Испанец (СИ) - Фрес Константин - Страница 25

***

Происшествие с Виктором удалось замять; в основном потому, что сам Виктор был порядком нетрезв, а Иоланта смолчала, то ли порядком напуганная Эду, то ли по каким-то своим соображениям. Но, так или иначе, а никто не потревожил Марину, и она, кое-как успокоившись, прилегла отдохнуть, хотя сон не шел к ней.

Взрыв Эду не давал ей покоя. Это было не похоже на возмущение хозяина, в доме которого обижают гостя, хотя отчасти это было так. Это была ревность; почти одержимость, которую Марина успела рассмотреть, когда Эду ухватил перепуганного Виктора за шиворот.

«О, да что ж такое творится!» – думала Марина, и воображаемая Анька посмеивалась в ее голове.

«Ну, ты заварила кашу, подруга! Мужики за тебя бьются, как лоси за стог сена в голодный год! Это, знаешь, не каждой дано!»

Не каждой, невесело согласилась Марина с нею мысленно. Но лучше б этого не было. Ведь, по сути, из-за нее в совершенно постороннем доме происходит вот это все…

«Господи, Полозкова, ты как слон в посудной лавке! Где б ты  не появилась, всюду какие-то проблемы и неприятности!»

Гости уехали глубоко за полночь; дом затихал, и Марина прислушивалась к каждому шороху, к каждому слову. Не вспылит ли Авалос-старший? Не выскажет ли Эду все, что думает? А что, если вдруг эта девушка все ж понравится Эду и останется на ночь? Или он увяжется ее провожать? Продолжит праздник до утра?  Вот эти мысли были самыми неприятными, Марина чувствовала, как ревность воспламеняет и ее разум, рисуя соперницу вместе с Эду, и девушка просто сходила с ума, маясь в темноте и тишине.

Но, кажется, нет. Марина почти уже задремала, когда услышала осторожный стук в дверь и подскочила, как ужаленная.

«Иоланта? Вероника Андреевна? Кто?»

Осторожно, не зажигая света, на цыпочках, она прошла к двери, тихо-тихо повернула ключ в замке, и в ее комнату ворвался, как смерч, Эду, стиснул ее в своих объятьях.

- Ты забыла? – прошептал он, покрывая поцелуями ее лицо, запуская пальцы в ее волосы. – Ты не ждала меня? О, женщина, у тебя камень в груди! А я ни минуты не мог не думать о тебе!

- Эду, - выдохнула Марина, ласкаясь к нему. Все тревожные мысли разом исчезли, осталась лишь всепоглощающая нежность, а от его поцелуев последние опасения выветрились из ее головы. – Эду!

Марина сама не понимала, что с нею; такого ликования, такого всеобъемлющего счастья она не испытывала никогда, ни с одним человеком. Никто не был ей настолько дорог и близок, как Эду, ни с кем она не была так отчаянно безумна, как с ним. Чувствуя, как он стаскивает с нее одежду, спускает с ее бедер пижамные штанишки, она сама с не меньшим нетерпением стягивала с его плеч рубашку, поражаясь своей дерзости и смелости.

«После - хоть потоп», - с каким-то безрассудным отчаяньем думала она, когда Эду укладывал ее в постель, совсем голенькую, прижимаясь к ней так, словно хотел всю ее обласкать своим телом, горячими прикосновениями, исцеловать всю, с головы до ног, истискать, измять, прижимаясь лицом к горячей груди и жадно целуя светлые соски.

Его одержимое желание показалось Марине настолько развратным, что девушка охнула, смущаясь, попыталась прикрыться от жадного рта Эду, исцеловывающего ее грудь, живот, и этот невинный испуг отрезвил его.

- Нет, нет, - зашептал он, опомнившись от ослепившей его страсти и осторожно убирая ее скрещенные руки, прикрывающие стыдливо стиснутые бедра. – Моя снежная девочка, не бойся… я не сделаю тебе плохо и больно… я хочу любить тебя… ты стесняешься? Скажи, - он приподнялся на локте и пытливо заглянул в ее зарозовевшее от смущения лицо, - ты стесняешь… так? Так тебе не делал никто? Тебя такую никто не видел?

Марина не ответила, но Эду сам все  понял.

- Моя чистая девочка, - с глубоким нежным чувством произнес он.

Он склонился над ее подрагивающим животиком и с обожанием поцеловал его, затем ее руки, стыдливо прикрывающие от его взгляда тайное женское местечко.  

- Не бойся, - шептал он, поцелуями спускаясь все ниже и ниже,  поглаживая дрожащие бедра девушки. – Моя злая колючка, оказывается, цветет самыми нежными цветами… я буду гладить тебя так нежно, словно ты шелковая роза, и твои лепестки такие тонкие...

В его голосе слышалась улыбка, сильные пальцы разглаживали кожу на стыдливо разведенных бедрах, и от первого поцелуя в мягкую влажную плоть Марина  почти вскрикнула, вздрогнув как от удара.

- Нет-нет, не бойся… Моя злая колючка такая стыдливая?

Ладонь мужчины ласково поглаживала животик Марины, Эду долго и осторожно целовал ее меж ног, так нежно, что девушка почувствовала, как уходят напряжение и скованность, желание в ней разгорается и огнем проливается в кровь, заставляя ее дышать чаще. Она не вынесла и нетерпеливо двинула бедрами, отчего Эду, крепче обняв ее, прижался губами к ее пылающему от желания лону и ласкал ее так умело, что девушка застонала, чувствуя, что течет и зная, что он понимает это, что он ощущает запах ее желания и предательскую влагу. Его пальцы осторожно поглаживали ее там, снизу, язык мягко ласкал возбужденную чувствительную точку, и Марина едва не плакала, понимая, что ощущений ей слишком много, чтобы вынести их тихо, но они чересчур непривычны и остры, чтобы она могла расслабиться. А ему, кажется, нравилось наслаждаться ее трепещущим телом, оставляя бесчисленные горячие поцелуи на ее раскрытых бедрах, на дрожащем животе.

- Мучитель! – выкрикнула она, доведенная до исступления, извиваясь как змея, в горячей постели, дрожа от каждого прикосновения.

Эду, чуть усмехнувшись, оторвался от ее тела, чуть поглаживая ее мокрую кожу.

- Мучитель? – повторил он, чуть куснув ее за бедро. – А ты не мучаешь меня?

Он поднялся и рывком поднял ее, поставил на колени, заставив опереться об изголовье кровати. Марина изнывала, чувствуя, как его руки неспешно глядят ее, скользя от самых плеч по лопаткам, вырисовывая пальцами узоры, по спине, по пояснице, по напряженным ягодицам и ниже, меж стыдливо разведенных ног, гладя мокрое лоно так вкрадчиво, так осторожно, словно зная, что от любого неосторожного движения девушка просто кончит.

- Кто бы мог подумать, - шепнул он ей на ухо, - что подо льдом пылает пламя?

Он заставил ее развести колени еще шире, устроился сзади и взял ее быстро и жестко, вжавшись в ее тело так, что она выкрикнула во все горло, чувствуя, как его напряженный член сильно толкается в ее лоно.

- Это ты меня измучила, - шептал он, прижимая девушку к себе, поглаживая ее живот и продолжая толкаться в ее узкое горячее тело.

Его руки, обнимавшие Марину за талию, скользнули еще ниже, на лобок девушки, и та застонала, чувствуя, как его пальцы ласкают ее, отыскав чувствительную точку. Марина извивалась и дрожала в руках своего мучителя, но он не прекратил свою жестокую ласку, одной рукой удерживая бедра ее разведеными, а другой поглаживая девушку так, что она просто сходила с ума и билась под его телом, выгибаясь дугой, забывая о стеснительности и боязни и отдаваясь во власть острого наслаждения.

- Нет ничего прекраснее тебя, - шептал он, проникая в ее тело еще и еще, нетерпеливо и сильно, чтобы она как следует распробовала его нетерпение, его страстное желание, - нет слаще тебя… Ты околдовала меня, злая колючка, что же ты делаешь со мной…

Марина не слышала этих слов; так же неистово и сильно, как он, она двигалась навстречу своему удовольствию, и когда оно пришло, она забилась в руках Эду, выдыхая свое наслаждение ликующим голосом.

Как это было необычно и прекрасно – встретить утро не одной…

Марина уже не помнила, когда просыпалась без свербящего чувства беспокойства, напоминая себе еще до того, как отрывала глаза «Полозкову прочь!». Она давно уже не ассоциировала свою фамилию с собой. Полозкова – это был непонятный зверь, сваленное в кучу все самое ненужное, пыльное, сломанное, некрасивое, от которого надо было избавиться. Каждый день Марина боролась с этим зверем, и каждое утро он напоминал о себе снова и снова, тупым беспокойством, усталостью, неловкостью, скованностью.