Нас с тобой трое (СИ) - "tapatunya" - Страница 9
- Предыдущая
- 9/34
- Следующая
Тимур вернулся от окну к барной стойке и налил им вина.
— Что же, Елизавета Алексеевна, я готов выслушать вашу драматическую любовную историю, полную каких-нибудь детских травм и разнообразных рефлексий. Аналогию с «Бедной Лизой» проводить будем?
— Любопытно ты высказываешь свои просьбы. С этаким лихим наездом. Это какой-то модный стиль у нынешней молодежи такой?
Он дернул плечом, не зная, что ответить.
— Детка, — очень мягко произнесла Лиза, — если ты считаешь, что мы ступили на скользкую тропинку чересчур личных признаний, то мы можем закрыть эту тему на веки вечные.
— Я… Я могу немного послушать. Не слишком долго. И без подробностей. И только про вас. Не про него.
Она смотрела на него внимательно и строго, и Тимур не знал, куда девать свои глаза. Надо ли смотреть на лицо Лизы также пристально, как она на его? На бокал? На руки?
В конце концов он просто уставился куда-то за её плечо.
— Почему женщина остается с мужчиной, с которым ей плохо? — Лиза, в отличие от него, не отводила взгляда. — Ненависть и любовь одновременно — это вообще нормально? Чувство вины? Недовольство собой? Страдашки из-за того, что ты живешь не так, как ждут от тебя твои близкие?
Тимур кивнул.
— Наверное, все дело в том, что мы просто живые люди. И день за днем, шаг за шагом, двигаемся на ощупь. Нам страшно и нам непонятно. Мы не знаем, что ждет нас за поворотом. И боимся свернуть. Потому что если идти по прямой, то видно хоть какую-то перспективу.
— А как же эта пресловутая любовь? Разве один человек остается с другим человеком, даже если это больно и унизительно, не из-за любви?
— А что это такое?
От возмущения Тимур даже руками всплеснул. И уставился на Лизу. В глубине её глаз тлели крошечные искорки. Пересекающий губы шрам слегка подрагивал.
— Вы издеваетесь надо мной? — неуверенно спросил Тимур.
— Немного, — легко признала она. — Но ведь на самом деле, Тимур, это основной вопрос. Я, например, уверена только в одном: любовь делает нас хуже, а не лучше.
— Значит, вы не любили моего отца? — быстро спросил он.
— А секс с женатым мужчиной делает меня хуже?
— Стоп. Никаких разговоров о сексе.
— Нам нужно кодовое слово?
Вот теперь она уже откровенно смеялась.
— Давай будем есть торт, — предложила Лиза таким низким голосом, словно имела в виду что-то совершенно неприличное. Вроде ограбления банка.
— Помилуйте. Глухая ночь уже.
— Значит, нам никто не помешает.
— У меня мурашки от вас, — признался Тимур, доставая коробку из холодильника.
Лиза немедленно заглянула внутрь. Пустые полки и бутылки с водой.
— Господи Иисусе, — пробормотала она, — как ты еще только ноги не протянул?
— В основном потому, что без устали занимался самоедством.
— У тебя появится язва к тридцати годам. В сорок случится первый инсульт. В пятьдесят — инфаркт. В шестьдесят отлетит какой-нибудь тромб, и привет. Из замкнутого мальчика ты будешь постепенно превращаться в желчного холостяка. Все будут говорить о тебе «этот отвратительный прыщ».
— Прыщ?
— Прыщ, — твердо сказала Лиза, забрала у него коробку с тортом и поставила на стол.
— И все эти выводы вы сделали из моего пустого холодильника?
— Есть что-то опасное в людях, у кого в холодильнике прошлонедельная картошка не покрывается плесенью.
— Елизавета Алексеевна! — получилось слишком мало укора и слишком много содрогания.
Лиза засмеялась, отрезала щедрый кусок шоколадного торта и плюхнула его на тарелку Тимура.
— Этот торт призван спасти меня от страшного будущего, в котором я превращусь в человека-прыща? — с опаской разглядывая эту глыбу сахарного диабета, спросил он.
— Ну может быть, ты хотя бы перестанешь хлопаться в обмороки, как беременная от конюха принцесса.
— Мне кажется, тебе тоже надо пойти на хоровое пение.
— Спасибо мам, но нет. Вернее, я подумаю об этом, ок?
Оглушающая тишина стала Тимуру молчанием.
Он оглянулся.
Инга с мамой сидели на диване и смотрели на него с одинаковым выражением лица.
— Что? — раздраженно спросил Тимур.
Четырехлетний Марат встал с ковра и подошел к нему, протягивая своего мягкого пони.
— Да что с вами обеими такое?
— Видишь ли, Тим, — осторожно сказала мама. — Про хор я говорила Инге. Мне и в голову не пришло бы пригласить тебя на групповое пение. На групповое что-нибудь. Как ты вообще мог подумать, что я предлагаю тебе?
Инга вдруг захихикала.
— Представляю себе Тимура, поющего в хоре. Ой, мамочки!..
Марат подумал и неуверенно засмеялся тоже.
— Ты маленькая обезьянка, — с чувством сказал ему Тимур.
— А ты — псих-одиночка, — не осталось в долгу милое дитя. Видимо, именно так и именовали Тимура в семье сестрицы.
— Как мило, — сказал он Инге и сел на пол перед Маратом. Детеныш моментально вскарабкался ему на колени.
— А тебя, мартышка, — спросил его Тимур, — любовь делает хуже или лучше?
— Знаешь, я какой сильный? — заявил Марат.
Мама и Инга задумчиво переглянулись.
8
Тимур почти ушел из дома мамы, когда его остановил длинный звонок проводного телефона — странный атавизм, который нравился его отцу.
Взяв трубку, Тимур услышал:
— Особенно плохо по ночам, правда? Словно бы оказываешься в каком-то глухом подвале, где нет ни дверей, ни окон. Липко, душно, холодно. Тебе хорошо было — все ночи были твоими. Ты спала с ним каждую ночь из года в год. Как тебе теперь спится, Марина?
Голос был приглушенным, полным ненависти и боли.
— Кто вы? — спросил Тимур.
— О, Тимур, — рассыпался горохом этот голос, — дикий, пассивный мальчик, у которого нет энергии на то, чтобы жить. Как ты справляешься со своим горем?
— Кто вы? — спросил он уже громче.
— Или ты даже на то, чтобы горевать, не способен?.. Силы…
Подошла мама, вырвала у Тимура трубку и кинула её на рычаг.
— Надо отключить домашний телефон, — сказала она задумчиво.
— Мам, кто тебе звонит?
— Какая-то папина поклонница, я полагаю. Она многое знает про нашу семью.
— Это он говорил, что я дикий и пассивный?
— Папа волновался за тебя, — вздохнула мама.
— Он просто терпеть меня не мог, — ответил Тимур, выключая на телефоне звук. — Отключи его вообще. Кто в наше время еще пользуется городским телефоном? Как часто она звонит?
— Маме еще приходят фотографии на электронку, — сообщила Инга, появляясь в коридоре. — На них папа чудо как хорош.
— О, господи.
— Нет, не такие, — хмыкнула Инга, увидел его лицо. — Просто множество самых разных фотографий, сделанных в разные годы. Папа на лекциях, папа на улицах, папа ходит, папа ест, покупает себе галстуки. Такая крипота — кажется фотограф просто ходил за папой по пятам и тайно его фотографировал. И продолжалось это лет десять, если не больше. Ужас.
— Папа был очень популярным мужчиной, — ровно ответила мама. — Кажется, у него был сумасшедший фанат. Это ничего серьезного, Тим. Кто-то просто переживает его потерю вот так. Ты знаешь, людям надо говорить об ушедших.
— Почему эта чокнутая говорит с тобой? Ей больше не с кем?
— Не сердись, — попросила мама, — иногда люди вдруг сходятся в одной точке — случайные люди в случайной точке. И им становится лучше.
— Перешли мне её письма, — попросил Тимур.
Он набрал Лизу сразу из подъезда.
— Елизавета Алексеевна, вы неприятная врушка!
— Есть такое, — не стала отрицать она и вдруг закричала: — левее! Левее же! А теперь правее. Всё, Тимур, пока, мне некогда.
— Опять вранье, — рявкнул от в ответ. — Не смейте бросать трубку!
— Я…
— Ничем вы не заняты, — Тимур вышел на улицу и зашагал к остановке. — Просто придуриваетесь, чтобы быстрее закончить разговор. Потому что не хотите отвечать за свое вранье!
— Ого, сколько уверенности в твоем голосе. И чем по-твоему я сейчас не занята?
— Ничем не заняты. По воскресеньям вы не делаете ничего.
- Предыдущая
- 9/34
- Следующая