Про человека с Эпсилон Кассиопеи (СИ) - Гарянин Дмитрий - Страница 27

Куда сплыл, хотел было спросить Четыре_пи, но сдержался. Карапуз внимательно смотрел на него снизу вверх, и крупные снежинки падали ему на шарф и лицо.

— Это дядя Леня, — серьезно сказала Наталья Михайловна. — Когда вырастешь, дядя Леня будет учить тебя математике. Он хороший учитель.

— Лутсе всех? — пролепетал ребенок.

— Да, наверное лучше всех, — засмеялась она.

— Мама лутсе всех, — заявил малыш и крепче сжал ее руку.

Довольная Наталья Михайловна смахнула снег с его шарфа.

— Конечно, мама самая лучшая. Но поверь, дядя Леня тоже очень хороший учитель. Вырастешь, узнаешь. Пройдемся? — предложила она.

Четыре_пи кивнул, и они не спеша пошли по белеющей улице.

— А что вы там мастерите? — спросила Наталья.

— Сейчас работаю над моделью модернизации молочной фермы. Нужно минимизировать ручной труд. А он на ферме очень тяжелый. Много усилий тратится неэффективно.

— Ого, — уважительно протянула женщина. — Так вы прямо все руки мастер. Не только революцию в педагогике готовите, но и в молочном хозяйстве.

— Ну почему бы не помочь, если есть такая возможность, — пожал плечами Четыре_пи. — Я просто на практике применяю то, чему обучаю в школе.

— Признайтесь, ради Сорокиной стараетесь? — лукаво подмигнула она.

— При чем тут Сорокина? — Четыре_пи даже поскользнулся. — Вы сами на ферме были?

— Не приходилось, — Наталья смешно поджала губы. — Да вы не волнуйтесь, Леонид Дмитриевич, я пошутила насчет Сорокиной. Расслабьтесь.

— Я вот тоже не был до недавнего времени. А как заглянул… Трудно вообразить более ужасные условия для работы. И самое удивительное, что сами доярки этого не осознают. Изо дня в день… Вы вообще представляете, как часто и помногу испражняются коровы?

— Я как-то об не думала, — она явно посмеивалась. — Да, вы не заводитесь, не заводитесь. Я все прекрасно понимаю. Крестьянский труд он вообще за гранью. Особенно для такой городской белоручки как я. Я коровьи лепешки только на лугу видела. А молоко у хозяйки беру. Она мне трехлитровую банку через день дарит. Вот научила меня творог домашний делать, сметану сбивать. А так я сельское хозяйство только по классикам литературы знаю. Такое знаете, пасторальное отвлеченное знание.

Снег пошел сильнее, увереннее. В границах света редких фонарей нити превращались в густые фейерверки.

— А давайте снеговика слепим, — сменила тему Наталья Михайловна. — Кеша, помнишь в прошлом году, мы слепили огромную снежную бабу.

Она нагнулась, захватила руками снежную массу и начала скатывать ее в плохо различимый шар. Кеша громко и счастливо завизжал и тоже последовал ее примеру, неуклюже, пытаясь набрать снега в варежки. Четыре_пи несколько мгновений отождествлял понятия «снеговик» и «снежная баба» и с интересом следил за процессом. Наталья Михайловна стремительно превращалась в озорную старшеклассницу. Ее вязанная шапочка сползла на бок, а куцее пальтишко почти распахнулось. Она звонко и ободряюще говорила что-то неугомонному мальчонке, который, бегая вокруг, восторженно и заразительно смеялся, впитывая в себя и мамин задор и радостное буйство погоды.

Четыре_пи не выдержал и присоединился к веселью. Так отчаянно хотелось запустить пальцы в этот чудо-снег. Тем более, лепка снеговиков — какой никакой, а акт творения. У него не было перчаток, поэтому он набрал прохладного липкого вещества голыми руками, и, ориентируясь на движения своей коллеги, стал накатывать свой собственный ком. Постепенно увлекшись, он насобирал массивное шарообразное основание и поставил его под скверно светящейся лампой, качающейся на старом деревянном столбе. У Натальи Михайловны с Кешей конструкция уже была двухсегментной, и они увлеченно работали над третьей частью. Когда Наташа водрузила заключительный глобус и ладошкой похлопала и погладила по местам соединений, Четыре_пи, наконец, понял антропоморфный замысел создания, и с небольшим отставанием от мамы с ребенком, закончил и своего снеговика.

— Эх, морковки нет, — с небольшим сожалением произнесла она. — Какие славные фигурки получились.

Даже в этом скромном освещении он видел ее яркий румянец, заливающий лицо, и поймал себя на сиюминутном желании дотронуться до этих тугих почти красных щек. Они словно пылали, а пальцам уже хотелось настоящего тепла.

— Мама, — показал Кеша на снеговичка поменьше. — Дядя Леня, — и маленький пальчик уставился на его соседа. — Вместе…

Наталья Михайловна смущенно ойкнула и тут же протараторила.

— Ну конечно вместе. Вместе делали снеговичков. Вместе лепили. Кешенька, а чего еще не хватает?

— Ручи? — предположил малыш.

— Правильно. Ручек нам не хватает. Давай, сына, веточки найдем, и будут у нас ручки для снеговичков. Дядя, Леня, вы тоже поищите ручки.

На обочине росли какие-то разваливающиеся кусты высокой уже засохшей полыни. Четыре_пи сломал подходящие побеги, поделился с Кешей.

— Отдай маме. Она покажет, что с ними делать.

Ребенок вприпрыжку побежал производить апгрейд снежным созданиям. Через минуту они стояли, растопырив верхние конечности. Самодостаточные, сиюминутные и, наверное, довольные какой-то своей особенной жизнью. А снег все падал и падал. И стало опять зябко и совсем не удивительно.

— Не на шутку зима разгулялась. До дому бы дойти, а то занесет в сугроб. — сказала женщина.

— Я провожу. Вы в какой стороне живете?

— А вот по этой улочке прямёхонько. Тут недалеко совсем. Сами дойдем. Не беспокойтесь, Леонид Дмитриевич.

— Нам все равно по пути.

Они зашагали в заданном направлении. Кеша постоянно спотыкался и удерживался заботливой маминой рукой. А Четыре_пи держался на вежливом расстоянии. По крайней мере, оно казалось ему вежливым. Что-то около метра в стороне. И когда учительница русского языка внезапно поскользнулась на дорожной выбоине, он подхватил ее у самой земли, и они оба распластались на мягком и влажном снегу. Она упала ему на грудь и тут же смущенно перевернулась на спину, и некоторое время они просто лежали, подставив лица под щедрые осадки, а потом синхронно рассмеялись. Кеша радостно устроился между ними и одновременно замолотил руками и ногами, весело огукал, в общем, вел себя как типичный земной детеныш, дорвавшийся до игр.

— Так хорошо, — мечтательно сказала Наталья Михайловна.

— Что именно? — ему захотелось уточнить, хотя он примерно догадывался, о чем речь.

— Хорошо вот так лежать на снегу и ни о чем не думать. И видеть, как из черного падает белое. Последний раз я так валялась очень давно. Примерно в возрасте Кеши.

— А я никогда.

— Никогда-никогда? — не поверила она.

— В том месте, где я рос, не было снега.

— А, вы должно быть выросли на юге, — догадалась она. Сквозь мельтешение Кешкиных рук Четыре_пи увидел ее обращенный к небу профиль, мысленно сохранил линию, повторяющую его контур, и тихо сказал.

— Да. На юге. Ну почти.

Ему показалось, что вместе со снегом к нему в глаза летели осколки далекой родной звезды. И пришлось зажмуриться.

В кабинете председателя колхоза товарища Кривоноса отчаянно пахло табаком, нестиранной одеждой и капустой. Да, квашеной капустой. И все это с оттенками, сочетаниями и нюансами. Длинный стол с облезлым лаком, шесть потрепанных стульев, выцветший, когда-то красный палас, деревянные потрескавшиеся панели, канонические портреты Ленина, Хрущева, Брежнева. Сам хозяин кабинета, безвозвратно лысый, грузный, краснолицый, усатый тоже походил на портрет уставшего и немного раздраженного руководителя.

Увидев Четыре_пи, он привстал с председательского места и протянул лопатообразную ладонь. Разведчик сделал усилие, когда начальствующие тиски сжали его руку.

— Рад видеть нашу молодежь, — с прокуренной хрипотцой приветствовал Кривонос. — Нечасто нас учителя жалуют. Наслышан о вас, товарищ, Игнатьев. Давеча Марья Андреевна весьма хвалила.

— Я собственно не как учитель пришел, — Четыре_пи поставил на стол принесенный сверток. — У меня рационализаторское предложение.