Легенда старинного баронского замка
(Русский оккультный роман, т. XI) - Прибытков Виктор Васильевич - Страница 6

— А что говорит ключница? — спросила Вера. — Ты, вероятно, ее расспрашивала.

— По ее словам, существует преданье, что будто не раз пробовали вешать на это место другие портреты, но ни один не оставался на стене; как ни старались укреплять его, на следующее утро непременно находили его на полу; так и бросили. По возвращении моем из Петербурга прошлым летом, я вздумала повесить сюда мой портрет в старинном костюме, помнишь, нарисованный с меня после маскарада, в котором я пленила Адольфа, но папа ни за что не позволил, а обыкновенно он меня очень балует, исполняет все мои фантазии. Мне стоит сказать слово, и все является.

— Стало быть, тут есть какая-нибудь связь с 15 июня?

— Очень может быть, но этого мне ключница не говорила. А вот и южная половина, и твоя спальня, — сказала баронесса, отворяя, после нескольких переходов, дверь в небольшую, но изящно отделанную комнатку, меблированную по-модному, мягкой мебелью. — Сядем здесь и поболтаем. Это должна была быть моя спальня, но прошлого года я бредила стариной и непременно захотела жить в Северной башне.

— А теперь желаешь?

— То есть… по правде сказать, здесь мне дышится легче, особенно теперь, как приближается 15 июня, но я не хочу, чтобы Адольф считал меня трусихой, почему и не соглашаюсь перейти сюда, о чем папа и Адольф просили меня еще раз на этих днях, когда пришло письмо, предупреждающее о твоем скором приезде. Знаешь, Вера, я уже несколько дней сряду постоянно вижу во сне красивую женщину в старомодном костюме вроде тех, которые на здешних портретах; она стоит в дверях спальни и показывает рукой в сторону лестницы, ведущей в верхний этаж.

— И ты, верно, рассказала свои сны мужу, трусиха?

— Нет, не рассказала, а то он непременно бы увез меня куда-нибудь от 15 июня, но вчера я просидела всю ночь на балконе, только бы не ложиться в постель, и простудилась.

— Ну и что ж, ничего не видала позднее, когда легла?

— Видела ту же женщину, только не так ясно.

— Так ты очень боишься?

— Вообрази, как странно: с тех пор, как ты приехала, не боюсь… да, ничуть не боюсь, и даже как будто чувствую, что сегодня ничего не увижу во сне. Надо тебе признаться, что выезжай ты днем позднее, я бы, кажется, позволила Адольфу уговорить себя послать тебе телеграмму, что мы ждем тебя после 20-го, а теперь уезжаем в Ригу по делу.

— А он разве тебя уговаривал?

— Как же, три дня приставал; твоя телеграмма о выезде положила конец нашему спору.

— Стало быть, он сам боится?

— Нет, он ничему не верит, смеется над нами, а я этого терпеть не могу, когда он смеется. Вряд ли согласится он сесть за столик.

— Это уж мое дело, раз твой beau-pere[6] уедет, как он уже сказал мне. Мне сдается, что и отъезд вас всех в Ригу, — его желание.

— Непременно, и все это связано с 15-м июня, я знаю наверно, что никакого спешного дела у папа нет.

— Так он-то, стало быть, верит?

— Не знаю, я никогда с ним об этом не говорю.

— А с Адольфом Адольфовичем говоришь?

— И с ним не говорю в последнее время, с тех пор, как весной гостил у нас дядя Николай Сергеевич, которому я имела глупость рассказать прошлогоднюю историю; он своими рассуждениями, а еще более насмешками, я думаю, сбил Адольфа с толку; теперь Адольф уверяет, что над нами подшутил сэр Гарлей, что он выучился этим фокусам в Индии.

— Вот прекрасно, а мои зимние сеансы с Полем? Мы в Индии не были, но я рассказывала о них твоему мужу, когда он был зимой в Петербурге, и мне казалось, что он верит.

— Все это было прежде, до приезда дяди. Мы даже пробовали в Риге садиться с ним за столик, здесь я боюсь…

— И что же, вышло что-нибудь?

— Ничего особенно интересного, стол двигался, но на меня всякий раз нападал такой давящий сон, что мы поневоле бросали…

— Жаль, что бросали, ты, может быть, впадала в транс.

— В транс? Что это такое?

В эту минуту лакей пришел доложить, что чай подан, и разговор приятельниц прекратился. Ночью Вера подумала, что лучше и не возобновлять его до отъезда старого барона, а там, каким бы то ни было путем, а переупрямить молодого.

После покойной ночи без всяких сновидений, молодая баронесса встала на следующее утро в прекрасном расположении духа. Она весело прибежала сказать приятельнице, что ровно ничего не боится и даже с нетерпением ожидает рокового вечера.

— Только бы папа не вздумал остаться дома, ему видимо не хочется уезжать от тебя; ты совсем его победила, — прибавила она шутливо.

Однако владелец майората не забыл роковой необходимости своего отъезда, а только отложил его в честь дорогой гостьи с утреннего поезда на вечерний. День весело прошел в прогулках пешком и в экипаже по парку и его окрестностям. Проводив старого барона на станцию железной дороги, молодые люди занялись музыкой. Графиня была хорошей музыкантшей, а барон Адольф владел очень приятным тенором; вечер прошел незаметно, ни о чем таинственном не было и помина. Прощаясь на ночь с своими хозяевами, графиня заметила им, что ей показали далеко не весь замок, и барон с удовольствием обещал повести ее всюду, куда только она ни пожелает.

— С чего же начнем мы дальнейший осмотр ваших редкостей? — спросила на другой день графиня, как только окончился второй завтрак. — Я хочу все видеть, начиная с подземелий и кончая чердаками.

— Всем, что есть у нас интересного, мы уже похвастались перед вами, графиня, — отвечал молодой хозяин, — осталось несколько нежилых, совсем пустых комнат на западной стороне, где во времена нашего могущества проживали самые преданные из вассалов, составлявшие двор владельца. Там теперь, кроме пыли, вы ничего не найдете. Подземелья же и потайные ходы заложены кирпичом еще при моем деде, после того, как в них забралась целая шайка воров.

— Ведите меня в южную башню, я еще там не была.

— Верхний этаж южной башни тоже давно замурован из предосторожности, чтобы она по ветхости не рухнула, а через нижний вы проходите всякий раз, как идете к себе. Северную башню мы вам показывали.

— Не всю, я заметила налево от лесенки, ведущей в бойницу, железную дверь.

— За этой дверью находится не что иное, как кладовая с разным неинтересным хламом.

— Каким хламом?

— Старинной и более новой, но совсем переломанной мебелью, никуда не пригодными седлами и тому подобное. Одним словом, таким хламом, который давно бы пора сжечь.

— А мне все-таки хочется посмотреть его.

— Если вам угодно, пойдемте, — ответил барон, вставая. — Но я, право, не знаю, где ключ от этого сокровища.

— У управляющего, — сказала Мари и позвонила. Вошедший лакей объявил, что управляющий уехал рано утром в город и вернется только завтра к вечеру.

— Ах, какая досада! — воскликнула графиня.

— Не понимаю, Вера: чем этот хлам может интересовать тебя? Я входила в кладовую, ничего там нет, что бы стоило смотреть.

— А мне сейчас пришла мысль, что в этой кладовой, если хорошенько разобрать ее, найдется клад.

Баронесса расхохоталась.

— Какое у тебя пылкое воображение, Вера.

— Да, клад, я в этом почти уверена, или, по крайней мере, что-нибудь очень интересное, недаром таинственные шаги повернули на лестницу, то есть к кладовой, и там исчезли.

— А вы все еще верите этой сказке, графиня, не забыли ее?

— Как сказке? Разве не вы сами рассказывали мне зимой…

— Зимой я еще не разобрал, откуда происходили стуки, а теперь знаю, потому что опять их слышал и понял…

— Что же вы поняли?

— Это не что иное, как штукатурка, которая осыпается за обоями. Ведь это страшная старина, графиня, обоям чуть ли не сто лет, а семьдесят пять наверно будет.

— Пустяки, Адольф, — вмешалась баронесса, — то, что мы слышали весной при дяде, имело совсем другой звук.

— Точно можно сравнивать звуки на расстоянии нескольких месяцев.

— А шаги в коридоре, это тоже штукатурка? — продолжала баронесса.