Пособие по выживанию в сказке (СИ) - Шеина Александра - Страница 54

— И правда отстанешь?

— Честное слово.

— И Ивану ничего не расскажешь?

— Что я самоубийца что ли?

Звучало убедительно. И вообще, подумаешь, поцелуй. Что мне пятнадцать лет что ли? Если после этого Хранитель и правда перестанет доставать меня с этими своими дурацкими идеями про приворотное зелье, то почему бы не попробовать?

— Только учти, — гневно предупредила я, — начнешь руки распускать — оторву!

В тусклом свете, я увидела, как Макс поднял ладони кверху. А еще, показалось, что парень улыбнулся, хотя это, наверное, было самовнушение или глюки на фоне нервного стресса.

— Ладно, — наконец, выдохнула я и печально заключила, — целуй.

Хранитель долго думать не стал. Подвинулся, одной рукой за плечо меня придержал и, пока я возмущаться не начала, впился в губы. Поцелуй получился, как бы сказать… агрессивным. Максим с таким напором впился мне в губы, что я поначалу просто опешила, а потом… Рухнула в голове пелена. Туман будто бы на тысячу осколков разбился, и в разум, словно через разрушенную плотину, потоком ворвались мысли и воспоминания.

Я оттолкнула от себя Хранителя и в ужасе вскочила на ноги, забывая про страх. Перед глазами будто взорвался яркий фейерверк, и до того закружилась голова, что я покачнулась, едва успевая рукой опереться о стену.

— Ты как? — Максим, который, как оказалось, тоже вскочил на ноги, придержал меня за плечи, не позволяя упасть. — Руслана? Ты в порядке?

Да какой в порядке? Господи, и как со стыда то не умереть? Вот же глупая, глупая моя голова!

Я с размаху плюхнулась на настил и уткнула лицо в ладони. Плечи затряслись, а горло сдавили всхлипы.

— Ну и что это значит? — поинтересовался неловко переминающийся с ноги на ноги Максим у нашего собрата по беде.

— В себя приходит, — со знанием дела отозвался Кожемяка, — ежели баба ревет, значит, раскаивается. Вот сам выводы и делай.

Хранитель тихонько присел рядом и положил руку на мои вздрагивающие плечи. А я не выдержала, развернулась и сама бросилась ему на шею.

— Прости! — ревела ему в ухо, стискивая в объятьях, — Максим, прости! Я правда не специально!

Сосед опешил от напора, но обнял меня в ответ.

— Пришла в себя, наконец? — с облегченным вздохом поинтересовался он.

— Пришла-а-а-а, — ревела я. Парня хотелось стиснуть в объятьях так сильно, как это было возможно.

— Слава Богу, — фыркнул Хранитель мне на ухо, и ласково поцеловал в макушку, — Честное слово, не хотел бы я тебя себе во враги. Выглядишь ужасающе.

— Прости, — всхлипывала я, — Максим, прости меня. Я столько дел наворотила.

Сосед согласно хмыкнул и осторожно отстранился, чтобы внимательно на меня посмотреть. Не знаю, что он там смог разглядеть в темноте, но увиденным остался доволен. А я не выдержала и снова прижалась к нему, смыкая руки на торсе и утыкаясь носом в грудь. Хранитель бережно гладил меня по волосам, а сам повернулся в сторону решетки.

— В порядке она, — оповестил Никиту, — рассказывай теперь, что знаешь.

— Да не то, чтобы шибко много, — отозвался сипло Кожемяка, — знаю только, что Иван Книгу Сказок отыскать намерен. Хочет Хранителей всех собрать, да Знание Великое себе заиметь.

— А ты ему зачем? — не понял Максим, — ты же не Хранитель.

— Дык оно и понятно, — зафырчал собеседник, — да только читал ли ты, Хранитель, как Жар-Птицу то побороть?

— Я вообще думал, что это просто легенда, — себе под нос пробубнил Максим так тихо, что услышали только мы вдвоем.

Я задумчиво всхлипнула носом.

— Чегось? — не понял Кожемяка.

— Не знаю, — отозвался, наконец, сосед. — А ты знаешь?

— Стало быть, знаю, коли говорю, — вздохнул узник, — и Иван знает, вот и похитил меня.

Максим начинал злиться. Я отчетливо почувствовала, что туманные фразы узника выводят парня из себя, и осторожно погладила его ладонью по спине в успокаивающем жесте.

— Говори уже, чего темнишь?

Собеседник гнева Макса не испугался, но на вопрос все же ответил.

— По легендам, — начал вещать он сиплым старческим голосом, — Жар-Птица лишь тогда Хранителям к книге подступиться позволяет, когда жертву ей принесли. Стало быть, жертвы две быть должно: тот, кто меньше всего о Лесе нашем сказочном знает, и тот, кто больше.

Мы с Максимом задумались, а Кожемяка продолжал.

— Уж не знаю, слыхал ли ты, но Никита Кожемяка самый старый в нашем Лесу на сей день.

Я удивленно выдохнула, а сосед поинтересовался:

— И сколько же лет те… вам?

— Да уж сто пятьдесят годков стукнуло, — засмеялся Никита.

Хранитель присвистнул, а я подавилась воздухом. Ну ничего же себе! Да даже если так, что ж Иван то дедулю в темнице целых три года держал?! Да тут условия такие, что не то, что такой дряхлый старик, даже пышущий жизнью Илья Муромец кони двинет!

Кожемяка будто бы мысли мои прочитал и сказал:

— Иван меня тут держит, потому что сбежать я не в силах. Поит живой водой, да яблоками молодильными кормит. Молодость, они, конечно, не дарят, но все ж я живее всех живых, как видите. А вода та умом тронуться не позволяет. Уж сколько помню себя, а такого разума кристального, как за эти три года, ни в жизни у меня не было.

Я вспомнила, какое впечатление произвела на меня живая вода при первой встрече с Василисой и Кощеем в их замке, и мысленно согласилась. Тут уж не поспоришь, лучшего успокоительного я в жизни не встречала

— Так что же, получается, ты — самый старший, больше всех знаешь. А теперь он младенца еще искать будет?

Я в ужасе встрепенулась.

— Вот скотина венценосная, — выругалась себе под нос, — это же надо! Ребенка убить!

— Э-э-э нет, Хранитель, — фыркнул Кожемяка, — да любой младенец, что мире этом родился, по праву крови Лесу принадлежит. Тут другие правила, голубчик. Тот, кто в Лесу оказался, а к Лесу отношения не имеет, тот и вторая жертва.

Я застыла, а Максим смачно выругался. Его руки на моих плечах сжались так сильно, что наверняка оставили после себя синяки, но я даже внимания на это не обратила.

— Это что… — голос от испуга сел, и скрипел не хуже, чем у стопятидесятилетнего Кожемяки, — это что, я что ли?

Я задрожала.

— Понятно теперь, зачем ты была ему нужна, — сквозь зубы процедил сосед.

Господи. Я-то думала, он меня похитил только ради того, чтобы Васю свою драгоценную развлечь. Чтобы не скучно ей было. Ну или, на худой конец, все-таки надеялся, что я окажусь Хранительницей, а тут вот какие дела, оказывается. Жертва? Жар-Птице?

— Живой не дамся, — всхлипнула я.

— Дык ты ему и мертвой сгодишься, — радостно оповестил нас Кожемяка.

Хранитель злобно цыкнул на дедушку и тот притих. А спустя минуту с его стороны вообще донесся тихий храп.

— Руслана, успокойся, — растерянно протянул Максим. — Я же обещал, что выведу тебя из Леса в целости и сохранности. Значит, выведу. Не паникуй.

— Я не паникую, — тут же соврала я.

Хранитель тяжело вздохнул и осторожно потянул меня вниз к лежанке. Уложил на бок, а сам лег рядом и снова обнял. Я почувствовала себя в теплом коконе и снова непроизвольно всхлипнула от шока. Максим ласково погладил меня по волосам и поцеловал в лоб.

— Как покойницу, — невесело прокомментировала.

Сосед раздраженно цыкнул, а я поспешно извинилась. Выводить и без того взбешенного новостями соседа еще сильнее не хотелось.

— Максим! — вдруг встрепенулась я, вспоминая, — ты же… ты же ранен был! Как твоя рана?

Тут же вспомнилось, как я активно брыкалась у Васи в комнате, и стало стыдно. Наверняка же Хранителю было тяжело меня удерживать, а вдруг рана вообще открылась?

— Нормально все, — фыркнул тот, укладывая меня обратно, — зажило как на собаке. Не переживай.

Я со вздохом легла обратно, подложив под голову сложенные руки. Пыталась в темноте разглядеть лицо Максима, но видела только его глаза, что едва заметно блестели в тусклом свете. Кажется, тот в свою очередь тоже пытался меня рассматривать.