Серая сталь (СИ) - Земляной Андрей Борисович - Страница 27

– Так почему он убил организатора и не тронул исполнителя? — Спросила императрица.

– Ну, на этот вопрос, и я могу ответить. – Сергий повернулся к супруге. – По нашим законам француз будет сидеть до самой смерти в остроге на цепи, или паче того в колодках, что хуже смерти. А вот второй секретарь посольства, согласно международным законам, обладает дипломатическим иммунитетом, а стало быть нашим законам неподсуден. А учитывая, что у этой нации воров и разбойников, таковые подвиги, за честь считаются, так ему бы и орден какой-никакой вручили, да отправили на тихую службу с хорошим пенсионом. — Император вновь повернулся к Хвостову. – И как же ведёт себя сей юный варнак?

— На вопросы отвечает чётко, не запирается, но, когда начинает смотреть в глаза, как-то так… – Хвостов замялся, но император не торопил его. — Знаете, государь, он похоже себя уже похоронил, и теперь это просто оболочка. Душа его, боюсь уже далеко. Даже когда его родители приезжали, я им особым образом свидание устроил не в арестантской, а в скверике у административной части. Так сидел, чисто истукан. Вроде и живой, и говорит чего-то, но там похоже всё уже отгорело.

– А что его родители? – Сергий внимательно посмотрел на Хвостова. — Я знаю его батюшку. Знаменитая личность, много сделавший для империи. Он мог бы подать прошение о помиловании. Как дважды кавалер Ордена Андрея Первозванного боярин Белоусов может обратиться ко мне напрямую. В конце концов в Галерее Славы, висит его портрет, а не мой.

— Я, в разговоре с полковником Белоусовым, вполне ясно об этом намекал, государь. – Глава коллегии внутренних дел покачал головой. – Но… это старый служака, с весьма строгими понятиями о чести. Он никогда не будет хлопотать за сына, считая это позорным.

Неделя, начавшаяся с убийства княжны Голициной, закончилась не менее потрясающе, убийством второго секретаря британского посольства, который по слухам был прямым организатором смерти Веры Всеславовны. И тут всё общество было вполне единодушно в оправдании молодого боярича, справившего по покойной княгине кровавую тризну. Одобрили даже оставление в живых непосредственного исполнителя убийства – француза Фарго, так как пребывание на вечной каторге, когда кандалы не снимались ни на минуту и хоронили вместе с каторжником, было по мнению многих куда хуже смерти.

Дело дошло до того, что Анатолий Фёдорович Карабчевский, и Николай Платонович Кони – два знаменитых российских адвоката проявили весьма деятельный интерес к будущему разбирательству, и взявшись совершенно бесплатно защищать юношу, совершенно запутали полицейское управление многочисленными ходатайствами, запросами, и отводами, а все судьи города Москвы, в письменной форме отказались вести дело, так как, по их словам, уже сформировали собственное впечатление о личности обвиняемого, и по этическим причинам не могут участвовать в суде.

Бардак продолжался ровно до того момента, когда государь-император, воспользовавшись своим правом, не взял на себя функции судьи, сформировав коллегию юристов, приглашённых из других городов России.

Но общество никак не могло успокоиться. Увидев в молодом дворянине защитника сословных правил, и вообще хороший повод для вежливой фронды, дворяне устраивали многочисленные собрания, сборы средств, и даже писали челобитные государю, прося освободить «заложника дворянской чести».

Государь на всё это реагировал с умеренным добродушием, полагая, что накал общественной срасти спадёт уже через пару недель, но волна только нарастала.

Николай ничего об этом не знал, но отношение к нему и тюремщиков и следователей было весьма мягкое, и доброжелательное. В бутырской тюрьме, Николая содержали во вполне пристойных условиях, и даже еду привозили из трактира, так что никакого утеснения Белоусов не чувствовал. Кроме того, ему дозволялось читать, для чего Обществом Помощи Узникам, доставлялись различные книги – в основном учебники и справочники, а вечерами приходил тюремный батюшка отец Евстафий, пытавшийся вести душеспасительные беседы. Но от терзавшей его тоски Николай забывался лишь, погружаясь в мир математики и сложных расчётов, исписывая горы бумаги.

В один такой вечер, Николая выдернули из камеры, провели длинными тюремными коридорами, дали переодеться в нормальную одежду, и вывели к крыльцу, где уже ожидала машина под конвоем четырёх казаков.

Покружив по городу, машина въехала в Кремль, и остановилась перед Малым Дворцом, и молодой подхорунжий, ловко соскочив с седла, распахнул дверцу, и неожиданно отдал Николаю честь. Другие казаки, с шелестом вынули шашки, и так же молча подняли их подвысь, салютуя, а стоявшие на карауле у входа вытянулись по стойке смирно словно при проходе царственной особы.

– Спасибо братцы. – Негромко, но ясно произнёс Николай, и вошёл во дворец.

Статный седой царедворец в лазоревом камзоле расшитом золотом, молча подхватил Николая и потащил куда-то вглубь коридоров, и через пять минут они остановились перед высокими белыми дверями, на которых красовался золотой двуглавый орёл.

Звякнули золочёные палаши гвардейцев, и двери распахнулись.

Женщину, сидевшую на троне, в окружении десятка ближайших помощников, Николай сразу же узнал. Тысячи фотографий, портретов, и других изображений императрицы украшали кабинеты, школы, больницы, и все учреждения, находившиеся под высочайшим покровительством.

– Государыня. – Николай, как и предписано «Уложением о воинском сословии» встал перед троном на одно колено, и склонил голову.

– Встаньте, несносный мальчишка. – Государыня Тасья, которая была всего лет на двадцать старше Николая, нетерпеливо взмахнула рукой. – Вы хоть понимаете, в какую историю нас втравили? Ссора с Британской империей, это не то, на что мы рассчитывали…

– Дозволено ли мне будет спросить, на что вы рассчитывали в отношениях с британцами? – Боярич, несмотря на сложность его положения улыбнулся. – Кровавые подонки, захватившие власть в этой стране, много раз доказывали, что нет более деятельного и постоянного врага, чем Британия. Воры, подлецы, и мрази, каких не видел свет, со дней творения.

– И вы, боярич, посчитали себя вправе вершить суд? Вместо законов божеских и людских?

Голос императрицы казалось заморозил всё в радиусе десятка метров, но Николаю было наплевать.

– Ну с законами божьими, я разберусь сам, а вот насчёт законов людских… Скажите государыня, где написано в законах наших, что убивать запрещено? Я подскажу. Нигде. А написано, что за убийство полагается такое-то наказание. По сути наше уголовное уложение, лишь список запретных удовольствий и расценки на него. Я кстати выбрал не самое дорогое, и готов оплатить полной мерой.

Свита стоявшая вокруг императрицы ахнула. Ещё никто не смел так разговаривать с государыней, тем более из преступивших закон. Они видели всякое. И ползающих на коленях, и даже на животе, рыдающих, и голосящих словно на дыбе, но такого чтобы преступник грубо нарушал не просто правила этикета, а нормы приличий…

Но императрица неожиданно для всех не взорвалась и не приказала вывести грубияна, а лишь тяжело вздохнула, раскрыла веер, и стала обмахивать разгорячённое лицо.

– Знаешь ли, что княгиня Долгорукая была моей подругой?

– Да, Вера говорила как-то об этом. – Николай усмехнулся. – Предлагала мне поступать в военную академию, и обещала протекцию.

– Не в академии тебе место, а на каторге, в цепях!

– Возможно. – Боярич с улыбкой кивнул. – Но боюсь разочаровать вас, государыня. Ни суда, ни каторги не будет.

– Это почему же? – Императрица вскинулась, словно стрелок потерявший мишень.

– Я вижу среди вашей свиты ханьца, видимо врачевателя. Он-то точно знает, что такое суванг фаньши23.

– Ляо? – Государыня бросила взгляд на стоявшего в стороне невысокого мужчину в традиционном ханьском костюме с редкой седой бородой, и небольшой шапочкой на голове.

– Да, божественная госпожа. – Он низко поклонился, шагнул вперёд, и спросил по-ханьски. – Ведаешь ли ты силу двух потоков, и пяти оснований?