Форк 1941 (СИ) - Кулаков Игорь Евгеньевич - Страница 34

Удивительно, но гадости в адрес капиталистов от него звучат как бы не чаще, чем от нас. А для наших сравнений идёт в ход всё – и советская пресса, и английская пропаганда. Однажды заставший нас вечером за этим делом пришедший в отдел товарищ Фитин присоединился к дискуссии. Впрочем, он в основном слушал. А днём спустя мы (точнее я, ибо выполнение было возложено только на меня одну) получили распоряжение от товарища Берии – инициативе решили ждать ход. Теперь ко мне приходит несколько урезанные и обезличенные (как я понимаю, самим Павлом Михайловичем) разведсводки. С которыми сравнивается (по мере возможности) ход событий в иной истории. Мои же сравнения и выводы уходят сразу наверх.

Затея руководства проста – сразу отметить расхождения в истории «тамошних» и «здешних» лет. И, мне кажется, наши руководители желают наблюдать не за тем, про что обязательно в газетах по их командам будет сообщено, а за тем, как будут действовать и параллельно что будут говорить «на публику» руководители наших союзников и врагов.

Чтобы предпринимать какие-то меры заранее?

Появившийся снова на следующий день после того «музыкального полуночничанья» у нас академик, явно вовсю использовавший своё возвращение в Москву для того, чтобы прикоснуться к «иным знаниям будущего», выдал…

– Не знаю, но это нельзя скрывать… эти знания не должны пропасть втуне.

Насторожившийся начальник отдела, у которого явно мысли сразу повернулись в нехорошую сторону, сразу попробовал окоротить того:

– Разве что лично товарищ Сталин сочтёт возможным…

Иоффе, без тени сомнения, уверенно заявил.

– Я так и сделаю, спасибо за совет. Изложу свою точку зрения товарищу Сталину. Попрошу допустить хотя бы нескольких моих коллег из академии наук СССР до знания о факте путешествия во времени. Не уверен, что получу разрешение, но попробовать должен.

– Ну, пробуйте… вам, Абрам Фёдорович, если что, по голове, сразу на месте и прилетит.

Не на того напал. Не знаю, какие именно аргументы академик приводил товарищу Сталину, но… ведь добился своего!

Двоих выбранных Сталиным медицинских специалистов отвезли «поговорить с потомком», «посмотреть что полезного по их профилю есть в материалах» в не менее именитой компании. И попаданец буквально проклял свою долю, когда его стали рвать на части «дорвавшиеся до тела» и требовавшие деталей и мелочей… ну буквально обо всём. Ибо предыдущее «программистко-военно-политическое прогрессорство» не слишком далеко выходило за рамки привычной ему «прогерской» профессиональной деятельности и некоего объёма разговоров «за жизнь и политику». А у новых знаменитостей, похоже, было большего свободного времени, а тут и допуск к «настоящему откровению» нарисовался…

Его хватило на две недели. Точнее, они стали финальным аккордом. А уже в двадцатых числах мая он, похоже, не выдержал всего происходящего с ним с августа 1940-го и накатал бумажку, лёгшую на стол Поташника, в которой попросился в отпуск. Без всяких экивоков указывая желаемое место – на Чёрное море. В район Сочи. Пока есть возможность. Пока не началась война.

Почти как там в весёлом тексте из 80-х – «… желательно в июле и желательно в Крыму…»

К некоему его удивлению (он даже немного был готов побузить, отстаивая право на законный отпуск), её удовлетворили. Берия, которому Поташник молча выложил на стол бумажонку-заявление попаданца, мрачно взглянул на майора ГБ и уточнил:

– Говоришь, раздражённый совсем стал?

– Деваху бы фигуристую ему, чтоб лишним голову не забивал… - осторожно высказал майор желаемое (в русле «совсем крепко привязать попаданца к СССР»).

– С твоими двумя, что – совсем никак? – уточнил нарком.

Майор лишь покачал головой.

– Обе – мимо. С одной по прежнему через раз общаются как кошка с собакой, а другая, похоже вздыхает по нему, но…

– Значит не судьба. Пусть терпит… раз такой разборчивый… - хохотнул Берия – … отпустить, действительно, что-ли его… в море остудить свой конец… - скабрезно пошутил нарком.

Подумав пару минут, он подвёл итог вслух:

– Так, с М-1, как я знаю, всё по графику. Готовят к серийному производству в Молотове. Его присутствие там не критично. Этот, как его там… магнитный барабан… без него подключат. А на море… - он завершил прерванную мысль – … пусть проваливает. Отправь там с ним кого сам сочтёшь нужным.

Парой дней спустя, Сталин, узнавший от Берии о том, что тот своей властью разрешил отправить в начале июня потомка в отпуск, только прокомментировал:

– Что, не выдержал юный буржуй советских темпов работы, спёкся и на море захотел?

На сём попаданец снова выпал из их поля зрения.

Война стояла на пороге.

Седьмого мая встретил начало рабочего дня с вновь ожившими ощущениями – сравнениям из «прошлого/будущего».

Послезавтра – «День Победы», которого, увы, ещё нет. Да и в «войну заново», видя (насколько я могу судить при моих принудительно ограниченных контактах) мирное состояние страны, не хочется верить. Здесь она ещё впереди, а местные допущенные не понимают, несмотря на просмотренный неоднократно парад – 2018, насколько близко к сердцу воспринимаю дату 9-го мая я.

«Две страны – две системы»… ха, я знаю это клише, хоть и использовавшееся совсем по иному поводу, из присущего прошлой для меня эпохе! Два времени – два восприятия, однако же, для меня – попаданца – это великий день, для «здешних» – обычная дата. Понятно, что так и должно быть. Странно, если бы было иначе.

Буду ли я воспринимать как «День Победы» ту дату, когда знамя Советской страны будет (в чём я, не сомневаюсь – разве может быть иначе?) «здесь» водружено над разрушенным рейхстагом? Наверное, всё же буду. Те жизни множества наших, которые возложит на алтарь Победы народ страны, скорее всего, подарят подобное восприятие. Умноженное на память о двух реальностях. Единственным, скорее всего, жителем которых одновременно обеих стал я.

Воспоминания о бесчисленных цифровых копиях в всемирной сети – часто надорванных, любительских и пожелтевших фотографий тех, кто принёс Победу тогда. Да и (меньше, но всё равно…) тех, кто сражался на иной стороне.

Ну почему, почему, Сталин не попробовал достучаться до разума Гитлера!? Тот, конечно, мировое зло, но зло не какое-то инфернальное или всё же… инфернальное? С которым нельзя договориться никак? Только дилемма «мы или они»?

Гитлер явно не желал поражения своей стране. Конечно, рассчитывал он на полную победу. И сейчас, нашим пробовать решить каким-то компромиссом нельзя, можно сделать только хуже?

Ладно, это всё – отвлечённые рассуждения. Войны, похоже не избежать. Сталина, конечно, больше спрашивать про идею не буду… зачем снова нарываться, если то, что называют «окно возможностей», похоже, окончательно захлопнулось.

Сколько миллионов наших… да и тех, кто – враги, умрёт, даже ради «лучшей Победы» и чтобы «наших умерло меньше»? И будет ли послевоенный мир лучше, чем в «моём прошлом»? Но эти мысли я оставлю пока при себе. Имею ли я право их озвучивать, когда вскоре на советской земле появится фашистские концлагеря и каждый день войны будет пожирать десятки тысяч жизней… увы, я не сильно верю в «малой кровью, могучим ударом, на вражеской территории» даже с помощью сведений из будущего. Очень хорошо, если не будет ни масштабного окружения под Киевом, ни блокады Ленинграда, ни подобных катастроф. Но что-то, я думаю, похожее, всё равно будет.

О альтернативах вслух и гуманизме к врагу лучше рассуждать тогда, когда он будет побеждён и безоговорочно капитулирует. Или хотя бы Победа будет уже видна. Тогда можно будет спросить о том, как «Вождь»(TM) видит желаемое для страны справедливое послевоенное устройство мира… да и про милость к падшим потрендеть.