Замок Альберта, или Движущийся скелет - неизвестен Автор - Страница 6

Я спросил его, — продолжал Гримоальд, — для чего не приносили о том жалобы королю. «Это труд напрасный, — отвечал поселянин, потому что нынешнее дворянство Франции, очень мало уважает короля, и гораздо более его имеет власти над нами, бедными поселянами. Ах! Это прежестокие тираны! Наконец, все утверждают, государь мой, что мать герцогини Брюншильды погубила тайным образом графа Рихарда со всеми его служителями, умертвив прежде юного сына своего мужа от первой его жены».

Таковы, господин герцог, странные толкования сего поселянина. По утишении бури сел я на свою лошадь и направил путь к вашему замку. Если дозволите мне обозреть эти комнаты без ведома вашей супруги, то я надеюсь вскоре обнаружить все таинства сего происшествия.

Герцог, хранивший молчание от удивления в продолжении последней половины сей повести, наконец прервал оное.

— Ежели бы не было так поздно, — сказал рыцарю, — то я в сию же минуту начал бы обозрение означенных комнат; но теперь недостает времени и на то, чтоб отколотить вход в них. И как ваша повесть и молва, носящаяся обо мне в окружности, произвели во мне сильное впечатление, притом же гнев и смущение Брюншильды немало меня беспокоят и вселяют подозрения, коих не могу преодолеть, то не угодно ли вам в следующую ночь разделить со мною сие предприятие? Мы посетим без ведома герцогини оставленные комнаты и постараемся изъяснить мрачность сего странного происшествия. Но, чтоб заблаговременно к тому приступить, я притворюсь нездоровым и, когда все служители замка будут погружены во сне, мы можем начать свои обозрения, не опасаясь никакого помешательства. Итак, ожидайте меня в своих комнатах; я к вам приду.

Они охотно согласились на сие предложение и разошлись по своим комнатам.

— Но каким образом мог ты узнать о всех этих обстоятельствах? — спросил Жакмар, слушавший Гродерна в молчании.

— Разве забыл ты, что я запретил тебе об этом меня спрашивать? Будь доволен тем, что слышал, и не старайся узнать того, чего не должно.

Вечером Гродерн жаловался на усталость и, полагая предлогом старость свою и болезни, удалился в келью, которая была для него отведена, сказав, чтоб его не тревожили, покуда сам не проснется. Он оставил Жакмара, удивленного его повестию и старающегося тщетно догадываться, каким образом получает он таковые известия. И как Гродерн казался нездоровым, то Жакмар немало о том беспокоился и, в полночь вставши, пошел к его келии и отворял тихонько дверь; но, несмотря на все предосторожности, Гродерн проснулся, и спрашивал сердито о причине его прихода.

— Я опасался, — отвечал Жакмар, — чтоб болезнь ваша ночью не усилилась, почему и пришел наведаться, спокойны ли вы и не имеете ли в чем нужды.

— Благодарю твою попечительность, — отвечал старик, — но прошу возвратиться в свою келью и оставить меня до завтрашнего дня в покое.

На рассвете колокол зазвонил к заутрени, по окончании которой игуменья приготовила завтрак. Гродерн говорил, что сон, возвратив силы его, совершенно прогнал болезнь, и что он встал еще до заутрени.

— Когда так, — отвечал Жакмар с улыбкою, — то ты можешь рассказать мне еще что-нибудь о комнатах, обитаемых духами.

— В таком случае, — возразил Гродерн, — должно посланникам моим быть чрезвычайно скорыми, чтоб могли так рано поспеть из замка. Но как бы то ни было, скажу только тебе, что мы увидим здесь приятеля твоего Альвина, почему должно, не теряя времени в пустых рассказах, идти скорее переодеваться.

Когда Эдгар и Жакмар совершенно преобразились в монахов, Гродерн оставил их под видом, что идет также переодеваться. Во весь день никто не появлялся к монастырю, и они начали уже сомневаться о справедливости известия старого их сотоварища. Монастырь был недалеко от замка; но мост чрез реку, между ними протекающую, находился в немалом от обоих расстоянии, так что для перехода от одного к другому должно было сделать довольно большую окружность.

Жакмар, лишась собеседничества старого своего друга, погрузился опять в мрачную задумчивость, которую добрая игуменья, посредством своих увещаний, старалась всеми мерами рассеять. Все поступки жизни ее были беспрестанными образцами благочестия и сострадания. Она твердо верила тому, чему научала, и подавала собою пример в ревностном оного исполнении. Не один набожный энтузиазм, но и истинный дух христианства владычествовал в сем монастыре, который принадлежал к ордену серых сестер, посвятивших действиям благотворения полезное и похвальное течение дней своих.

Наши беглецы провели день в монашеской одежде. Сидя вечером пред светом яркого огня, начинали уже говорить, что такое переодеванье кажется им ненужным, и что назавтра могут обойтиться без сей предосторожности, но в ту самую минуту услышали великий стук у ворот монастырских: удары, сильно повторяемые, и смешанный шум доказывали нетерпеливость быть впущенными. Игуменья, прежде нежели приказала отпереть ворота, спрятала детей в кабинет, которого двери, закрытые обоями, были совсем неприметны. Вскоре первый двор наполнился служителями замка, которые требовали повелительно, чтоб отперли им вход в средину монастыря. Игуменья противилась, доколе не показали ей повеления герцога Альберта, предписывающего выдать беглецов посланным от него, и в случае отказа войти во внутренность монастыря и взять их насильно. Тщетно игуменья представляла им, сколь неблогопристойно впустить в монастырь толпу грубых людей и дать им свободу бегать по кельям монахинь, занимающихся благочестивыми упражнениями. Наконец по усильным просьбам получила дозволение запереть всех сестер в одну большую комнату, которая наперед тщательно была ими освидетельствована. Остаток монастыря предоставлен был поискам наперсников Брюншильды; но оные не имели желаемого ими успеха. Не нашедши тех, коих искали, приготовлялись было они к выходу из монастыря, как Эдвард, обратясь к двум монахам, спросил, откуда они.

— Разве не доказывает одежда их, — сказала игуменья, — что они из соседственного монастыря?

— Как же они называются?

Игуменья остановилась; они не догадались прежде условиться о именах, которые должно было им принять.

— Что же вы не отвечаете, сударыня? — сказал Эдвард голосом, изъявляющим гнев и недоверчивость.

— Отец Эверард и отец Ансельм.

— Скажите лучше, что это изменник Жакмар и плут Эдгар; но где же отец Гродерн?

Оробевшая игуменья отвечала, что его нет в ее монастыре.

— Но не можно ли знать, для чего приняли вы сих двух благочестивых особ? Конечно, для защищения ваших сестер? Молодой Эдгар кажется приличным для них стражем; он, верно, желает здесь постричься.

Игуменья, будучи уверена в чистоте своей совести и в строгом наблюдении всех правил своего монастыря, отвечала ему одним презрительным взглядом.

— Я, может быть, принужу вас мне отвечать, когда до того допустите, — говорил Эдвард, — и заставлю раскаиваться в своей надменности. Итак, вопрошаю вас еще, кто эти две особы?

— Увы! — отвечала она, трепеща о участи покровительствуемых ею. — Это бедные путешественники. Они пришли просить моей защиты и убежища на несколько дней от гонения своих врагов и от жестокости погоды. Один из них привел больную свою жену, которая того же дня скончалась. Неужели должно быть столь бесчеловечной, чтоб выгнать их за ворота, не дав несколько времени успокоиться несчастному, лишившемуся жены своей?

— Я повелеваю вам объявить, сударыня, где скрывается Гродерн.

Сказав сии слова свирепым голосом, Эдвард выхватил кинжал и грозил пронзить им сердце игуменьи, которая, не устрашась нимало сей грубости, приняла величественный вид и бросила на него взор, вогнавший краску в лицо его.

— Хотя уже вы учинили насилие сему священному убежищу, — сказала она ему, — но я не думаю, чтоб осмелились убить меня публично. Впрочем, объявляю вам, что главнейший предмет вашего гонения находится в безопасности от свирепости вашей. Другие двое требуют моей защиты; я приняла их под оную, и повелеваю вам сей же час отсюда удалиться.