Мой бывший враг (СИ) - Вознесенская Дарья - Страница 35

Я намекала ей прежде, но мама отмахивалась. Знаю, что у нее было несколько незначительных романов в последние годы — пусть она тщательно их и скрывала — но также знаю, что никто не затронул ее чувств всерьез. А раньше и вовсе не до того было — нелегко ей пришлось, сначала с младенцем и ночной работой, потом с маленьким ребенком и уже двумя работами. И будто мало было ей испытаний, как обрушилась еще и болезнь.

Мне кажется и выдохнула-то она только тогда, когда я в институт поступила…

— Мам… прости, — прошептала, осененная внезапной мыслью.

Она аж замирает. Перестает выкладывать всякие вкусняшки, которые я притащила в чемодане — ну и пусть все уже можно и в нашем поселке купить, мне так захотелось — и смотрит на меня внимательно:

— Майя… ты про что?

— Я ведь тогда, когда вернулась домой раны зализывать после Каримова… Опять тебе вместо нормальной спокойной жизни устроила не понять что.

И сейчас. Сейчас я то же самое делаю. Приезжаю, опустошенная, фактически сбежавшая от проблем… Нет, не навсегда — ненадолго, восстановить равновесие хоть немного. Снова без работы, без квартиры, без мужчины. Черт. Ни слова ей не скажу!

— Рассказывай, — мама становится серьезной и усаживает меня за кухонный стол.

— Да все в порядке… — мямлю.

— Майя!

А вот этот тон я знаю. Добьется же своего… да и врать ей не хочется. Хотя можно не говорить всю правду…

Выдаю ей сокращенную версию. Про увольнение и Дениса, и про то, что выехала со старой квартиры, оставила вещи у отца и пока не знаю, куда мне податься.

Мы грустим и даже плачем немного вместе — разделяя неприятности на двоих, как это делали и всегда, а потом завариваем душистый чай.

— Так живи здесь… — начинает она, но я отрицательно качаю головой.

— Нет. Я только на день рождения, как и планировала, просто раньше… ну и в отпуск, считай, еще. Потом в Москву вернусь и буду искать хорошую работу. Более соответствующую своей специальности.

— Ты решила… решила все-таки делать карьеру?

Вздыхаю.

Мама больше чем кто-либо понимает, почему я не стремилась подняться выше того уровня, где чувствовала себя комфортно, но она, пожалуй, хорошо поймет и другое.

— Когда я сознательно раз за разом отказывалась от «высшего» общества, денег, карьеры, хорошей должности, я ведь отказывалась из страха. И совсем не заметила, что вместе с ненужными, как мне казалось, возможностями, из-за боязни, что снова заберусь высоко и падать оттуда снова будет больно, я отказалась от своей собственной мечты. Которая у меня была до встречи с Каримовым.

— Значит… — она раздумывает, будто не решаясь спросить, но потом все-таки спрашивает, — ты и наследство от отца примешь? Долю в компании, должность?

— А ты бы не хотела? — вскидываюсь.

— Я… — мама порывисто встает и отходит к окну, за которым давно уже темно — долго же мы проговорили. — Не знаю. Хотя нет, знаю. Я считаю, что все это принадлежит тебе по праву. Да, я ненавидела его… за все, что он сделал. Долго ненавидела, и эта ненависть ела меня изнутри — последствия ты и сама знаешь. Хорошо, что я вовремя опомнилась. Осознала, что из-за своей ненависти могла оставить тебя одну, а ты ведь лучшее, что у меня когда-либо было. Обратилась к нему за помощью… наверное с этого мое исцеление началось. А не с операции.

— Но, тем не менее, ты все равно ничего мне не сказала про папу… — я встала и обняла ее сзади, — только потом.

— У моего прощения тоже был долгий путь, — вздыхает.

— То есть… отца ты простила?

— Да, — а вот это звучит уверенно. С улыбкой в голосе. Свободно. — Как только увидела его лицо, когда ты отказалась от его денег, помощи и акций — так и простила окончательно.

Мы хохочем. А потом мама снова становится серьезной:

— Обида приносит больше боли обиженному, чем обидчику. Не дает полной жизнью жить. Я много думала о причинах, почему Саша поступил так. О тех его словах… И многому нашла объяснения — не оправдания, нет, просто лучше его поняла. И в какой-то момент осознала — как бы он ни поступил в прошлом, мне не следовало ему уподобляться. Да, он сделал мне больно — а я долгие годы лелеяла свои обиды и ненависть и с садистским наслаждением отказывала и отказывала ему во встрече с тобой, пока он не перестал просить.

— Он заслужил, — бурчу.

— Ты не заслужила, — возражает мама мягко. — И я не заслужила… быть такой. Я просто хочу, чтобы ты не шла этим путем. Чтобы не строила свою жизнь из страха, ненависти и обид.

— Что ж ты раньше мне это не говорила?

Она оборачивается, обнимает меня и гладит по голове, тихонько говоря на ухо:

— Потому что прежде чем начать подниматься на хоть какую высоту, нужно время, чтобы отскрести себя от асфальта.

И добавляет еще тише:

— И не потратить на это половину жизни.

Мы говорим полночи — я первая спохватываюсь, что маме завтра рано вставать, и застилаю диван. Раньше у меня была своя комната, она же спала в зале, но с тех пор как я уехала у нее появилась уютная спальня, и я ни за что не стала бы ее оттуда выселять.

Мама работает медсестрой в маленькой поселковой больнице и убегает рано, стараясь меня не разбудить. А я долго-долго нежусь в кровати, убираю до блеска нашу маленькую квартирку, наготавливаю всяких вкусностей и иду гулять по весьма живописным окрестностям.

Как ни странно, в душе царит покой. Даже воспоминания о том, как я сидела в своей бывшей квартире, пытаясь уложить в голове все, произошедшее, как собирала вещи и перевозила их в городскую квартиру отца под его обеспокоенным взглядом — я только призналась, что мы решили с Денисом расстаться, но я не хочу пока говорить об этом — не оставляет темных пятен.

Чувствую себя уверенной и довольной, несмотря на то, что в жизни творится какое-то безобразие. Я люблю место в котором родилась и неспешность местной жизни, наши ужины с мамой, сериалы на стареньком телевизоре. Да, у меня есть собственные желания и мечты, которые предполагают другой дом и другой город, другую деятельность и образ жизни, но это не значит, что я не могу испытывать удовольствия и ощущение счастья от простых и привычных вещей.

В субботу, в день маминого рождения, нас будит звонок в дверь.

Уже десять, мы просто разоспались сегодня — накануне мама пришла очень поздно со смены, а я весь день просидела за ноутбуком с тормозящим интернетом, просматривая вакансии и регистрируясь на разных сайтах по поиску работы. Так что к двери ползу всклокоченная и сонная, как и мама.

Курьера за огромным букетом белоснежных лилий почти не видно.

— Ого, — говорю уважительно, — и кто там у нас такой… ранний?

Она краснеет, а я хихикаю, когда дверь за курьером закрывается.

— Поклонник?

— Нет, — берет карточку, но не смотрит на нее. И коробочку не торопится открывать.

— Но ты знаешь, кто это, — наклоняю голову.

— Знаю, — вздыхает и смотрит на меня чуть виновато. — Саша.

— О, — даже теряюсь. — И давно ты… он… Дай догадаюсь — с тех пор, как ты ему позволяешь? С тех пор… как ты начала позволять себе?

Кивает.

А я обнимаю ее со вздохом.

— Это ничего не значит, — бормочет. — Он сожрал меня с потрохами, переживал и выплюнул. И вообще — женат. И у нас нет ничего общего…

— Есть — я. И ваше прошлое. И его вина. И желание хоть немного украсить твою жизнь. Облегчить-то ты не даешь… так и не берешь денег с того счета?

— Не-а, — улыбается.

— Открывай коробку! — мама так краснеет, что у меня изумленно расширяются глаза. — Там что… может быть что-то интимное?! Обалдеть. Нет, я ничего не хочу об этом знать!

— Да нет же, — хохочет. — Просто меня смущает то, что ты можешь обо мне подумать!

Ставит цветы в ведро — вазы такой точно не найдется — а сама в нетерпении разрывает обертку.

— Селективная парфюмерия, Том Форд… — тяну уважительно. — У отца всегда был хороший вкус.

— Наверняка он поручил это кому-то, какому-нибудь своему помощнику…

— Уверена, что нет, — качаю головой.