Дикие - Пауэр Рори - Страница 50

Мы спускаемся по тропе к берегу, притормаживая на скользких от воды камнях. Риз протягивает руку и помогает мне сохранить равновесие.

Тропа обрывается, не доходя до воды, и нам приходится прыгать. Ботинки вязнут в песке, оставляя быстро исчезающие следы. На горизонте виднеются черные очертания материка.

— Садись. — Риз указывает на один из камней. — Надо перевязать тебе руку.

Я сажусь и передаю ей рюкзак, в который сунула аптечку. Повязка, которую сделала мне Джулия, едва прикрывает половину раны на ладони, и, когда Риз открывает аптечку, у меня вырывается вздох облегчения: внутри лежит белоснежный эластичный бинт.

Она берет мою руку в свои, вращая плечом, чтобы расслабить мышцы. Снег — легкий, но липкий — падает мне за воротник и щекочет шею, и я натягиваю капюшон, пока она разматывает мою импровизированную повязку.

— Ну ты даешь, — говорит она, осторожно ощупывая ладонь. — Ты ее хотя бы чувствуешь?

— Местами.

Она расправляет бинт и заново перевязывает мне руку, не касаясь тех мест, где кровь уже начинает пропитывать белое полотно.

— А шевелить можешь?

Я дергаю большим пальцем, и Риз, улыбаясь, отпускает мою руку.

— Хорошо, — говорит она. — Еще поживем.

Она встает и убирает аптечку в рюкзак. Я смотрю ей за спину, на бледные очертания материка.

— Он кажется таким далеким.

— Миль тридцать до берега. — Сощурившись, она вглядывается в горизонт. — А что потом, как доберемся?

— Нам нужно в Кэмп-Нэш, — говорю я твердо. — Байетт должна быть там, и я ее не оставлю, даже если она и правда умерла.

— Гетти…

— Нет, я не могу ее бросить. Ты не понимаешь.

Риз отворачивается.

— Вообще-то понимаю.

Ну конечно. Ее отец. Я подавляю приступ тошноты.

— Прости, я не хотела… — Я задираю голову и смотрю, как падает снег. — Не думай, что я забыла. Или что я считаю, что все нормально. Я знаю, что ты злишься, и знаю, что эта злость уляжется нескоро, и я тебя понимаю.

— Я злюсь, — медленно говорит Риз. — Но почти этого не чувствую. Я знаю, что эта злость еще вернется, но мне тоже есть о чем жалеть. — Она косится на меня, на мое горло, и я вспоминаю ощущение от сжимающей его серебряной руки. Это было неделю назад, но кажется, будто прошли годы. — Сейчас есть вещи поважнее.

У меня вырывается смех облегчения на грани с плачем, и Риз наклоняется, касаясь меня плечом.

— И одна из таких вещей — лекарство, — продолжает она. — Никто его не ищет. Теперь мы это знаем.

— Может, мы найдем что-нибудь в Кэмп-Нэше, — говорю я. А потом вспоминаю Уэлч на причале и то, что она сказала о моих родителях. И то, что я сказала об отце. — А возможно, кто-нибудь нам поможет.

Риз хмурится.

— Кто, например?

— Мой папа. — Интересно, в Норфолке ли он до сих пор. Возможно, его перевели куда-то еще. Как они с мамой живут теперь, думая, что я мертва? — Он из флота. Не из Кэмп-Нэша, но он может что-то знать, и, боюсь, это все, на что мы можем сейчас надеяться.

Риз молчит, и я отворачиваюсь. Я знаю, что она думает о своем отце, и жду, пока она соберется с силами.

— Хорошо, — наконец говорит она. — Сначала Байетт, потом лекарство.

Я застегиваю рюкзак, а Риз быстро переворачивает лодку и подтаскивает к воде. Я вижу заржавевший подвесной мотор, который чудом держится на корме.

— Он работает? — спрашиваю я. — Или придется грести? Тридцать миль — это не шутки.

— Должен работать, — говорит Риз. — И отец всегда держал в ящике запас топлива.

Я наблюдаю за ней, пока она проверяет весла и на всякий случай укладывает их поперек сидений. Мощная волна подбрасывает лодку, и я отскакиваю назад. Я дочь морского офицера — там, откуда я родом, ходят на судах покрупнее. Устойчивых и широких, без смоляных заплат на корме.

Риз смеется; ветер треплет ее косу, и у меня сжимается сердце. Над нами собираются облака, и утреннее солнце касается воды. Скалы стонут под порывами ветра, и я никогда не отпущу Ракстер, как бы далеко ни оказалась. И он никогда не отпустит меня.

— Залезай. — Риз протягивает мне рюкзак. — Я нас вытолкну.

Я забираюсь в лодку и усаживаюсь лицом к берегу, крепко держась за планширь. Риз толкает лодку, пока не заходит в воду по колено, и я чувствую, как у меня бунтует желудок, когда лодку начинает болтать из стороны в сторону.

— Осторожно, — говорит она. — Я запрыгиваю.

Она делает последний шаг, отталкиваясь посильнее, и наваливается на планширь. Лодка накреняется, и Риз перебирается через борт. Меня обдает брызгами, и я отшатываюсь.

— Готово, — говорит она, падая на скамью напротив. — Все нормально?

— Ты вылила в лодку половину океана.

Она закатывает глаза.

— А кроме этого?

— Нормально.

Волны уже толкают нас назад к берегу, и Риз, поправив рычаг мотора, дергает трос. Ничего не происходит, но она пробует снова и снова; наконец мотор с ревом оживает, выплевывая фонтан брызг, и мы трогаемся с места.

— Ну вот, — говорит Риз, и за шумом двигателя я с трудом могу ее расслышать. — Поплыли.

Берег удаляется. Риз не оглядывается.

Мы идем вдоль северного побережья. Риз не запускает мотор на полную мощность, чтобы сэкономить топливо, и мы движемся медленно, а мимо скользит берег, и снег кружит мягкими вихрями. Деревья выстроились в ряд, как спички, а когда солнце поднимается выше, берег сменяется болотом. Примерно в полумиле до этого мы проходим мимо выступающего над водой причала.

Здесь двигаться становится сложнее, песчаные отмели выныривают в самых неожиданных местах. Я прищуриваюсь, высматривая на берегу туристический центр. Сразу за ним дно резко уходит вниз, а потом начинается открытый океан.

Вскоре я уже могу его разглядеть. Здание ютится на северной окраине острова, отрезанное от топи густым перелеском. Внешне оно напоминает жилой дом с кровельной плиткой, крыльцом с видом на океан и приземистой пристройкой с дальнего края, появившейся лет десять назад, когда совет по туризму решил осовременить здание. Сейчас оно выглядит почти бесформенным, как будто накрыто брезентом.

Я выпрямляюсь. Потираю глаз, жмурюсь и снова смотрю. На крыше торчит антенна, но остальная часть здания действительно скрыта под брезентом, и его края трепыхаются на ветру.

— Стой, — говорю я, и Риз, щелкнув выключателем, заглушает мотор.

— Что такое? Там никого не должно быть.

Брезент не укрывает центр целиком, но с такого расстояния деталей не разглядеть. Я видела, как подобным образом здания защищают на время дезинфекции. Но зачем это делать здесь?

И тогда все встает на места. В ту ночь от дома Харкеров отплыла лодка, но она направилась не в Кэмп-Нэш. Она поплыла сюда.

— Мы думали, что они на материке, — говорю я. — Флот, ЦКЗ. Но они все это время были на Ракстере. — Я поворачиваюсь к Риз. — Вот с кем разговаривала Уэлч. У них здесь пост. Сама подумай. Они не могли привезти зараженный материал на материк.

— И вместо этого направили подразделение сюда. — Риз хмурится. — Звучит логично. Но ведь они могли заразиться сами.

— Они пошли на риск. — Променяли собственную безопасность на доступ к материалам. Доступ к нам. — Когда они готовы испытать лекарство, они просят живую испытуемую. И получают ее. — Я подаюсь вперед, и лодка накреняется. — Байетт там. Я уверена.

Риз обводит лодку вокруг мыса и направляет ее к причалу. Тросов для швартовки давно нет, и веревки у нас тоже нет, так что мы заплываем на отмель, закапываясь носом в ил.

Она пропускает меня вперед и придерживает лодку, пока я выбираюсь на берег. Вода мутная, и я не вижу дна, но здесь должно быть неглубоко. Я перебрасываю ноги за борт, и лодка накреняется, когда я переношу вес тела через край. А потом я, оттолкнувшись от лодки, прыгаю в камыши, и на моих ногах смыкается ледяная вода.

Вода доходит всего до середины голени, но сегодня холодно, гораздо холоднее, чем когда-либо. Я дрожу и напоминаю себе, что бежать на берег рано: нужно придержать лодку, чтобы Риз могла вылезти.