Имитатор. Книга вторая. Дважды два выстрела - Рой Олег - Страница 10

– Витя… – он не столько услышал это, сколько догадался по движению потемневших сухих губ. – Береги его… Паша… обещай…

Упав возле узкой белой койки на колени, он прижался губами к высунувшейся из-под простыни ладони – клялся.

И держал потом свое обещание – изо всех сил, изо всех своих умений. Как же! Маша просила сына беречь! Вот только он… не уберег. Ошибся. Думал, беречь – значит, оберегать. Щадить. Прощать.

А сейчас уже и не изменишь ничего.

Сам-то Витька ни о чем таком не задумывается, абсолютно убежденный, что именно он живет правильно. И ведь неглуп, совсем неглуп. Защиты от отца – если вдруг что – ожидает, как чего-то бесспорного, но торопиться с карьерой – и требовать, чтоб отец подтолкнул – не спешит. Ну да. Чего ему по карьерной лестнице карабкаться, ему и в операх удобно и приятно.

Вот Вершина – совсем другая. Морозовская школа. Острая, хваткая, сообразительная. Временами лишнего себе позволяет, но это от избытка рвения.

Эх, жалко, что у них с Машей дочки не было. А может, и хорошо. Если он сына перестаравшись с заботой, проморгал, страшно представить, что в таких условиях могло вырасти из девочки.

– Какие люди!

Арина поморщилась. Бибика – Борька Баклушин – улыбался так радостно, словно лучшего друга встретил. А какие они друзья? Нет, Борька, бесспорно, и симпатичный, и дружелюбный, и в следственном деле отнюдь не идиот, а если по показателям раскрываемости, так и вовсе чуть не лучший следователь управления. Но, как говорят, не по хорошу мил, а по милу хорош. Баклушин был ей не то что не мил – почти неприятен. Как питон за стеклом террариума: и красивый, и грациозный, и глаза пронзительные, однако весь насквозь чужой. Потому и за стеклом.

Необъяснимой своей неприязни Арина, впрочем, старалась не демонстрировать. Хотя иногда хотелось.

– Ну чего там с Шубиным? Отбегался, бедняга? Чего ты там наосматривала? Ты ж выезжала? – Борька сыпал вопросами все с той же радостной улыбкой.

– А откуда ты… – она нахмурилась.

Баклушин засмеялся:

– Так, болтают… Так чего там? Неужели возбудила? И чем так нагрузилась? – он кивнул на стопку папок, которую Арина прижимала к груди одной рукой, второй в это время пытаясь попасть ключом в замочную скважину на двери своего кабинета.

– Ну… так… – она неопределенно помотала головой, покрепче прижав разъезжающиеся папки. – Дела из архива забрала, которые Шубин зачем-то изучал. Глянь, может, помнишь какие-то?

– Тю-у… – отмахнулся Бибика. – Ты б еще про Октябрьскую революцию спросила! Я ж ненамного раньше тебя сюда пришел. А тут, – скользнув взглядом по расползающимся папкам, он изобразил недовольную гримасу. – Откуда мне знать? Пахомов, может, и помнит. Или Морозов, он тут знатно порулил, это теперь на лаврах почивает, а были времена…

– Ты его не любишь? – зачем-то спросила Арина.

– Что он, девка, что ли, любить его? Просто… – Баклушин сморщился, как будто откусил от зеленого лимона. – Является, как будто он еще фигура, важняк, нос везде сует. А все ему подыгрывают, только что духовой оркестр не приглашают и ковровую дорожку не расстилают. Ах, Александр Михайлович, какое счастье вас лицезреть!

Уже свалив на свой стол папки с делами, Арина раздраженно подумала, что не зря она все-таки Борьку недолюбливает. Лыбится дружелюбно, а даже дверь открыть не помог, чего уж там про дела говорить. Откуда мне знать, понимаешь ли! То есть: я не знаю, чего там у тебя, но ко мне с этим не приставай, я себя утруждать не желаю. Удивительное у человека соответствие собственной фамилии – что угодно, лишь бы не перетрудиться. Как он такие показатели выдает: раз – и в суд, раз – и в суд, и ведь на дослед не возвращают, все дела без сюрпризов слушаются! – уму непостижимо.

Изъятые в шубинской квартире папки более-менее дублировали те, что Арина добыла в архиве. Кроме двух: про бизнесмена Транько, застрелившего собственного начальника охраны, и про еще одного бизнесмена, Федяйкина, которого выкинула с балкона собственная красавица-жена.

Арина сравнила даты. Да, точно. Эти убийства случились уже после того, как Шубин уволился. Хотя связи у него, похоже, остались. Вот копия опроса дочери погибшего, вот показания соседей. Такие же, как в основном деле. На этом сходство заканчивалось. А вот и главное отличие – куча газетных вырезок и распечаток из интернета, чего в уголовных делах обычно не бывает. Зачем Шубин из собирал? Вел собственное расследование? Или следил, не появилось ли у следствия других подозрений? Или смеялся над слепотой следователей и восхищался собственной хитростью? Дескать, вон я сколько натворил, и ни у кого никаких подозрений.

М-да. А потом у Шубина внезапно проснулась совесть, и он застрелился, исповедавшись во всех своих грехах? Так не бывает.

Возьмем, к примеру, Федяйкина, которого жена с балкона сбросила. Если верить предсмертной записке, жена ни при чем, а убил несчастного дядечку Шубин. Арина хмыкнула. Вот именно – если верить. Как он в квартиру попал? В изолированный пентхаус. Куда вообще-то просто так не зайдешь. Там, небось, еще и камеры наблюдения везде понатыканы. Хотя записи, пожалуй, надо будет пересмотреть.

Вторая «не-дубль» папочка газетными вырезками и интернет-распечатками была полна еще более. Арина брезгливо пролистала пожелтевшие бумажки. Тьфу. Журналисты, писавшие про убийство корпоративного начальника охраны собственным работодателем, все как один связывали его со случившимся за год до этого убийством заместителя начальника областного наркоконтроля. То убийство было громким, Коломыйцева убили в собственном доме, вместе с семьей – родителями, сестрой и двумя малолетними племянниками. Журналисты, которые, как водится, все знали куда лучше любого следователя, изощрялись в гневных вопросах: почему, мол, тогда, после ареста исполнителей, никто не тронул Транько – заказчика более чем очевидного? А теперь, дескать, организовавший по его приказу убийство Ведекин принялся своего работодателя шантажировать, за что и поплатился. И чего тут расследовать, вопияли журналисты, все же очевидно.

Логически очевидно, хмыкнула Арина, а улики? Улики где? В убийстве Ведекина (по версии СМИ – шантажиста) все было не столь романтично, как излагали журналисты. Господина Транько задержали прямо на месте преступления: прочитав про «наблюдение, начатое по оперативным данным», Арина хмыкнула. В переводе на нормальный язык это означало, что кто-то из Траньковской конторы стукнул кому-то из оперов, что два конторских начальника планируют свидание «на лоне природы». Но не то чтобы шашлыки с девочками на озере, а чисто тет-а-тет. Что, в общем, странно: за каким чертом встречаться в неуютном парке, если вы можете ежедневно видеться в приятном комфорте евро-офиса. Ну и опера, не будь идиоты, решили последить, что там такое интересное намечается. Наблюдали оперативники несколько издали, но на выстрел подбежали. Пистолет Транько, конечно, в кусты закинуть догадался, но, поскольку пистолет был зарегистрирован на его фирму, ни следствие, ни суд особых сомнений не испытывали. Даже с мотивом особо не заморачивались: шантаж, столь очевидный господам журналистам, доказывать не стали, ограничились «личной неприязнью на почве совместной деятельности».

Мотив, отметила Арина, хлипенький. Хотя улики против господина Транько вполне железобетонные – ну не инопланетяне же потерпевшего пристрелили! – поэтому на расплывчатость мотива суд глаза и закрыл.

Правда, если хотя бы часть журналистских воплей соответствует действительности, шантаж там, пожалуй, не исключен…

Погоди, погоди, а при чем тут тогда Шубин? Он там в кустах сидел, что ли? Кстати, отметила Арина, а кусты-то, где обнаружилось орудие убийства, осмотрели поверхностно. И собачек не использовали. Пальчиков-то на пистолете, само собой, нет, а вот запах вполне мог наличествовать. И это была бы действительно железобетонная привязка орудия к убийце. А вот если нужного запаха не было – тогда роковой выстрел мог совершить кто угодно: хоть инопланетяне, хоть бы даже и Шубин.