Про человека с Эпсилон Кассиопеи (СИ) - Гарянин Дмитрий - Страница 43

Когда страна начала сыпаться, Леня уже устал от школы. Он выговорился, опустел, ловил себя на формальном отношении. Его стала тяготить дополнительная нагрузка: все-таки вести четыре предмета на протяжении десяти лет оказалось непросто. Он раздражался на уроках, необъективно ставил оценки… Он потерял что-то ценное. Еще какую-то часть себя… Это было объяснимо по-человечески. Звезды больше ничего не рассказывали ему. И он перестал понимать тот самый язык, которому учил.

Марья Андреевна его долго не отпускала. Встала грудью на входе. Или правильнее сказать, на выходе. Но и Марья Андреевна уже была не та. Она ведь все видела. А все трещало по швам.

Кооперативы, товарищества… Иван Васильевич Кривонос, почуяв новые веяния, резко вспомнил о своих кулацких корнях и принялся активно внедрять совсем другие методы хозяйствования. Все-таки чутья ему было не занимать. Не все это приняли, но рельсы наклонили, а тормоза… Тормоза никто не поставил.

Ваня Белов уехал в Ленинград, устроился в известный кардиологический центр и начал активно расти как врач. К слову, сейчас он светило отечественной торакальной хирургии. И уже давно не вспоминает о той самой аортальной аневризме. Надо бы ему позвонить. Соскучился.

А вот Коля Кузнецов остался. Выяснилось, что он прирожденный предприниматель. Так лихо все у них закрутилось. Леня разрабатывал, а Коля внедрял. Кривонос помогал чем мог и, насилуя прежние связи, успешно продавал. Дело спорилось. Леня даже купил новехонькую «Ниву» и испытывал чувство, похожее на самоуничижительное удовлетворение. После ложемента Светоча, кресло Нивы… ну так себе обмен…

А потом начались проблемы. Оказывается, война из каких-то горных ущелий вышла на просторы, совсем не связанные с горами, и давно царила в городах. И постепенно добралась до сел.

В тот день Леня уехал в соседнюю область за списанным оборудованием, а когда вернулся в бывшем колхозе стоял плач. Он почуял горе как морось, которая в тот день висела в воздухе… Она забивалась в легкие, и дыхание становилось хриплым, трудным. Ивана Васильевича и Колю нашли в старой сельсоветской конторе. Их сначала жестоко избили, а потом расстреляли из обрезов. Кузнецова он совсем не узнал. Ему разнесли голову… И Игнатьев, долго не верил, что вот это… Это Колька…

Он сел за руль и выжал из Нивы максимум, который на АвтоВазе даже вообразить не могли. И те люди на черных BMW, тоже не могли. Но он их догнал. Две больших красивых тачки по 5 человек в каждой. Они остановились, стали пружинисто выкатываться из салонов. Бритые, кожаные… А глаза… Ну не было ни у кого таких глаз в его колхозе. И у его учеников тоже не могло быть таких глаз. Впрочем, а это кто… Тот самый Борька Мирончик. Тогда я тебе только руку сломал. Мало видать, сломал.

— Это он, — хрипло взвизгнул Борис. — Третий.

— Нормальный поц. Сам пришел, — в голосе старшего проскользнуло нечто, напоминающее уважение. — Как это ты нас догнал. Это правда Нива?

Леня стоял неподвижно. Он ничего не чувствовал. Он не видел людей. Только иные формы жизни.

— Слышь, ты… Как тебя там… Учитель, да? — сплюнул старший. — С корешками твоими базар не получился. А…

Леня активировал боевой режим. Он немного беспокоился, что с меню возникнут проблемы, но оказалось достаточным просто смахнуть легкую паутинку и пыль. И случилось. На Десять_кью очень трепетно относились к возможностям боевого применения. Функция тотальной деструкции работала безукоризненно. Жаль только, что они исчезли мгновенно. Ему хотелось боли… Их боли. Потом он аннигилировал «бэхи».

Больше вызывать экстренное меню ему не приходилось. Дела резко пошли в гору. Ферма, молокозавод, сеть производств. Все шло как-то само. Он защитил несколько патентов, выгодно вкладывал, щедро получал. Он управлял людьми как когда-то своим межзвездным кораблем. Четко. Ясно. И через несколько периметров безопасности.

Кстати, взрывное развитие высокоточных технологий позволило ему починить ТОПМ. Настоящего Игнатьева в нем уже не было. Спустя несколько лет после забора биологического материала для зачатия Элли, пациента лечебного блока пришлось разбудить. Психокоррекция личности с дискретной амнезией прошла успешна. Новое имя, документы, профессия, хорошая работа, удавшаяся личная жизнь. Леонид Дмитриевич периодически наводил о нем справки. Для первого Игнатьева все сложилось наилучшим образом.

Теперь он не пользовался самолетами. Для личных и тайных перемещений по земному шару ТОПМ подходил идеально. Он летал по свету, игнорируя ПВО и границы. Он даже посетил «Светоч» на темной стороне Луны. Долго сидел в модуле управления, потом стер бортовой журнал и отключил сингулярный передатчик. Погладил пальцами обшивку ложемента. Затем перевел корабль в режим мимикрирующей консервации и больше к нему не возвращался. Эпсилон Кассиопеи уже давно перестал быть домом.

Иннокентий закончил МГУ, потом учился в Америке, прекрасно владел несколькими языками. Показал себя дальновидным стратегом и непревзойденным тактиком. Для меня нет непроходимых проходов, шутил он. И Леонид Дмитриевич шутку оценивал по достоинству. Он отдал сыну бразды правления, а сам занялся наукой. После очередного кризиса активы компании значительно поредели, но их это не расстроило. Управлять небольшими производствами оказалось намного увлекательнее, чем рулить огромной корпорацией.

Кешка женился по любви. И родились близнецы Ян и Алька… Во внуках Леонид Дмитриевич, души не чаял, но они выросли… и сейчас почему-то в Лондоне. Зачем им Лондон…

И Элли… Дочка всегда была для папы цветочком. Тоненький белокурый колокольчик, с глазами грезовской чистоты. Он открывался ей до конца. Он был для нее прозрачным. Когда он носил ее на руках, то превращался в вулкан, источающий нежность. Он заворачивал ее в любовь так тщательно, что оставлял только носик для дыхания. И она впитывала отца как губка, она вилась хвостиком, она смотрела своими океанами, и он, вглядываясь в них как в зеркало, видел там солнце.

Но когда Элли закончила школу, ее словно подменили. Беспокойство, тревога… Дочь могла сорваться среди ночи и уехать в горы… или на море. А потом неделю сторониться, отвечая односложно и тускло. Игнатьев надеялся, что это пройдет, и оно действительно прошло. Но немного не так, как он ожидал. Элли стала странницей. Она познавала мир, перемещаясь по нему как кузнечик. Искала, находила, пробовала на вкус и бросала, чтобы найти что-то более настоящее. Или кого-то. Поиски подлинного стали для нее навязчивой идеей. И в этом она была так похожа на мать.

А Наташа однажды сходила на йогу…

Пират вздрагивал в ногах, досматривая свои собачьи сны. Леонид Дмитриевич посмотрел на часы, взял телефон и покрутил его в руках. Поборол искушение позвонить сыну. Все равно он скоро будет здесь. А вот оно что… господин Белов.

— Алло… — надтреснуто проскрипела трубка.

— Здорово, старый хрыч, — Игнатьев специально состарил голос, включаясь в давно придуманную ими игру.

— От хрыча слышу, — Мда, переигрывает Ванечка. Больше на Бабу Ягу похоже. — Ты опять выглядишь лучше, чем я?

— Ваня, я всегда выгляжу лучше, чем ты.

— Яблоки там свои молодильные жрешь, небось? — проворчал телефон.

— А как же. Жру. Ты бы приехал, я б и тебе килограмм отсыпал.

— Ох, Леня, пока до тебя долетишь, яблоки уже не спасут.

— Ты еще оперируешь?

— Нет. Увы. Руки дрожат. Попытался в прошлом месяце, но все ассистирующим отдал. В расход меня, Ленечка, пора.

— Так вот и приехал бы, если ничего не держит. Чего там в ваших питерских болотах сидеть.

— Но-но, не трожь своими деревенскими лапами нашу культурную столицу…

— Да, слышал. Русская Венеция, город, воспетый Пушкиным, и так далее. Вань, давай не дури. Когда еще увидимся. Приезжай. Ну хочешь, я тебе билет забронирую?

В телефоне вздохнули.

— На рыбалку сходим?

— Конечно. По полной программе с бабами и водкой.

— Хе-хе. Ладно уговорил. Билет я сам как-нибудь. Если честно, действительно некуда себя девать. И…