Берлинские похороны - Дейтон Лен - Страница 49

• Предыдущая
• 49/58
• Следующая

— Хорошо, — сказал я. — Нам надо заплатить людям в морге за помощь. — Она все еще была настороже.

— Я дал ему один грамм амитала натрия. — Я махнул рукой в сторону гроба и медицинской сумки Валкана. — Он спокойно спит, кислородом мы не пользовались, но Джонни сказал, чтобы вы взяли с собой эту сумку и средства купирования. Дозу и время я написал прямо на лбу, так что если вы забудете предупредить других, с ним ничего не случится.

Она кивнула, опустила дуло автомата и попыталась сдвинуть гроб.

— Он не придет в сознание восемь часов с гарантией.

— Тяжелый, — сказала она.

— И последнее, прежде чем мы погрузим его на ваш грузовик. Деньги я хочу получить здесь. — Я вытянул руку точно так же, как в свое время это сделал Сток. Она пошла к кабине и из большой кожаной сумки вынула пачку новеньких стомарочных банкнот. Потом сказала:

— Вы понимаете, что мне ничто не мешает пристрелить вас и забрать Семицу. — Водитель вышел из-за грузовика. В руке он держал пистолет, он ни в кого не целился, а просто держал его.

— Теперь вы понимаете, почему Джонни не пришел сюда сам, — сказал я.

Ее лицо прояснилось.

— Конечно, — сказала она. — Я могла бы и сама об этом догадаться. Он настоящий «мистер Делай Ноги», этот Джонни Валкан. — Она неохотно отдала мне деньги. — Это вымогательство. Он не заслуживает такой суммы.

— То же самое говорили римские солдаты Иуде, — сказал я и положил деньги в карман. Мы принялись грузить гроб.

Какое-то время мне казалось, что мы не справимся, но в конце концов нам удалось поднять гроб на грузовик. Когда мы вдвинули его и закрыли задний борт (нам потребовалось на это три попытки), мы уже были не в состоянии даже говорить, мы стояли молча, вдыхая запах бензина. Я налил виски «Гленливет» в три припасенных Джонни пластмассовых стаканчика. Неожиданно меня стала бить дрожь. Горлышко бутылки застучало о стаканчик. Сам и водитель наблюдали за мной.

— Будем здоровы, — сказал я и вылил в себя дымящуюся солодовую жидкость.

Сам сказала:

— Вы наврали французским полицейским, что я работаю на немчуру.

— Да, — сознался я. — У меня такое вот необычное чувство юмора.

— Вы же знали, что я служу в израильской разведке.

— Ах, вот вы на кого работаете? — произнес я с издевательским удивлением.

— Угу, — ответила она, отхлебнув виски. Водитель наблюдал за нами.

— Для вас это игра, — сказала она, — а для нас это вопрос жизни и смерти. У египтян столько немецких ученых, что лабораторные руководства пишутся и по-немецки, и по-арабски. А с этим типом мы сможем сравняться с ними.

— Ферменты, — сказал я.

— Давайте не будем больше водить друг друга за нос. Мы в Израиле, конечно, можем использовать знания Семицы в области инсектицидов, но, как вы понимаете, это не главное.

Я промолчал. Она застегнула свое кожаное пальто доверху.

— На самом деле инсектициды Семицы — это нервно-паралитические газы! — продолжала она. — Уже много сельскохозяйственных рабочих сошли с ума. Инсектициды воздействуют на нервную систему, это самые страшные яды, известные человечеству. Верно?

Ей необходимо было подтверждение.

— Верно, — согласился я.

Она заговорила быстрее, убедившись, что ее задание было именно таким важным и значительным, каким оно ей и казалось.

— Когда-нибудь эти египтяне вернутся, — сказала она. — И весьма скоро. И вернутся они с оружием, которое разработают для них немецкие ученые. Наши люди в военных поселениях должны иметь возможность ответного удара. — Раздался стук пластмассового стаканчика о верстак. — Вот почему ни вы, ни я ничего по-настоящему изменить не можем. В этом заключена судьба еврейского народа, и нет ничего важнее этого.

— Если бы я знал, что он вам так нужен, то позволил бы выкрасть его прямо в Восточном Берлине.

Она шутливо стукнула меня по руке.

— Вы думаете, что мы бы с этим не справились? Если мы в чем-то и разбираемся, так это в городах, которые разделены стеной. Иерусалим разделен стеной со времени моего детства. Мы освоили все мыслимые способы перебираться и перелезать через нее, обходить ее, подлезать под нее.

Я открыл задний борт грузовика и погрузил туда два темных блестевших венка. «От старых друзей» — было написано на одном из них. Венок повис на ручке гроба.

— Нам их не надо, — сказала Сам.

— Возьмите, — сказал я. — Никто не знает, когда ему может понадобиться венок от старых друзей. Никто.

Сам улыбнулась, я закрыл задний борт. А потом открыл хорошо смазанные ворота гаража и помахал рукой медленно выехавшей машине. Сам улыбалась мне из-за воротника своего кожаного пальто. За ее головой я различал большую полированную коробку с бренными останками Джона Валкана, на мгновение мне захотелось окликнуть это слишком доверчивое дитя. Можно позволить себе сентиментальное чувство, если знаешь, что годы тренировки не позволят подчиниться ему.

— Bis Hundertundzwanzig[58], — сказал я тихо. Грузовик рванулся вперед, к Сам пришлось повернуться, чтобы не потерять меня из виду.

— Mazel Tov, — отозвалась она.

По темному лобовому стеклу скользнули снежинки. Водитель включил фары, в желтых снопах света кружились снежинки. Я закрыл ворота, отрезав от себя удаляющийся шум мотора. Потом решил выпить еще одну порцию виски — меня снова забила дрожь, хотя на улице было и не так уж холодно.

Уже снег, подумала Саманта Стил. Какой, интересно, будет зима? Какой бы ни была здесь зима, хорошо бы оказаться в своей квартире в Хайфе, из окна которой видна ярко-голубая бухта в обрамлении зонтичных сосен, а отражение света от побеленного потолка слепит глаза даже в декабре.

Она смотрела, как большие снежинки падают на грязные улицы берлинского района Райникендорф, через который они проезжали. Виски согрело ее, и она почувствовала, как ее начало клонить в сон. Она сжала лицо в ладонях и потерла глаза. Какое счастье, что все закончилось, сколько препятствий позади. Она чувствовала себя усталой, издерганной и опустошенной, словно после ночи скверного секса. Она провела рукой по волосам. Молодые мягкие шелковистые волосы. Она опустила их, они приятно погладили шею, потом снова подняла и снова опустила — очень похоже на теплый душ. Хорошо бы снова стать блондинкой. Тело ее с удовольствием расслаблялось.

Ей бы хотелось увидеть еще раз Джонни Валкана до отлета самолета; причем отнюдь не по причинам романтического свойства, к таким черствым самовлюбленным мужчинам симпатий она не питала. Валкан был порядочный обманщик. Он и немцем-то настоящим не был, хотя называл Берлин своим домом. Он происходил из судетских немцев, что было слышно в его речи, когда он нервничал. Она его не любила, но не восхищаться не могла. Это был профессионал, профессионал до кончиков ногтей. Просто наблюдать за его работой уже было удовольствием.

Англичанин был его полной противоположностью. Были моменты, когда она могла им увлечься, да, пожалуй, и увлеклась. В других обстоятельствах, не связанных с работой, все могло бы сложиться по-другому. Как жаль, что она не познакомилась с этим провинциальным мальчиком много лет назад, когда он учился в своем старинном университете и только лишь начинал изучать настоящую жизнь. Ей импонировала его простота, как было бы здорово жить с ним по соседству в его Бернли или где бы это на самом деле ни было. Он был такой спокойный, добрый, уступчивый, из него бы получился муж, который бы не стал сквалыжничать из-за непомерных расходов на тряпки.

Почему англичане использовали таких людей в разведке — оставалось для нее вечной загадкой. Дилетант. Вот почему англичане ни в чем по-настоящему и не могут преуспеть — они все дилетанты. Такие дилетанты, что оказавшиеся рядом не могут вытерпеть их неумелой работы и берутся за нее сами. Именно так Америка и поступила в последние две мировые войны. Может, правда, в том и состоял тайный британский замысел. Она хихикнула. Нет, это невозможно.

• Предыдущая
• 49/58
• Следующая