейчас ими займутся. — хмыкнул господин полковник. — О, посмотрите, ротмистр, а эти вообще не стесняются! — Коснувшись меня за плечо, он указал на северо-восток.

Там, где, сотворяя себе прямой путь по Большой лубянке, двигался пылевой столб до неба под прикрытием серо-черных клякс.

— Черниговский, шельма. — недовольно цокнут он языком. — И еще кто-то… Кто у нас по песку…

— Черниговская. — Поправил я его. — Вон, приглядитесь, господин полковник, впереди знаменосец с нашим полковым стягом.

— Никак рядовой Ломов? — С удивлением прищурился он.

— Он самый. — Признал я его в свою очередь, хоть и порядком удивился.

— Это он правильно, конечно… Без знамени свои же ударят… Только ж он ведь не одаренный? — Покосился на меня Давыдов.

— Точно так.

— Но его же убьют… Он впереди, вне защиты, — невольно заволновался князь.

— На нем столько защитных артефактов, господин полковник, что скорее Кремлевские стены падут.

Василий Владимирович понимающе закивал.

— Только рядовой Ломов об этом не знает.

Князь запнулся, покосился на меня и посмотрел на браво вышагивающего рядового совсем иначе.

Виновато шаркнул за спиной порученец.

— Одну минуту, — хлопнул меня Давыдов по плечу, отправляясь к двери и ожидавшему его вестовому.

Небо вновь побелело — не обычным зимним полотном, а сиянием раскаленного металла. Дрогнула земля под тем местом, что обнаружили молнии, и беззвучно провалилась вниз черным провалом, забирая с собой часть зданий и щедро плеснувшую вслед воду. По ногам слабо ударил отзвук — куда слабее, чем билось мое сердце.

— Во дворце посторонние, — выслушав доклад подошедшего офицера, произнес князь Давыдов. — Нашим не пробиться, завязли. Сдерживают врага боем, несут потери — у противника активный блокиратор. А сабля против автоматов… Короче, ротмистр, мышь еще при вас? — Подытожил он мысль.

Вроде как, даже чуть стесняясь своего предложения.

— Так точно!

— Чудно! Ей еще предстоит спасти империю!

Крупные хлопья снега, серые от сажи и пепла, сгорали в верхних слоях полковых щитов. Черные полосы дыма поднимались с юго-востока, смешиваясь с низкими тучами шквальным ветром.

Москва горела — робко, слабо, как горят детские рисунки, которые стали занимать слишком много места.

Тяжело поднять руку на собственную юность. Снести своей рукой улицы и проспекты, в которых так много памяти. Слова любви, робкие прикосновения рук — в парках и тенистых скверах, на прохладных набережных и уютных кафе. Заливистый смех друзей, руки на плечах и солнце прямо в глаза, на которое щуришься с удовольствием. Уважение и почтение к тем, кто похоронен на территории многочисленных соборов и церквей. Сила, страсть, гордость за великую столицу, которую сохранили через две мировые войны.

Сжечь такое самому?

Иван Александрович Черниговский видел города, объятые огнем — задыхался без воздуха, рвал легкие жаром близких пожаров и бил наотмашь, не жалея сил. И так же били по нему, обращая в руины целые кварталы.

Они все, кто шел сейчас по Москве в сторону Кремля, были способны вернуть ему эти воспоминания. Но кто им простит такую победу?

Дрогнул воздух, донеся точечный удар — аккуратный, бережный. Потому что иначе нельзя.

«Здесь вообще воевать нельзя», — скрипели зубы Ивана Александровича.

Кто первый, словно опомнившись, станет доставать детские рисунки из огня, в ужасе понимая, что сотворил? Кто начнет тушить пожары и уводить воду от фундаментов древних построек?

Упрямство и страх вели людей на приступ. Зачем прошлое людям, у которых не будет будущего? — хорохорились они, раздвигая плечи ради драки — замахивались и будто теряли все силы…

Вспыхнула солнечным светом водная спица, пробившая плотные небеса и твердь в районе Арбатской площади. А оттуда с раскатом сошедшей лавины точечно ответили лентой бирюзового цвета, уткнувшейся в Рогожское кладбище.

Но зачем победителям будущее, если в нем не будет прошлого? Ведь каждая из сторон сохраняла этот город для себя.

С тоскливым стоном в небо над Кремлем вытянулся лепесток воды, осушая русло Москва-реки, и с тысячетонным грохотом обрушился вниз, подминая под собой комплекс зданий. Мутная вода вспыхнула изнутри северным сиянием, и из-под схлынувшей волны показались нетронутые постройки.

И только Кремль, казалось, было не жалко никому. Потому что крепкий, наверное. Или это был способ достучаться до хозяев, потребовать, чтобы услышали их и вышли?

Но пока что на окружающее безумие смотрели лишь нынешние владельцы клановых башен в углах кремлевских стен.

Если бы у Ивана Александровича была там башня, он бы тоже с неприятным холодком в груди предполагал, что сдастся первым — личная защита или Кремлевская. Впрочем, нет. Он выбрал бы сторону до этого. Как выбрал сейчас.

В двух десятках метров впереди двигалась та, кого он назвал своей госпожой. Та, которую по его воле похитили и держали в тюрьме. Та, что нашла в себе сожаление и милосердие к старику, которого опоили зельем — так сказал ей Самойлов, а она поверила. Хотя сам Иван Александрович до сих пор не знал, сколько в его прежних поступках было влияния снадобий, которыми его потчевала подколодная жена, а сколько — его собственной воли и жажды власти.