Золото Ларвезы (СИ) - Коблова Ирина - Страница 64

«Ну, это мы посмотрим, – подумала она с ожесточением. – Не затем я сюда явилась, чтобы безвременно сгинуть, не на ту напали, я хоть кому поперек глотки застряну…»

После обеда к ней в комнату заглянула Дихарья, болезненная и отстранено горделивая, в роскошном наряде из сиреневого шелка и таком же шарфе с аметистовыми подвесками на свисающих концах.

– Поздравляю тебя, Клименда, – произнесла она благосклонно, с покровительственной ноткой, словно важная дама снизошла до кухонной прислуги, и Глодия внутренне ощетинилась. – Когда у тебя наступят ежемесячные женские дни?

– Тебе-то какое дело?

– Когда у тебя месячные дни? – повторила вопрос Дихарья, теперь уже таким тоном, что новенькой стало чуток не по себе.

Она про здешний уклад многого не знает, не стоит переть на рожон.

– Через полторы восьмицы, да кому какая разница?

– Когда начнется, обязательно скажешь об этом мне или Юлуру. Есть любители, которые предпочитают вкушать такую кровь прямо из естественного источника.

– Тьфу ты, какое говнище! – с чувством высказалась Глодия.

Тонкие подрисованные брови Дихарьи неодобрительно сдвинулись.

– Чтобы больше не смела так говорить! На первый раз прощаю. И не забудь о том, что я велела.

Когда пересказала все это вернувшейся Мейлат, не скупясь на ругательные словечки – с этой можно дать себе волю – та испуганно глянула на дверь и прошептала:

– Так нельзя говорить. Среди наших покровителей есть такие, кто это любит, и я бы все отдала, если бы… Но моя невкусная кровь даже так не годится. И с Дихарьей не ссорься. Говорят, есть верные признаки того, что она начала преображаться. Мы думали, Юлур тоже преобразится, но с ним этого никак не происходит, он просто истаивает, а Дихарья станет вурваной. Иногда люди превращаются в вурванов и занимают место на вершине пищевой цепочки – ты, наверное, об этом слышала? Дихарья намного выше всех нас, и лучше веди себя с ней так, как будто она уже одна из них.

– Ладно, примем к сведению, – буркнула Глодия, досадуя и на постыдную перспективу с «месячными днями», на свою оплошность.

Ссориться со здешними заправилами ей не с руки. Поразмыслив, попросила Мейлат сходить к этой Дихарье и передать, что она извиняется за дерзость – мол, выросла в деревне, где все по-простому, да еще засмущалась от неожиданности, вот и брякнула не то. Мейлат добросовестно выполнила поручение и, вернувшись, отчиталась: Дихарья ее простила и надеется, что она усвоила урок, «чтобы в будущем таких недоразумений не было».

– Ох, что бы я без тебя делала, – благодарно вздохнула Глодия, про себя подумав в адрес Дихарьи: «Нежить поганая, ежели встретимся в будущем, когда ты станешь упырятиной, а я амулетчицей получше многих на государственной службе, уж тогда я покажу тебе «урок», потаскуха упырья!»

И все равно на душе было гадостно, хоть и твердила себе, что с ее стороны это не унижение, а интриганская уловка ради достижения цели. Надо быть примерной девочкой, чтобы не вздумали мариновать ее взаперти сверх положенного.

Дихарья вроде бы не затаила на нее зла – и Глодия смекнула, почему: разве будет хозяин держать зло на домашнюю скотину? Хотела корова его боднуть, да вытянули ее хворостиной, с тех пор ведет себя смирно, молока дает вдоволь… Небось Дихарья уже почувствовала себя вурваной и на людей смотрит, как на будущую еду, что ей за дело до их мнений.

Признаки близкого преображения, насчет которых новенькую просветила Мейлат, в глаза не бросались: клыки заострились, будто подпиленные, ногти стали прозрачные, словно из мутноватого хрусталя, и еще Дихарья научилась зажигать волшебные шарики-светляки, хотя, говорят, и без них теперь отлично видит в потемках. Мейлат сказала, что ее преображение должно завершиться к середине лета, а потом клан Дахены закатит грандиозную вечеринку в честь новой вурваны, и Дихарья, которую нарекут древним именем, на этой вечеринке кого-нибудь из людей выпьет досуха, так полагается по обычаю.

От Мейлат Глодия узнала, что в Эгедре есть и люди, которых не вкушают или вкушают изредка – это те, кто живет за стенами Владений и занимается сельским хозяйством, рыболовством, ремеслами на потребу всем остальным. Они же и лавки держат. Если среди них попадаются особо вкусные, таких забирают во Владения, но без необходимости их не трогают, они считаются пищевым запасом Эгедры.

– А ты чего туда не перебралась, раз тебя здесь все кому не лень дрючат?

– Там будет то же самое. И чего хорошего, если вокруг одни люди! А здесь вурваны рядом, это для человека полезно, потому что благотворно влияет на наше здоровье и душевное равновесие.

– А может, в городе ты бы замуж вышла? Хотя замужем тоже по-всякому, еще достанется какой-нибудь обалдуй вроде моего угробища безголового…

– Твоего мужа обезглавили? – участливо спросила Мейлат.

– Да если бы! Вроде башка на месте, но ее все равно что нет. Жопой он думает, а не башкой.

– Так он же человек, люди не бывают умными.

– За всех-то не говори, – буркнула Глодия.

Стояла духота, и шарф размотать не смей – потому что неприлично, но ближе к вечеру она почувствовала себя сносно.

– Я бы побоялась жить в городе, – добавила Мейлат тихо. – Здесь мы под защитой наших покровителей, стены Владений пропитаны их магией, а городским придется плохо, если на нас нападут. Я тебе уже говорила про Лорму, она давно хочет захватить Эгедру. Недавно она опять объявилась. Говорят, у нее теперь есть консорт из людей – такой сильный амулетчик, что он сможет в одиночку завоевать целый город. По слухам, он причинил много бедствий и разрушений в диких землях, а теперь он здесь, и Лорма собирается послать его против нас.

Она и впрямь боялась – ежилась, будто ее знобило, губы нервно кривились.

– Ты чего?

– Если они нападут, нашей мирной жизни конец.

Да у вас тут такая мирная жизнь, что никакой войны не надо, фыркнула про себя Глодия.

В этот раз ее не повели в башню, дали передохнуть, зато на следующий вечер за ней пришли. Снова упадок сил и на душе гнусно. Вурваны ее даже не презирали – разве можно презирать тефтелю или пирожное? Они попросту употребляли ее в пищу, а то, что она при этом живая, шевелится, что-то говорит, не имело значения.

Наутро лежала пластом. Приподнимешь голову – и комната с бедновато-претенциозным провинциальным убранством поедет каруселью. Мейлат принесла лечебное зелье.

– А ты податься в другие края никогда не думала? – закинула удочку Глодия.

– Какие – другие? – русоволосая девушка в опрятном синем халатике и плотно намотанном неброском шарфе с заправленными в ворот концами удивленно улыбнулась.

– В дальние, которые на севере. Хотя бы туда, где ты родилась.

– Ты что, это же дикие земли! Там люди предоставлены сами себе, никому не нужны, не знают, что такое забота и защита… Мне было бы страшно так жить. И там ходят с голыми шеями, а это же такой стыд! Даже говорить об этом стыдно. Люди там не понимают своего места в пищевой цепочке и делают что хотят, вместо того чтобы выполнять свое предназначение. Не хотела бы я туда попасть.

Эх, жалко, что в бега ее не сманишь. Путешествовать в компании всяко было бы веселее, да и безопасней: ночью одна спит, другая сторожит. Но эту даже уговаривать бесполезно.

– В Эгедре тоже всякое бывает. Нас когда привезли сюда на продажу, двое вурванов забрались в комнату, где нас заперли, и одному парню шею погрызли. Я даже не знаю, жив он остался или нет. Как он хрипел – у меня аж мурашки по коже.

– Он умер, я слышала об этой истории. Только он наверняка был сам виноват. Если бы вел себя по-другому, на него бы не напали.

– Да как он мог быть виноват, если спал в гамаке, никого не трогал, а эти залезли туда, где мы ночевали, и давай ему глотку рвать?

– Если вурваны набросились на человека, этот человек всегда сам виноват, – убежденно возразила Мейлат. – Может быть, он палец поранил, и выступила капля крови, а они почуяли… Люди должны закрывать шеи и хорошенько бинтовать все порезы, чтобы не вышло беды. А вурванам всегда хочется крови, и судить их за это нельзя – такова их природа, это же вурваны.