Героинщики (ЛП) - Уэлш Ирвин - Страница 3

- Еще один из грёбанных панков или рокеров, как вас там, готовиться об заклад!

- Не знаю, что он сейчас слушает, - отвечаю я. Меня это начинает раздражать.

Может он иногда изображать старого тупого мудака.

- Глупый рок, - смеется он вместе с друзьями - еще одна херня, которой он временно увлекся. Какие у тебя последние интересы? Видимо, ночные клубы и всевозможные такие тусовки? Ходите в «Казино Болтон», попиваете колу?

- «Казино Уиган», - поправляю я.

- Никакой разницы. Однажды могут и изменить название.

Энди с парой ребят присоединяются к отцу и начинают смеяться надо мной, но я просто терплю эти издевательства, потому спорить с этими сонными стариками о музыке нет никакого смысла. Я хочу сказать им, что Пресли и Леннон уже кормят червей и стоят только того, чтобы насрать на них, но это хорошее настроение, которое охватило весь автобус, убивает во мне всякое желание вступать в эту споры.

Понемногу, с помощью полиции, мы попадаем в село, и автобус останавливается на главной улице рядом с остальными автомобилями. Удивительно, хотя все еще рано, солнце только начало пригревать, а людей на улице становилось все больше и больше.

Старик отходит от таксофона, и по выражению на его морде я сразу вижу, каким дерьмовым был разговор - понятно, что не о хороших новостях.

- Что у тебя?

- Я ... - начинает он, а потом запинается и качает головой. - Твоя мать рассказала, что у малого была ужасная ночь. Пришлось давать ему кислород, много кислорода.

- О ... что ж. Уверен, с ним все будет в порядке, - отвечаю я. - Они же знают, что делают.

Ебаный в рот. Даже тут этот проклятый мудак может все испортить…

Отец говорит что-то о том, что не надо было оставлять малого Дэйви, потому что мама не умеет правильно делать дренаж, и теперь он переживает из-за того, что у сестер в больнице много работы, и они не смогут уделить ему достаточно внимания.

Он качает головой, боль кипит в нем, словно гной.

- Они не смогут откачать всю ту жидкость с его легких ...

Я не могу снова слушать об этом дерьме. Мы в Йоркшире, атмосфера все еще замечательная, но уровень крутизны снизился от чувства единства на финальной игре чемпионата к тусне на каком-либо музыкальном фестивале. В воздухе бурлит оптимизм, мы идем в поле, где собираются все штрейкбрехеры. Даже настроение отца немного поднимается, он начинает болтать о чем-то с тем парнем из Йоркшира, а затем обменивает свой значок объединенного профсоюза инженеров на значок национального союза шахтеров, они оба очень гордятся по этому поводу и прикалывают находки себе на грудь так, будто это были медали.

Мы видим копов, они собираются у ограждений, которые, видимо, установили раньше. Их там целая хуева туча. Я вылупляю глаза на этих мудил в белых рубашках, один парень в автобусе говорил, что было решено не привлекать к этому собранию много йоркширской полиции, чтобы не возникло конфликта лояльности. С нашей стороны - флаги всех профсоюзов и политических группировок, о которых я когда-либо слышал. Все они присоединялись к забастовке. Но я чувствую себя неловко - полиции все равно больше. Только по нашу сторону от ограждений появляется новая группа приверженцев, в рядах полиции прибавляется ровно столько же, а потом - еще немного. Энди замечает тревогу в рядах бастующих.

- Они к этому годами готовились, шахтеры надрывались ради этого.

Трудно пройти мимо завода, который мы собирались блокировать; над ним поднимались две огромные фаллосоподобные трубы, окруженные рабочими сооружениями в викторианском стиле. У него зловещий вид, но полиция все равно загнала нас на поле позади него, чуть севернее. И здесь в воздухе повисла неожиданная тишина, все призывы в толпе внезапно куда-то исчезли. Я смотрел на завод и вспомнил Освенцим; на мгновение мне показалось, что они собрались загнать нас всех внутрь этого величественного сооружения, прямо на газовые плиты, потому что полиции теперь было не просто больше - она сейчас окружила нас с трех сторон так, что с четвертого - путь нам отрезала железная дорога.

- Эти подонки недаром здесь стоят, они знают, что делают, - Энди качает головой. - Привели нас прямо в нужное место. Что сейчас будет!

И я вижу, что он прав, потому что прямо перед нами с появляются около пятидесяти копов на лошадях и примерно столько же - вооруженных. И пришли они сюда не с добрыми намерениями, я не видел среди них ни одной женщины-констебля.

- Держись поближе к нам, - говорит папа, подозрительно поглядывая на крепких ребят с йоркширским акцентом, которые, казалось, готовы были уже разрядить обстановку.

Внезапно толпой проносится взрыв аплодисментов - появляется Артур Скаргилл, он - как рок-звезда, которая выходит на сцену, чтобы поздравить своих фанатов; все начинают петь «Победу - шахтерам». Ветерок треплет его гладко зачесанные волосы, и он надевает свою американскую бейсбольную кепку.

- Говорят, здесь сегодня много лазутчиков Британской секретной службы, - шепчет один знакомый из автобуса по имени Кэмми, склонившись к уху Энди. И мы отправляемся вперед, чтобы лучше рассмотреть Скаргилла.

Такие слухи меня не радуют. Потому что мне нравится считать, что мудаки с Британской секретной службы все до одного похожи на Шона Коннери и гуляют себе в смокингах по Монте-Карло, а не на мрачных чмырей, которые слоняются по йоркширскимиселам, изображая из себя шахтеров, и доносят на всех и каждого.

Скаргиллу дают мегафон, и он начинает одну из своих зажигательных профсоюзных речей, которые пробирают меня до мозга костей. Он рассказывает о правах работников, которые были выстраданные годами борьбы, и о том, что если мы позволим сейчас лишить себя права бастовать, то будем ничем не лучше рабов.

Его слова - как настоящая наркота, ты чувствуешь, как они летят по венам каждого присутствующего на этом забастовке; от них слезятся глаза, расправляются плечи и крепнут сердца. Когда он замолкает с поднятой вверх рукой, люди начинают петь «Победу - шахтерам», это - как лихорадка, от которой негде скрыться.

Лидеры шахтеров, в том числе Скаргилл, вступают в переговоры с руководством полиции, пытаясь доказать им, что мы не будем бастовать там, где нам прикажут, и мы не станем терпеть, что нас заперли на этом поле, слишком далеко от самого завода.

- С таким же успехом мы могли бы бастовать в каком сраном Лидси, - восклицает огромный парень в стеганой куртке копу в полном боевом снаряжении, похожем на жирную свинью. - Козел ты ебаный!

Тот мудак остается бесстрастным, смотрит прямо перед собой, будто он - один из стражей в Букингемском дворце. Но настроение снова резко меняется, напряжение исчезает, нас снова охватывает «футбольный» настрой, и толпа (к которой присоединились и некоторые из нашей компании) начинает стучать тяжелыми шахтерским шлемами по земле в поддержку своих требований. Волна эйфории накрывает меня, когда я вижу этого ебаный кокни, Никси; он как бешеный, жалуется на это, и я просто даю ему по спине.

- Вот тебе, английский пидорас! - Кричу. А потом он, в свою очередь, взывает в ответ:

- Ах ты су-у-ка, пизданутый джок!

Люди вокруг нас прекращают барабанить, что в предвкушении драки, но мы начинаем хохотать.

-Как ты, Марк? - Спрашивает Никси. Он худощавый малый говнюк с беспокойными глазами, рваной стрижкой и крючковатым носом, выглядит и ведет себя, как боксер в легком весе, никогда не стоит на месте и держится несколько надменно. И сам не знаю, откуда в нем столько энергии.

- Ничего, друг, - отвечаю я, окидывая взглядом ряды копов. - Тяжелый сегодня день, а?

- Ты, блядь, прав. Ездил в Манчестер поездом в пятницу, меня подбросили домой только утром. Этому мудиле только Старого Билла на лбу не хватает, - говорит этот ебаный кокни, как всегда глотая половину окончаний, и кивает в сторону копов. - Некоторые из них даже специальную подготовку по тактике прошли после Токстет и Брикстон. Суки, они действительно хотят достичь своего, - помолчав немного, отмечает он, возвращаясь в мою сторону. - А с кем ты то, парень?