Лучшая доля (СИ) - Окишева Вера Павловна "Ведьмочка" - Страница 38

И я ответственно подошла к делу. Прикрыв глаза, ловила горячие губы Вилорга, но, кажется, увлеклась, позволив манаукцу властвовать, вести в этом безумстве. Волоски на коротко стриженом мужском затылке приятно щекотали мои ладошки. Дыхание сбилось, но не хотелось останавливаться. Кто первый сдастся, тот и проиграл. А мне очень хотелось быть победительницей этого маленького состязания. Я могла так целоваться час — проверено в юности, и за спиной выигранный студенческий конкурс. Но тогда мне не хотелось продолжения, а сейчас я млела и плавилась, и распалялась, всё теснее прижимаясь к Вилоргу. Исследовательский азарт во мне проснулся вместе с желанием потрогать манаукца, узнать, какой он под рубашкой, испробовать на вкус его кожу, окунуться в мужской аромат с головой.

— Ой! — услышала я словно бы ответ на свои мысли.

Ой? Почему «Ой?» Нет, тут больше подойдёт «О да». Вилорг замер, и я открыла глаза, встречаясь с ним взглядом. Он попытался отодвинуться — я выиграла! С сожалением отстранилась, наблюдая гамму чувств на лице манаукца, одна из которых горечь. Он был разочарован тем, что я победила.

— Там Лилия, — тихо шепнул мне Вилорг, кивнув головой назад.

Я в панике соскочила с перил, одёргивая платье. Только этого еще не хватало, что бы младшая сестра меня застукала целующейся с Феропом!

Теперь я поняла, чей возглас услышала. И вовсе он не моего внутреннего голоса, а Лилии! Оттолкнув от себя мужчину, я хотела догнать сестру, но манаукец остановил и пальцем поправил помаду на моих губах. Я недовольно ударила по его ладони, отстраняясь, злясь на Вилорга. Если бы его слова не задели меня, не случилось бы этой глупой ситуации. И как теперь объясняться с сестрой? Как же я не любила подобные конфузы!

— У себя поправь, — огрызнулась я на модифицированного наглеца и поспешила в зал. Украдкой подтёрла по линии губ, надеясь, что не сильно помада и смазалась. Ёкарный бабай схвати за яйца этого несносного манаукца!

Бороться с ревностью Вилоргу всегда удавалось с трудом. Ничто не могло сравниться с ней по накалу и силе. Ярость, гнев и ненависть, обуревавшие манаукца в своё время, вполне поддавались жёсткому самоконтролю, а вот ревность была самым тяжёлым чувством. Она душила, выедала, пропитывала душу.

Ревность родилась с появлением у отца другой фаворитки, взамен матери, которая не так давно покинула этот мир. Затем появилась сестра, и для отца сын перестал быть отрадой. Тогда ревность нашёптывала гениальные идеи несчастных случаев с нелюбимой сестрой.

Чуть позже в школе Вилорг ревновал учительницу, которая хвалила не только его за успехи в учёбе. Но и этого ужасному чувству было мало, Вилорг стал тихо ненавидеть всех, кто учился хоть в чём-то лучше него. Он прикладывал массу усилий, чтобы стать лучшим, стать лидером, чтобы все его хвалили, восхищались им и любили!

Тогда десятилетнему мальчишке казалось, что весь мир должен принадлежать ему. Лишь реальная угроза жизни сестры вправила мозги на место. Арашка упала с обрыва, когда играла с друзьями возле реки. Родители отвлеклись, девочка запнулась, когда пинала мяч, а следом все услышали оглушающий визг. Вилорг в этот момент был дома, готовился к зачёту. Узнав о случившемся и увидев в больнице девочку в гипсе, к нему пришло осознание того, что мысли материальны, и он мог потерять сестру.

Вилоргу удалось обрести контроль над проклятием крови модифицированных. Быть сдержанным, как отец, контролировать свои порывы, свой гнев, держать злость в узде. Он понял, почему отец так всегда холоден, только когда прошёл обучение в военной академии, где каждый манаукец боролся с личными демонами, разрушающими в них человечность, превращающими их в машин-убийц. Там он вкусил всю прелесть поединков, отрываясь на своих обидчиках, да и просто соратниках, которым так же порой требовалось выпустить пар, чтобы воздвигнуть нерушимые бастионы самоконтроля.

И вот по прошествии стольких долгих лет утихшая, казалось бы, навсегда ревность вернулась. Лёгкой мягкой походкой блудницы, виляющей бёдрами в коротком розовом платье, практически не скрывающем стройных ног.

Маргарита. Она спускалась по лестнице в холл, приветливо улыбаясь гостям. Шла не одна, а с такой же белокурой нимфой. Сёстры были в одинаковых платьях, только смотрелись по — разному, словно день и ночь. Светлая Лилия в розовом была воплощением невинности, а соблазнительная Марго порочным искушением. Именно эти чувства читал на лицах всех мужчин Вилорг и злился. Лютым зверем он ходил за землянкой, осознав, что не может упустить её из вида ни на миг. Стройные ноги манили ласкать их взглядом и представлялись в его жарких фантазиях совсем не целомудренно раздвинутыми. Но Маргарите будто бы было мало выставить на всеобщее обозрение свои ножки, она усиленно виляла бёдрами, от чего у Феропа сводило зубы. Сальные похотливые взгляды соотечественников бесили, хотелось всем им глаза выколоть, морды начистить, только бы не смотрели на неё так, не смели приближаться и разговаривать. Ведь Вилорг знал, какая она лёгкая, нежная, хрупкая. Как сладко пахнет цветочным ароматом. Какие у неё мягкие волосы и до чего соблазнительные губки.

Когда Ярины сели, чтобы послушать торжественную речь наместника Новомана, специально прибывшего в резиденцию Понтера на празднование бракосочетания, Вилорг смотрел, как колышется от волнения грудь Маргариты под тонкой, просвечивающей розовой тканью. Она специально надела белый комплект белья? Чтобы его было чётко видно под платьем? Она решила соблазнить всех мужчин в этом доме?

Слушать молча своих ребят Вилорг уже не мог. Он всё чаще порыкивал на них, чтобы заткнулись и не восторгались «малышками» Котёнка. Он первый их видел и чуть не потрогал.

Ревность сжигала Феропа, толкала его вслед за Маргаритой, и он шёл, как на привязи, забыв, что должен охранять не столько её, сколько всех важных персон среди гостей. Но стоило ему увидеть затерявшиеся в её волосах лучи заката, как сердце тревожно забилось в груди. Никогда ничего подобного раньше мужчина не испытывал — щемящее чувство, приносящее боль, страх и панику, а еще гнев. Платье и без того просвечивающее, а еще лучи заходящего светила очертили соблазнительный контур стройного тела. Словно обнажённая, Маргарита стояла, облокотившись о перила. Но всё изменилось, когда она опустила голову — волосы осыпались, открыв плечи, шею, застёжку платья, змеёй тянущуюся вдоль позвоночника до самой талии. Платье было без рукавов, но глухое по вороту. Короткий подол и скрещенные ноги, обутые в туфли на высоком каблуке, могли оставить спокойным только импотента. Сексапильная приглашающая поза вывела из равновесия Вилорга окончательно. Да и парни, травящие пошленькие шутки в микрофон, подлили масла в огонь.

Да, Котёнок была греховно прекрасна. Затмила собой безупречную для многих красоту невесты. Роза в белом наряде была похожа на принцессу, но она не сумела затронуть сердце Феропа, чего не скажешь о Марго. Вилорг не мог просто уйти, смолчать, не мог не подойти, чтобы заглянуть в дерзкие серые глаза, полные усталости и раздражения. Да, именно такие чувства она испытывала к нему и мужчина это знал. И этих чувств Вилоргу, казалось, было достаточно, но… только казалось. Удушающая горячая волна желания окатила манаукца и стекла вниз, обожгла пах, а пальцы закололо от невозможности сию же секунду прикоснуться к соблазну в лице языкастой и дерзкой землянки, прижаться к стройному податливому телу, попробовать на вкус яркие красные губы.

Прихваченные у пролетающего робота-официанта бокалы с шампанским помогали справиться с соблазном. Но Маргаритка, колючая, злая на язык, мешала самоконтролю манаукца. Он видел её другую, в разорённой кровати, обнажённую, постанывающую, кусающую губы от страсти.

Слово за слово, злость и желание обладать взяли верх. Дешёвый развод стал лишь поводом, разрешением к действию. Когда же его губы закрыли рот девушки, в эфире наступила благодатная тишина, пока Аракл гневно не окликнул Вилорга: