Для тебя я Ведьма! (СИ) - Вечер Ляна - Страница 36

Охотник долго рассматривал меня — заглядывая в глаза, аккуратно касался души, скользил по лицу и шее эфирной щекоткой. Чёрные точки зрачков вожака раздались по бледно-голубым радужкам, пряча за собой отблески тоски. В этом мучительно прекрасном ритуале была та опасная нежность, что я уже чувствовала от Пеллегрино в моменты близости.

— Я видел вас раньше…

— Нет. Не думаю. Мы не могли с вами встречаться, — тараторила, собирая в кучу все «нет» этого мира. — Простите, я случайно здесь оказалась. Заблудилась… Забрела не туда. Мне пора, ещё раз простите.

Я должна была попытаться уйти, хоть и понимала — шансы равны нулю, а на ноль нельзя делить и умножить на ноль — получишь ноль. Уроки синьора Ландольфи дали плоды совсем не вовремя. Вожак сегодня уже отпустил добычу, но не меня, не так, не в этот раз.

Пелле остался у дверей курятника, а я стремительно уносила ноги подальше от ощущений, что пугали почище смерти, но его тихий, растерянный голос, словно кувалдой вбил меня в землю:

— Девушка со шрамом…

Осторожно дотронулась ледяными пальцами до отметины на брови. Я давно перестала замечать широкий рубец: ладони не чувствовали его, когда умывалась, а глаза не видели, когда гляделась в зеркало, но окружающие по-прежнему ловили изъян на моём лице.

— Ваш портрет на рынке Илиси стоит сумасшедших денег, синьорина Гвидиче, — Пелле уже стоял у меня за спиной, обжигая дыханием затылок, — но чтобы купить его мне пришлось вцепиться в раму зубами — пятеро пройдох с тугими кошельками пытались перебить цену. Вы умудрились собрать всех богачей юга на рыночной площади Илиси.

Фавн бы побрал синьора Сальваторе! Это он решил, что слава Ловчим безумия не повредит, и нанял художника. Не помнила название городка, где мы неделю назад останавливались отдохнуть, но именно там Торе пришла в голову «гениальная» идея — запечатлеть наши лица акварелью. Мастер написал портреты, и командир отвалил ему десять кулаков золота за работу, плюс ещё пятьдесят сверху, чтобы тот сделал копии и проехался по рынкам. Каждый портрет снабдили серебряными табличками с гравировками имён и должностей Ловчих.

Всё вместе — рисунок, изящная овальная рама и блестящий кусочек драгоценного металла с надписью — смотрелись просто шикарно. Думаю, шедевры на рынке собирали немало зевак, а о цене и говорить страшно. Сто семьдесят кулаков золота в святейшую казну — сущие пустяки по сравнению с суммой, отваленной Пеллегрино за моё лицо.

— Портрет синьора Сальваторе вы тоже купили? — опасаясь собственных желаний, не нашла смелости повернуться.

— Нет, — он приятно улыбнулся голосом, — не испытываю страсти к изображениям мужчин, да и не каждая женщина способна дотронуться до моего сердца, а вам, луноликая синьорина Гвидиче, удалось присвоить его.

— О, Великий Брат… — моё тело пробрал озноб.

— Вы дрожите, — развернул к себе и растёр огромными ладонями мои плечи. — Попрошу хозяйку принести одеяло, очаг она не разжигала.

Туман в моей голове разделил Пелле-ублюдка и Пелле-любовника. Беспощадный убийца остался за дымчатой пеленой, видела лишь трепетного до мурашек по спине синьора с бронзовой кожей и прекрасной тёмной шевелюрой.

— Не нужно одеял, мне пора уходить, — через силу выдавила я.

— Останьтесь, прошу.

— Меня станут искать и…

— И командир накажет Ловчую за время, проведённое в компании Охотника, — слишком откровенно закончил за меня Пелле.

Я бы сказала иначе, а Пеллегрино опустил топор на оковы правды, и слова сорвались с его губ, дёрнув звонкие струны моей души. Освободившись от заклинания Эммы, я не стала свободнее, слишком многое держало рядом с Торе: обязанности Ловчей, моя магия, чувство вины.

— О, синьорина Гвидиче, — Пеллегрино сдвинул брови, догадка скользнула в голубых глазах, — вы видели смерть Энрике… Вы не командира боитесь — меня, — он крепко сжимал мои плечи. — Прошу, не надо. Разве я могу причинить боль женщине, о которой мечтал?

— Прекратите, — его слова обдали сердце кипятком.

— Вам неприятно, отвратительно моё чувство?

— Нет… Или… Мне пора.

Охотник отпустил — просто убрал руки с моих плеч, не произнеся ни слова. Схватив первый попавшийся фонарь со стола, поспешила убраться подальше от собачьих нежностей. Невиданный аттракцион щедрости — Пеллегрино бескорыстно попрощался в одну ночь и с Альдой, и со мной. Я страдала от приступов страсти, но не от слабоумия. Поверить в искренние чувства Охотника к Ловчей? Нет уж, увольте.

Ничего не видя во тьме сельской ночи, сбивая носы кожаных сапог, бегом неслась к трактиру. Фонарь пал смертью смелых, когда, запутавшись в юбке, я грохнулась и разбила хрупкую конструкцию о здоровенный камень. Ссадины на ладошках и коленях, холодный ветер в лицо, лай собак за спиной — волшебная ночь. После того, как на пути в третий раз повстречалась злосчастная каменюка, я призадумалась. Умудрилась заблудиться в небольшом селении — легендарное везение. До рассвета далеко, спросить дорогу не у кого, псы во дворах нервничали всё сильнее, а зудящие воспоминания о синьоре Карузо вновь жадно облизывали фантазию. Фавн его знает, сколько ещё предстояло провести в рядах Ловчих, но пока моё звание — компаньон командира даже с мыслями стоило быть немного осмотрительнее… Много осмотрительнее.

— Амэ! — такой родной голос синьора Ландольфи мазанул мёдом по горькому следу отчаянья.

— Слава печатям, Ром! — чуть не бросилась на шею лекарю, но вовремя разглядела влюблённую фурию за его спиной.

— Синьорины, — кареглазый красавец поднял фонарь над нашими головами, — объяснитесь, какого козла вы носитесь по селу ночью?

Никакие слова не могли сказать больше, чем подранная одежда: надо быть слепцом или полным идиотом, чтобы не понять — синьорины нашли весьма захватывающие приключения. Лекарь злился, с ответом медлить не стоило, но я не знала, успела ли Эспозито соврать. Секундное замешательство и, спасая ситуацию, фарфоровая куколка картинно рухнула без чувств на синьора Ландольфи. Я едва успела цапнуть из рук Рома благословенный источник света, а он подхватить синьорину врушку.

— Опять, — лекарь обречённо задрал нос к звёздам. — Третий раз уже.

— Переутомление? — невинность в моём голосе вышла чуть реалистичнее обморока наблюдательницы.

— Скудоумие, — фыркнул Ром. — Я жду ответ.

— Мы решили немного пройтись, а там собаки и… разбежались в разные стороны, заблудились, — виртуозно врать — не моё. — Как там синьорина Альда? Жива?

— Да, хвала великому Брату, она уже в трактире. В селении сейчас две стаи Охотников, — Ромео поправил, лишившуюся чувств фурию, у себя на руках. — Сначала мы забрели не к тем ублюдкам, потеряли время. Честно говоря, я уже не надеялся найти Альду живой, но всё обошлось.

— Хвала Великому Брату, — вознесла руки к небу.

— Хвала, — кивнул Ландольфи. — Идём, Амэно. Нас ждёт тепло очага и вино.

Синьорина Эспозито бесстыже прижималась мраморной щёчкой к лекарской груди, едва заметно улыбаясь краешками губ. Похоже, эта птичка не собиралась махать крыльями.

— Постой, — я дёрнула идущего впереди лекаря за рукав куртки, — надо найти Сальваторе. Он ведь не знает, что мы встретились.

— Амэ, — Ром продемонстрировал коронную паузу, — Торе… он… Командир не пошёл вас искать.

— Ай! — растеряно всплеснула руками. — Как он мог не пойти?

В селении две стаи Охотников, вокруг кромешная тьма, Ловчая могла быть в шаге от смерти, а Тор не соизволил поднять зад? Быть не может.

— Как это не пошёл, я тебя спрашиваю?! — собаки зашлись лаем мне в унисон.

— Гвидиче, прошу, поговорим в трактире.

— Он с Альдой в комнате заперся, — фурия прервала спектакль и спрыгнула с рук лекаря.

Слова Эспозито булавкой вошли в моё сердце. Скудные блики фонарного света на мгновение погасли, и я прижала ладонь к ноющей груди. Так хотелось, чтобы Мими ошиблась, соврала, сказала назло, но она с сожалением поджала губки, а Ром виновато отвёл глаза.