Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 50

Вот так подошла, и сразу всем всё ясно — чья и ково это заслуга, водопровод на Молдаванку. Вся такая праведница, шо и не придерёшься, хотя и ух как…

Ишь, отхватила! Пристроила дочку, и сама при дочке пристроилась.

— Как твоё драгоценное здоровьичко? — вкрадчиво поинтересовалась Фейга Бляхер.

— Ой, — Песса Израилевна махнула рукой с видом совершенно измученным, — и не говори! Мальчик доехать не успел до своей Москвы, как уже письмо написал, шо скучает за нас, и особенно за Фирочку. На два десятка листов, да фотографий на столько же! Я не говорила ещё? Он же фотоаппарат купил!

— Говорила, — отчётливо скрежетнув зубами, Фейга растянула губы в сладкой улыбке, — много раз говорила!

— Да? Мине Егорка тоже говорил за память! Так и сказал — тётя Песя, я хотю, шоб Фирочка была щаслива и здорова, а куда она без своей любимой мамеле? Вот вам адрес врача, с которым я договорился — пообещайте, шо будете ходить и следить за своим драгоценным здоровьем за мои деньги! И канешно, бриллиантовым бесценным Фирочкиным!

— Ой, — Песса Израилевна всплеснула руками, — доча договорилась через синагогу за пошить в пользу бедных! У неё же теперь машинка и умение! Лебензон, который кузен нашево благородного революционэра Яши, будет за ткань, а Фирочка за работу. Тибе ничево не надо пошить?

— Спасибо, нет, — оскалу Фейги позавидовала бы и гиена, если бы ей было ведомо такое чувство, как зависть.

— Уверена? — Песса Израилевна окинула её взором кроткой голубицы, — А выглядишь как да! Ну как знаешь!

Бляхер оттащили другие женщины, пропуская осознающую свою святость Пессу к колонке безо всякой очереди, потому как… Ну ясно же! Ещё пара минуточек здесь, и у людей от острой зависти начнёт выходить песок из почек в товарных количествах!

Вердикт баб в отношении Пессы единодушен. Стерва! С такой дружить надо.

— Уверен?!

— Вот те крест! — божиться Котяра, вбивая щепоть в тело, — Ниточки — к ней, и всё — к ней, но вот…

Он мотает головой так, што мало не до отрыва.

… — не верю!

— Не глупая она, — с жаром продолжает мой уголовный дружок, — но и не умная ни разу! Образованная, это сколько угодно! Со связями? Да! Но никак не стоумовая! Хитрая она, понимаешь? Как… да как служанка в приличном дому, навроде тово. Все расклады разумеет со своево шестка, и свои интересы блюдёт, но никак не…

Котяра замолк, подбирая слова и прищёлкивая машинально холёными шулерскими пальцами.

— Хитрая, — ещё раз повторил он, — но и всё! Ну, властная ещё. Говорят, мужа под каблуком держала.

— На это ума не нужно, скорее характер.

— Характера у неё на трёх иванов! — соглашаючись, мотнул головой Кот, — Поговаривают, што такая себе Салтычиха, и чуть ли не сама с плёточкой любит.

— Н-да… — у меня ажно мороз по коже волной, от пяток до самого затылка — так, што мякушка чуть не заморозилась.

— Люди знают… — Котяра сызнова пожал плечами, — но не так, штобы до суда аргументы с фактами довести. Если кто к ней и попадал, то либо всё…

Красноречивый взгляд на канализацию.

… — либо запуганы до усрачки.

— Полиция? — у Саньки вылезает недоверие, на што мы оба два с Мишкой хмыкаем одновременно, глядя на нево, как на несмышлёныша.

Чиж ухами и заполыхал — вспомнил, значица, за мои приключения с околоточным, да Мишкиного отца, которого в полиции просто под настроение, ногами. Насмерть.

— Да я што, — забормотал он, — нешто не понимаю? Просто оно вроде так, а вроде — слуга царю и в мундире с медалями… бравые…

Он закраснел ещё больше, и замолк окончательно.

— Так говоришь, — сбил я неловкое молчание, — все ниточки к ней, но слишком уж нарочито?

— Угум, — Котяра, отвернувшись от ветра, закурил, достав из щегольского серебряного портсигара тонкую пахитоску[52], — слишком. Будто повыше кто благоволит ей в этом деле, но тайком. Даже и для неё тайком. Благоволит, и ей же прикрывается, как щитом.

— Н-да?

— Говорю же, — досадливо скривился Кот, — не слишком умная.

— Да я не в упрёк!

— Понимаю, што не в упрёк, — уже спокойней кивнул он, выдохнув струйку ароматного табашного дыма, развеянного злым осенним ветром, вьющимся над промозглой Хитровкой, — сам на себя просто досадую, што накопать сумел всево ничево.

— Ничево? — сажусь на корты, — Да нет, Котяра, ты с Федькиными молодцами очень даже и много накопали. Так получается, што Салтычиху эту полицейскую прикрывать только в полиции и могут, а это, я те скажу, расклады сильно сужает.

— Не факт, — упрямо мотнул головой Котяра, — я те могу с десяток историй рассказать, как через полицию набольшие люди свои вопросы решают. Кто там на ково и как надавил, это такой себе ребус получается, што я решать не возьмусь! Никак. Пороха-то хватит, а вот связей и знаний — нет.

— Владимиру Алексеичу нужно говорить, — веско обронил Мишка, брезгливо отгоняя ладонью брошенный ветром табашный дымок.

— Дело портняжка говорит, — согласился уголовник, делая глубокую затяжку напоследок, и растирая окурок подошвой щегольского сапога.

— Надо, — соглашаюсь с ним, а в голове почему-то мелькает ерундистика из сыщицких книжечек, любимых Санькой. Штоб на живца в моём лице, да похищение в тайное злодейское логово. В замок? Да, впрочем, и поместье какое сойдёт, а можно и катакомбы с пещерами, тоже волнительно и интересно выходит.

Я на цепях, весь избитый и в крови, но ничево злодеям не сказал. Тайны не выдал. Какой? А не важно… И в харю похитительскую-палаческую, мерзкую — тьфу! Гордо этак, хотя и ослабленный весь от мучений.

Верные друзья штурмуют логово, с револьверами, и непременно — с обнажёнными саблями. Или шпагами, тоже ничево. И непременно — в камзолах на босу грудь, и штоб бинты оттудова, неопасно окровавленные.

Потом кто-то… Санька? Мишка? Или всё-таки опекун? Произносят речь о злодейской сущности похитителя, устраивая затем поединок перед закованным мной.

Да! И непременно с подлостью со стороны злодея! Шпага там отравленная, или рычаг, опрокидывающий пол…

Мотаю башкой, штобы вытрясти чушь, потом для верности стучу по ушам, штобы вывалить остатошные остатки. Бре-ед… но сюжетистый, это да! Запомнить надо, даже и записать. Может, кому и пригодиться. Это же ого-го! На все времена.

— Вот, — Котяра достал из-за пазухи тетрадь, — набросал свои мысли и расклады, как вижу. Но сразу обскажи Владимиру Алексеичу, што ручаться не могу! Я хоть и не последняя карта в Хитровской колоде, но даже и на вальта пока не тяну. Мог што-то просто не увидеть, а мог и понять неправильно. Бывайте!

Махнув рукой, он вышел из проулков, растворяясь в Хитровской толпе. Был, и не было. Воротник чуть иначе, шапку сдвинул, шаг сменил, и всё — глаз не цепляется, другой совсем человек. Моргнул, и в толпе его потерял, как и не было.

— Прогуляемся? — предложил я, вставая.

— А филеры? — засомневался Пономарёнок, застёгивая верхнюю пуговицу самошитого пальто, спасаясь от порывистово ветра.

— Пф! Не здесь! Не сунутся.

— Думаешь? Сам же слышал Федькин доклад — профессионалы как есть! Высокой пробы.

— Хоть бриллиантовой! На улице вести, иль даже в притон какой попасть — одно. А так вот, когда тыщщи глаз, дураков нет! Даже если и не опознают раз-другой, то на третий уже примелькается как подозрительный тип. Дураков нет!

— Выходит так, што Хитровка для тебя чуть не самое безопасное место? — вздыбил брови на самый лоб Мишка.

— Ха… выходит, — вынужденно согласился я с ним, и настроение немножечко так, но вниз. Как-то оно не то…

Прошатались через всю Хитровку много раз — спиралями и сикось накось, справа налево, и слева направо. Отчасти как прогулка, потому как с Мишкой мы давненько вот этак не выгуливались, а отчасти как примелькаться.

Мне своей рожей поторговать, штоб помнили и не забывали, да братов примелькать. Многово не жду, но глядишь, так ночной порой если и подойдут, так только проводить, а не совсем даже наоборот. А может, когда и всерьёз што. Кто знает, как жизнь повернётся?