Мароны - Рид Томас Майн - Страница 63

• Предыдущая
• 63/87
• Следующая

Настроение ее не повысилось, когда служанка, снимавшая гамак Герберта, сообщила своей госпоже, что нашла два предмета, неизвестно как туда попавшие: кокосовый орех и курительную трубку. Последняя не могла принадлежать Герберту — он никогда не курил трубки. А кокосовый орех был, очевидно, сорван с росшей неподалеку пальмы. На стволе ее виднелись царапины, как будто кто-то недавно по нему карабкался. И наверху пальмы оказался свежесломанный стебель.

Зачем понадобилось Герберту лезть на пальму и швырять оттуда к себе в гамак кокосовые орехи?

А тут еще выяснились новые факты, усугубившие загадочность исчезновения Герберта.

Один из пастухов, посланный на розыски Герберта, вернувшись, рассказал, что у садовой ограды на влажной земле обнаружил след молодого англичанина, ведущий в горы. Рядом с этим следом — другой, причем двойной: к ферме и от нее. Следовательно, кто-то проходил там дважды. Пастух был опытным следопытом и вряд ли мог ошибиться.

Все это произвело весьма неприятное впечатление и на Джекоба Джесюрона и на его дочь. Волнение их все возрастало. Время шло, а Герберт не возвращался. Джесюрон тревожился, злился и в конце концов начал угрожать. Герберт Воган — его должник. Он не только обязан ему за широкое гостеприимство — он получил вперед большое жалованье. Неужели он отплатит за все неблагодарностью и обманом? Хотя, конечно, не это было главным.

Юдифь же беспокоили не меркантильные соображения. В груди ее бушевали иные чувства.

Черный Дик вернулся. Он ловко справился с поручением. Да, судья уехал на рассвете.

— Отлично! — сказал Джесюрон. «Но где его племянник?» — добавил он про себя.

Черный Дик повидал Синтию и передал ей все, что было приказано. Она обещала прийти при первой же возможности.

— Отлично! — повторил Джесюрон. — Но где молодой мистер Воган, куда он девался?

«Где он?» — спрашивала себя и Юдифь.

В небе уже ярко светило полуденное солнце, но на челе прекрасной дочери Джесюрона собирались черные тучи.

Солнечные лучи, начавшие золотить крутые склоны Утеса Юмбо, еще не коснулись долины внизу, когда свет от лампы, струящийся сквозь жалюзи в доме мистера Вогана, возвестил, что обитатели дома встали с постелей. Свет был и в спальне судьи и в спальне Кэт, но особенно ярко сияли передние окна: это зажгли люстру в зале.

Только в спальне мистера Смизи шторы были спущены и царила тьма. Хотя все вокруг давно были на ногах, великосветский щеголь продолжал спать как убитый. Может быть, ему снилась прекрасная креолка, принявшая вчера его предложение и таким образом округлившая число сердечных побед нашего героя до желанной «чертовой дюжины»…

В этот ранний час отец и дочь уже сидели за столом в зале. Завтрак был подан. Но ел только мистер Воган. Кэт выполняла роль хозяйки, наливая отцу кофе.

Судья был одет по-дорожному: камзол из плотной материи и с большими карманами, сапоги с высокими голенищами, за поясом два пистолета на случай встречи с беглыми неграми. Фетровая шляпа и камлотовый плащ на соседнем стуле показывали, что время отъезда близится. На сапогах мистера Вогана были серебряные шпоры. Очевидно, он собирался ехать верхом. Это подтверждалось и тем, что у подъезда стояли два коня, еле различимые в предрассветной мгле. Оба были оседланы; их держал чернокожий конюх, также одетый по-дорожному. Через седла были перекинуты саквояжи и баулы.

Мы знаем о цели поездки Лофтуса Вогана и можем только добавить, что сам он не сомневался в ее успехе. Будь он скромным счетоводом или мелким торговцем, он был бы менее уверен, но первый судья округи, имеющий сколько угодно друзей и приятелей в канцелярии губернатора, мог смело рассчитывать на то, что его просьбу удовлетворят. На этот счет он был спокоен. Его только раздражала перспектива долгого, утомительного путешествия. Судья любил комфорт и ненавидел всякие мелкие жизненные неудобства, которые неизбежны в длительной поездке.

Ему портило настроение еще одно обстоятельство. За последние дни здоровье его заметно пошатнулось. Он потерял аппетит и быстро худел. Его непрестанно мучила жажда; он тщетно пытался утолить ее, много пил, но она не проходила. Приглашенный им врач был сбит с толку непонятными симптомами, и лекарства его не помогали. Лофтус Воган чувствовал себя так скверно, что уже готов был отказаться от поездки, отложив ее до более удобного случая, если бы не надеялся найти в столице опытного врача, который сумеет его вылечить. Преисполненный таких надежд, Лофтус Воган решил ехать, какого бы труда это ему ни стоило.

Надо сказать, что его терзала еще одна забота, и, может быть, она отягчала его душу сильнее всех прочих. Со времени казни Чакры, или, точнее, с того дня, как он повстречался с духом Чакры, Лофтуса Вогана не покидал суеверный страх. Он часто мысленно возвращался к непостижимому явлению, пытаясь в нем разобраться. Если бы привидение повстречалось только ему одному, он, может быть, поборол бы страх, приписав все воображению — он был слишком взволнован, когда возвращался в тот день с Утеса Юмбо. Но дело в том, что привидение видел и мистер Трэсти, управляющий, а мистера Трэсти никак нельзя было назвать человеком с богатым воображением. Да и как могут два человека одновременно вообразить одно и то же?

Во всем этом было что-то необъяснимое, заставлявшее сердце мистера Вогана сжиматься всякий раз, как ему вспоминался Чакра. Кроме описанного случая, судья больше ни разу не поднимался на утес, страшась встречи с «духом» Чакры. Со временем страх его, наверно, постепенно улетучился бы, хотя, конечно, воспоминания о колдуне и об ужасных подробностях казни не могли никогда стереться в его памяти. Но одно обстоятельство вновь оживило все страхи Лофтуса Вогана.

Это случилось в тот день, когда мистер Смизи провалился в дупло. Чернокожий мальчишка Квеши клялся, что, оказавшись тогда случайно возле Ущелья Дьявола, он увидел «дух старого Чакры».

Квеши рассказывал об этом происшествии выпучив глаза, стуча зубами от страха. И, хотя слуги только посмеялись над мальчуганом, рассказ его произвел весьма тягостное впечатление на самого владельца Горного Приюта, вновь пробудив в его душе страхи, начинавшие было ослабевать. И вот в таком-то угнетенном настроении судья отправлялся теперь в далекий путь.

Если в то утро Лофтус Воган не был весел, то его дочь казалась еще печальней, как будто разделяла все отцовские заботы. Посторонний наблюдатель решил бы, что ей просто передалось дурное настроение отца, но, вглядевшись внимательнее, он понял бы, что источник ее печали иной, гораздо горше и глубже.

Одной из причин ее грусти была цель поездки отца. Он посвятил ее во все только накануне вечером. Впервые Кэт узнала о странных обстоятельствах своего рождения, о сложной проблеме наследования отцовского имущества. Она впервые осознала, как ложно, неустойчиво и унизительно ее положение в обществе, которое она привыкла считать своим. И теперь отец отправлялся в столицу ради нее, чтобы избавить ее от унижений.

Юная креолка испытывала горячую благодарность к отцу. Но, может быть, она оценила бы его заботы еще больше, если бы он не подчеркивал так свое великодушие и щедрость, используя их как оружие, которым старался сломить нежелание дочери выйти замуж за Монтегю Смизи.

За коротким, длившимся всего несколько минут завтраком Лофтус Воган обменялся с дочерью лишь немногими словами. И к еде он едва прикоснулся. Обильные, вкусные кушанья остались почти нетронутыми. Он только старался утолить мучившую его жажду. Выпив залпом несколько чашек кофе, Лофтус Воган встал из-за стола.

Вошел мистер Трэсти и объявил, что лошади и конюх, который должен сопровождать хозяина в пути, уже готовы и ждут внизу.

Судья надел шляпу и с помощью Кэт и Йолы облачился в дорожный плащ. Утро было сырое и прохладное.

• Предыдущая
• 63/87
• Следующая