Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 36

— Ну раз официяльный, — угрюмо согласился староста, нутром понимая какой-то подвох, — тогда оно и да.

— То-то, што и да, — наставительно сказал писарь, чуточку повеселевший от предчувствия лёгкого заработка, — Да распорядись, штобы поесть и выпить на опосля приготовили, да лошадь с телегой!

— Вот те и бесплатно, — сплюнул один из мужиков, подходя с зажатыми в кулаке монетами, — школы ишшо нет, а денежки уже дай!

— То ли ишшо будет! — угрюмо посулил односельчанин.

— И што за зараза нам так подкузьмила? — вслух гадал староста, — Капитан Сорви Голова… Из немцев, што ли? А мы тут при каком разе? Тьфу ты, прости Господи…

Отмывались истово, до скрипа зарозовевшей кожи, смывая въевшийся угольный чад и осевшую на теле соль, от которой обчесались, как шелудивые собаки.

— Потри-ка спину, — Мишка поворотился костлявым хребтом, — да смелей! Не жалей сил-то! Ох, красота… собственная мыльня, надо же!

— Погоди, — посулил я, водя по костомашкам мочалом, — дядя Фима грозился нас в бани турецкие отвести. Говорит, чуть ли не кусочек рая на Земле, да на все вопросы только глаза закатывает, да бровями играет.

— Живём! — отозвался Пономарёнок жизнерадостно, встав под душ, — Неужто лучше Сандунов? — А мне-то откель знать? Завтра и увидим!

Стол Бляйшманы накрыли так, што даже и скатерти не видно. Вот ей-ей, некоторые блюда даже немножечко сикось друг на дружке стоят, так сильно места не хватает!

— Шалом алейхем! — чуточку нестройно поприветствовали мы хозяев, рассаживаясь на указанные места. С прошлого года дом стал ещё богаче и ещё безвкусней. Везде, где можно наляпать алебастровой лепнины с позолотой, она уже наляпана.

— Шалом у-враха[34]! — солидно ответил дядя Фима, раскабаневший ещё больше, как бы интересно это не звучало по отношению к иудею. В том годе у него живот нависал над поясом брюк, а теперь солидно лежит на коленях, — Садитесь, мальчики! И не надо стесняться! Егорка мине как родной племянник, из которых имеются только двоюродные, штоб они были здоровы и богаты, но немножечко отдельно от моево кошелька! А раз вы таки братья Егору, который немножечко и Шломо для моего большово сердца, то значит, и мине самую чуточку как племянники, пусть даже и названные!

Дядя Фима сочится жиром, искренним гостеприимством, жизнелюбием и неутолимым любопытством. Немножечко проехавшись по ушам Мишке всяким интересным, он начал интересоваться впопеременку за нас и за Одессу.

— Ой вэй, — жирно вздыхая и не прекращая вкусно жевать, печалился он, выбрав для исповеди почему-то Мишку, — ты бы знал, как я скучаю за Одессу! Такой город, такой город! Во сне иногда вижу. Хотя чего это я, ты и без мине понимаешь, да? Ведь скажи, невозможно ведь не влюбится в эти улочки, в каштаны и акации… а?! А воздух? Чистый же кислород на меду! Я его как в детстве вздохнул…

Дядя Фима начал показывать, как он вдыхал воздух. Жирная его грудь под шёлковой рубашкой заколыхалась совершенно гипнотически. По остекленевшим глазам Мишки, мерно жующево всё, што ему подсовывает Бляйшман, я понял — брат в надёжных руках. Из-за стола он вылезет большим патриотом Одессы, и немножечко колобком с трескающимися штанами.

— … да што ты говоришь!? — тётя Эстер всплёскивает полными руками, слушая Саньку, — Вот так вот триста рубелей одним чеком? Сам Маразли!? Как жаль, шо у нас только Ёсик, и он всё-таки мужчина! Была бы девочка хоть чуть-чуть твоих лет, ты бы ушёл отсюда женатым!

И смеётся! Санька тоже улыбается во все белоснежные двадцать восемь. Смешно! А я таки понимаю, шо ни разу и не шутка, и што если бы да, то так оно и вышло.

— Как дела у Ёсика? — сбиваю я матримониальные планы тёти Эстер, штоб она была таки здорова и думала не о женитьбе нас.

— Ой! — и снова руками — плесь! — Ты тоже за нево скучаешь? Он мине тогда все уши продолбил! Ну да два умных человека завсегда найдут общие интересы, даже если один из них не иудей! Песя! А ты чево как неродная? Кушай! А то худенькая такая, шо глазам смотреть больно!

— Так да! — согласился дядя Фима, нежно глядя на супругу заплывшими карими глазками, — красивой женщины должно быть много, и ещё чуть-чуть немножечко!

— Ой, ну ты скажешь! — женщина кокетливо треснула супруга облизанной серебряной ложкой по руке, — Да ещё и при детях!

— Да! — переключилась она на мине, — У Ёсика всё нормально, и местами даже немножечко хорошо. Он сейчас пока в Англии по гостям, потому как нужно налаживать связи и немножечко политику!

— Хорошо, когда всё хорошо, — кивнул я, — главное вовремя остановиться и понять, што ж ему всё-таки важнее — связи, или таки политика?

— Таки да! — закивала та, — ты понимаешь! А Ёся такой азартный, такой азартный, шо немножечко ой-вэй! Песя, а што там у Кацев? Да? Да ты шо?!

— … а потом она мине такая — крестить! — делилась Фира переживаниями, — Вот так вот, мелко-мелко!

Крестить никого она не стала, а просто развела чуть-чуть пальцы.

— Гадость какая! — отозвалась тётя Эстер, — Ой, мальчики, я не о вашем христианстве!

— Да мы поняли, — отозвался я за всех, несколько иррационально покоробленный. Сам ведь ту паломницу ух как… но то я, мине можно! А когда жидовка тоже самое, то она как бы и нападки с обидками!

— … а потом, — продолжила Фира, кругля и без того большущие глаза, — Жидовка? Крестись! И про грехи предков.

— И эти люди учат нас за жизнь, — осуждающе покачал головой дядя Фима, отчево шевельнулись все его подбородки.

— Кто умеет, тот делает, — вспомнилось мине, — кто не умеет — учит[35]!

— Какой умный мальчик! — умилилась хозяйка дома, — Фирочка, а ты шо такая неаппетитная? Кушай, деточка, кушай!

Накушать удалось всех нас, кроме Фиры, блюдущую себя и талию. Выползли еле-еле, оставив тётю Песю на поговорить с хозяйкой за одесских знакомых.

Чует моя чуйка, шо после такой поездки Песса Израилевна станет таки настоящей восточной женщиной — очень толстой и очень липкой! Потому как стол хоть и унесли, но принесли заново, и такой себе сладкий, шо у мине при одном его виде заболели зубы и приключился сахарный диабет.

А мы во внутренний дворик силы выползти нашли, но на этом и всё. Я вон даже до скамеечки не дошёл, на чистенькой дорожке уселся, ноги едва под отяжелевшее брюхо подтянул.

— Ох, — чуть повернувшись рядышком, Санька заотдувался, — так поели, што как нафаршировались! Вкусно, но до дурноты!

— Скушай кусочек, деточка! — Мишка передразнил тётю Эстер, и удивительно удачно, потому как Санька даже шарахнулся от него.

— Ох, — повторил я, отсмеявшись и чуть не лопнув, — восточное гостеприимство во всей красе! Фира, золотце, как тебе удалось отстоять бастионы твоего котёночного желудка?

— Так, — она чуть смутилась, — сказала, што ты… што мне… ой, да ну тебя!

— Ну, так ну, — согласился я, не став лезть в бабское.

— Как насчёт самовыгуляться? — поинтересовался Мишка с вроде как равнодушным видом. Он уже морально подготовился к отъезду в Москву, но решил за оставшееся время увидеть как можно больше интересного, раз уж скоро назад.

— Кто за? — сам же и подымаю руку, — Единогласно! Встречаемся через пять минут.

— Какие пять минут!? — ужаснулась Фира, — Полчаса, не меньше! Другой город, другие люди! Это в Одессе за нас все всё знают, и на твои любимые штаны под босиком только плечами пожмут. А здесь они скажут то, што увидят своими глазами: к Бляйшманам приехали какие-то оборванцы! И всё, на весь Константинополь.

— Аргумент, — согласился я. — парни, поняли? В лучшее! И одеколоном навоняться не забыть!

Несмотря на запрошенные полчаса, Фира выпорхнула всего через десять минут, крутанувшись перед нами. Никакой особой разницы я не увидел, но закивал одобрительно, на што та просияла, взяв меня под руку с самым што ни на есть собственническим видом.