Ночь без конца - Кристи Агата - Страница 8

– А тут не было ли аварий? Ничего плохого тут не случалось?

– Да как тут не быть авариям? Вы посмотрите только на изгибы и узость этой дороги! Сельский совет давно следовало расстрелять за то, что они ничего по этому поводу не делают. Конечно, тут вечно будут аварии. Даже предупредительных знаков недостаточно.

– Только аварии? Других несчастных случаев не было?

– Послушайте, – взялся я ее разубеждать. – Людям нравится коллекционировать бедствия. Всегда имеется уйма бедствий, которые можно коллекционировать. Так выстраиваются истории о каком-нибудь месте.

– И это – одна из причин, почему эта недвижимость уйдет задешево?

– Ну, думаю, такое возможно. То есть если уйдет к местным. Только я не думаю, что к местным уйдет. Я ожидаю, что его купят под строительный участок, – сказал я. – А вы дрожите. Не надо дрожать. Ну-ка, давайте пойдем быстрее, это нас согреет, – добавил я. – Может, вы хотели бы, чтобы я вас оставил прежде, чем мы до деревни дойдем?

– Нет. Разумеется, нет. С какой стати?

Тогда я очертя голову совершил стремительный бросок:

– Послушайте. Я собираюсь завтра в Маркет-Чадуэлл. Я… Я предполагаю… То есть я не знаю, будете ли вы еще там… Я хочу что спросить… есть ли возможность… снова вас увидеть?

Я волочил ноги и отворачивался, чувствуя, как краска заливает мне лицо. Во всяком случае, мне так казалось. Но ведь если я ничего не скажу сейчас, как же я смогу все это продолжить?

– О да, – ответила Элли. – Я не уеду в Лондон до вечера.

– Тогда, может быть… вы согласитесь… то есть я хочу сказать, я думаю, это, конечно, дерзость…

– Вовсе нет.

– Тогда, может быть, вы согласились бы прийти выпить со мной чаю в кафе? Оно называется, по-моему, «Грустный дог». Оно вполне приличное, – продолжал я, – то есть… – Я никак не мог найти нужное слово и произнес слово, которое раза два при мне употребила моя мать: – Оно вполне благопристойное.

Тут Элли рассмеялась. Думаю, это слово в наши дни прозвучало довольно своеобразно.

– Не сомневаюсь, что там очень мило, – сказала она. – Да. Я приду. Около половины пятого вам будет удобно?

– Я буду ждать вас, – ответил я. – Я… Я рад. – Я не стал уточнять, чему я рад.

Мы уже подошли к последнему повороту дороги. За ним начинались дома деревни.

– Ну, тогда – до свидания. До завтра, – сказал я. – И не думайте больше про то, что наговорила вам эта старая ведьма. Ей просто нравится людей пугать – мне так кажется. Да и в голове у нее не все дома, – добавил я.

– А вам не кажется, что это место вызывает какой-то страх? – спросила Элли.

– Земля цыгана? Нет, мне так не кажется, – ответил я. Я ответил, пожалуй, чуть слишком решительно, но я и правда не чувствовал, что оно вызывает страх. Я считал, как считал и прежде, что это место очень красиво – красивая оправа для красивого дома…

Ну, вот так прошла моя первая встреча с Элли. На другой день я был в Маркет-Чадуэлле, ожидая Элли в кафе «Грустный дог», и она пришла. Мы с нею пили чай, и мы разговаривали. По-прежнему мало говорили о себе, то есть не говорили о том, как живет каждый из нас. Мы говорили больше всего про то, о чем думаем, что чувствуем; а потом Элли бросила взгляд на свои часики и заявила, что ей надо уходить – ее поезд в Лондон отправляется в пять тридцать…

– А я полагал – у вас здесь машина? – удивился я.

Она взглянула на меня немного смущенно и ответила, что, мол, нет-нет, вчера это была не ее машина. Она не стала объяснять, чья это была машина. Тень смущения снова наползла на нас обоих. Я поднял вверх палец – показать официантке, чтобы принесла счет, заплатил и сразу прямо спросил Элли:

– Я смогу… смогу когда-нибудь увидеться с вами опять?

Элли не смотрела на меня. Она смотрела вниз – на столик. И сказала:

– Я пробуду в Лондоне еще две недели.

Я спросил:

– Где? Когда?

Мы договорились встретиться в Риджентс-парке[8] через три дня. Погода стояла чудесная. Мы немного перекусили в ресторанчике на открытом воздухе, погуляли в Саду роз[9] королевы Мэри, посидели там на шезлонгах и говорили, говорили… С этого дня мы стали рассказывать друг другу о себе. Я рассказал Элли, что учился в хорошей школе, но в остальном мне нечем похвастаться. Рассказал ей о разных работах, какими пришлось заниматься, правда, не обо всех, и о том, как ни на одной надолго не задерживался, ни к чему надолго не привязывался, как меня одолевало беспокойство и я переезжал с места на место, пробуя то одно, то другое. И вот странно и забавно – ее привело в восторг то, что она услышала.

– Это так не похоже! – сказала она. – Так замечательно не похоже!

– Не похоже? На что?

– На меня.

– Вы – богатая девочка? – спросил я, поддразнивая ее. – Бедная маленькая богатая девочка?

– Да, – призналась Элли. – Я – бедная маленькая богатая девочка.

И она заговорила – как-то отрывочно – о своем происхождении из богатой семьи, об удушающем комфорте, о скуке, о практической невозможности самой выбирать себе друзей, невозможности вообще делать что-то по собственному желанию. Порой, глядя на людей, которые, по всей видимости, наслаждались такой жизнью, она чувствовала, что не способна на это. Мать ее умерла, когда Элли была еще в младенческом возрасте, и отец снова женился. А потом, через несколько лет, умер и он. Я так понял, что Элли недолюбливает свою мачеху. Та жила в основном в Америке, но обычно много путешествовала.

Мне казалось просто фантастикой, когда я ее слушал, что какая-то девушка в наши дни, в нашем веке может вести такой замкнутый, такой затворнический образ жизни. Конечно, она ходила на вечеринки, посещала спектакли и концерты, но такое могло быть и полсотни лет тому назад – судя по тому, как она об этом говорила. У нее не было совсем никакой личной жизни, ничего увлекательного! Ее жизнь отличалась от моей, как мел отличается от сыра! Конечно, слушать об этом было по-своему интересно, только мне такая жизнь представлялась бессмысленной.

– Так у вас практически нет собственных друзей? – спросил я. – А как же насчет молодых людей?

– Их для меня подбирают, – произнесла она горько. – Все они смертельно скучны.

– Это почти как в тюрьме сидеть, – сказал я.

– Очень на то похоже.

– И совсем нет собственных друзей?

– Теперь есть. У меня есть Грета.

– А кто это – Грета?

– Она сначала приехала как au pair[10]… нет, пожалуй, не совсем так. Сначала у нас жила девушка из Франции – целый год, для моего французского. А потом приехала Грета, из Германии, для немецкого. Грета – совсем другая. Все стало по-другому после ее приезда.

– Вы очень привязаны к Грете? – спросил я.

– Она мне помогает, – объяснила Элли. – Она на моей стороне. Она так все устраивает, что я могу теперь делать, что хочу и ездить куда хочу. Она даже может для меня солгать. Я бы не смогла уехать, чтобы побывать на Земле цыгана, если б не Грета. В Лондоне она составляет мне компанию и присматривает за мною, пока мачеха находится в Париже. Я пишу ей два-три письма, и если уезжаю куда-нибудь, Грета ей каждые три-четыре дня отправляет по письму, чтобы на каждом был лондонский штемпель.

– А почему, кстати, вам захотелось побывать на Земле цыгана? – спросил я. – Для чего?

Элли ответила не сразу.

– Это мы с Гретой устроили, – сказала она наконец. – Грета просто замечательная, знаете. Она придумывает всякие вещи. Она порождает идеи.

– Как она выглядит, эта ваша Грета?

– О, Грета красивая. Она – высокая, она – блондинка. Она все умеет.

– Я думаю, вряд ли она мне понравится, – сказал я.

Элли рассмеялась:

– Ну что вы! Она вам обязательно понравится. Я уверена, что понравится. Она к тому же очень умна.

– Не люблю очень умных девушек. И мне не нравятся высокие блондинки, – заявил я. – Мне нравятся девушки небольшого роста, с волосами цвета осенней листвы.