Мой бывший враг (СИ) - Вознесенская Дарья - Страница 32

Для окружающих его лицо может и не говорит ни о чем, его поза тоже, но я так жадно изучала собственного мужа каждый раз, когда у меня была такая возможность, что знаю точно… он балансирует на грани. И эта острая грань направлена мне прямо в сердце.

На мгновение в голове вспыхивает откровенно глупая мысль, что он все-таки не равнодушен ко мне, раз настолько зол. Что бы я ни слышала — не равнодушен.

И следующая мысль — не менее идиотская.

Что это я, вообще-то, обиженная сторона. Это мне плохо!

А дальше приходит страх. Потому что я осознаю — что-то произошло. И хотя мне кажется, что хуже быть не может, внутренности скручивает заранее…

Может.

Он идет вроде бы неспешно, но люди расступаются. А я так и вовсе чувствую себя бабочкой, которую пришпилили к стене.

— Илья… — это все, что могу выдавить из себя, когда он прикасается ко мне — жестко, до боли обхватывает талию и ведет наружу.

В голове каша.

Может быть нормальная женщина и не позволила бы так с собой обращаться, поставила бы его на место или дала отпор, но я ненормальная. Я ничего не могу поделать с мощью увлекшей меня волны. Почти не помню, как мы выходим из здания, как попадаем домой. Один раз только слышу «Молчи», сказанное безразличным голосом, когда я пытаюсь обратиться к нему.

На смену головокружительному смятению приходит странное отупение. В голове — версия за версией, и все неадекватные. Но ни одна из них и близко не оказывается похожа на правду.

Я даже не сразу понимаю, о чем он говорит, когда заводит — почти зашвыривает — в квартиру. Какой проект? Какая подстава?

Какой обморок?

Но по мере того, как он сыпет подробностями и доказательствами до меня начинает доходить.

Что с его домашнего компьютера была отправлена информация по проекту загородного отеля — и это могла сделать только я.

Что его партнер по «Red Lips» совершенно чист, он проверил, и не раз, зато тот немало рассказал о том, что я не просто так уронила поднос перед Каримовым, да еще и придумала, как привлечь его внимание нелепым рассказом. И ведь все факты, даже видео из института, подтверждают правдивость его слов…

Мой голос едва слышен, когда я сиплю, не отрывая взгляда от его перекошенного бешенством лица. Мне и правда страшно, впервые так страшно…

— Илья… это все не правда. Господи, да я бы никогда… Ну вспомни, как у нас было.

А он только подсовывает мне телефон.

Я не знаю, откуда это, но догадываюсь, кто снял видео — благодаря ракурсу снизу.

Тот разговор с Антоном… Когда я «признаюсь» в собственной расчетливости. Само по себе… Само по себе оно может быть и мало что значило, но…

— Я никому не говорила о твоем проекте. Черт, я даже не знаю пароля от твоего компьютера! И разговор Андрея с безопасником слышала на самом деле! А то, что на этом видео… просто таким образом я пыталась избавиться от его навязчивости!

— Всему есть объяснение, да, Майя?

— Да!

Не верит.

Он вообще мне не верит.

Не верит никому — и я лишь подтверждение того, как он прав, что не пускает никого в свою клетку недоверия к миру.

Я смотрю на него во все глаза, не понимая, как донести, что это чья-та игра, в которой меня так умело подставили, что я даже ни единого хода не могу понять, пока меня не пронзает мысль, что это…

Это ведь может быть и его игра.

— Почему же ты не выясняешь, кто меня надоумил? — получается неожиданно холодно и дерзко. — Почему не требуешь подробностей, сдать все пароли и явки? Может ты просто пытаешься избавиться от меня таким образом?

Он замирает лишь на секунду.

А потом следует взрыв.

Меня швыряют на стену и перехватывают горло, да так, что в глазах чуть ли не темнеет.

Мы и раньше использовали это… в наших играх, но сегодня я, похоже, рискую лишиться воздуха полностью.

— С-сука, — шипит мне в лицо. — Лживая с-сука… Если бы ты не забралась мне под кожу, не приблизилась так, что, уничтожив тебя, я могу и себя задеть, ты бы уже была с моими ребятами, которые выбили бы из тебя все, что нужно. Я найду всех, и твоя лживая правда мне больше не нужна.

Он отпускает так же резко, как и схватил, а я вдруг чувствую, что меня выключает.

Не физически, нет. Морально.

У меня не остается ни страха, ни удивления, как не приходит и понимание, что же на самом деле произошло. В глубине души умирает маленькая влюбленная Майя, а кожа покрывается мурашками. Я цепенею.

Я уже была свидетелем, как Каримов вышвыривает из своей жизни людей, которые провинились перед ним в чем-то, и хотя знаю, что не виновата, но также знаю, что ничего не смогу доказать. Он поспешил найти свидетельства моей вины и использовать их, а это может значить только одно — ему и не захотелось меня оправдывать.

Удобный повод избавиться от неудобной жены.

Распрямляюсь и уже безразлично произношу:

— Надеюсь ты подготовил бумаги для развода? Мне ведь их просто подписать их надо, не читая, как и брачный контракт и документы на активы, не так ли?

Дергается.

В его взгляде — удивление. А еще я там вижу отголоски той режущей боли, которая будет преследовать меня на протяжении нескольких лет.

Хотя нет… только кажется.

— Все так.

Он достает из портфеля целую стопку и почти швыряет их мне.

Я долго буду помнить этот момент — может быть потому что будто вижу его со стороны.

Тоненькая девушка с рыжими волосами в роскошном красном платье берет со стола лист за листом и ставит там свою подпись.

Лист за листом.

— А теперь убирайся, золотко — летит мне презрительное в спину, когда я встаю и поворачиваюсь в сторону двери.

— Непременно, — отвечаю равнодушно.

— И имей в виду — я ничего тебе не позволю забрать. И в этом городе тебе не место!

— Что, буду напоминать тебе о единственной твоей слабости? — у меня даже хватает сил на усмешку.

— Чтобы я не передумал и не взял тебя все-таки в оборот, — цедит. — Водитель отвезет тебя на вокзал и купит билет. Возвращайся в свою деревню.

Пожимаю плечами.

Сейчас он похож на киллера, который делает контрольный выстрел, вот только он не знает — жертва умерла, когда в нее попали первые пули.

Я и правда ничего не беру. Даже про паспорт забываю и студенческий.

Нахожу в пакете, заткнутом в дальнем углу гардероба, свои старые вещи, переодеваюсь в джинсы, свитер и пуховик и выхожу на улицу.

Каримов меня не провожает — он даже не смотрит, как я покидаю его квартиру.

Говорят, перед смертью вся твоя жизнь проносится перед глазами. За одну секунду. И делать в течение жизни надо все, чтобы ты в эту секунду улыбался…

Все может быть. Но именно сейчас я осознаю, что умирать не собираюсь. И тех нескольких мгновений, что я провожу со своими воспоминаниями, рухнув обратно в кресло, оказывается достаточно, чтобы почувствовать Жизнь.

Не знаю, что меняется в этот момент.

Атмосфера?

Ситуация?

Я сама?

Какой очередной щелчок происходит в моем сознании или судьбе?

Такой же как тогда, когда он решил сделать меня своей? Щелчок, как когда мы впервые встретились взглядами, и я инстинктивно почувствовала, что от него будут сплошные неприятности?

Щелчок… каждый раз, когда на перепутье я делаю свой выбор.

И это меняет мою реальность.

Раз — и я не падаю в обморок с подносом.

Два — он меня не замечает.

Три — я не слышу тот разговор в кабинете клуба и не иду к нему.

Четыре — не говорю ему свое влюбленное «да».

Пять — не подписываю никаких документов. И не делаю сотни других вещей, которые приводят меня в этот кабинет с обвинениями, которых он даже не замечает.

Щелчок — и жизнь, которая казалась мне нашей, но существовала у каждого отдельно, не существует.

Щелчок.

И я снова поднимаюсь с кресла.

Новая я.

Мне кажется, концентрация всех этих мыслей отражается у меня на лице, потому как присевший на стол Каримов стискивает бокал, а в его глазах мелькает удивление. Что он видит? Не свойственное мне прежде осознание права на собственные желания? Или уверенность, что я больше не позволю ничему — ни судьбе, ни кому либо другому — управлять собой? Что я теперь во всех событиях, что произошли со мной, смогу увидеть не только боль, но и возможность, то самое дно, от которого я оттолкнусь?