Замок Альберта, или Движущийся скелет - неизвестен Автор - Страница 20

Гнусный Губерт мог вечно продолжить бесстыдные свои рассказы, ибо герцог не в состоянии был его слушать. Но на что же, скажут некоторые, имел он столь мало рассудка, что верил словам злодея, о качествах которого довольно уже был известен? Он, конечно, не совсем прав; но не должно ли извинить его родительскую чувствительность? В течение двух дней Альберт насмотрелся и наслышался столько отвратительных деяний, душа его столь была возмущена и воображение расстроено, что совершенно заглушен был в нем глас рассудка. Между тем как все окружающие старались его успокоить, Гильдегарда является с сыном Гродерна в ту минуту, когда рассудок Альберта начинал одерживать верх, и он стал было сомневаться о истине слышанного им; но прибытие его дочери в последствии молодого поселянина показалось ему явным доказательством своего бесчестия. Гнев Альберта достиг такой степени, что он пребыл несколько минут подобно окамененному от сего явления, и, оставаясь неподвижным в том же положении, как увидел их, хотел говорить, но не мог произнести ни одного слова. Наконец, собрав все силы свои, вскричал:

— Вероломная, разве пришла сюда искать смерти, тобою заслуженной? А ты, негодный, — говорил Эдгару, — как дерзнул явиться предо мною? Исчезни, — продолжал он, выхватив меч, — или эта рука омоет в крови твоей свое оскорбление.

Смущенный Эдгар выходит с поспешностию, и Гильдегарда последует за ним; но Альберт, увидя, что они бегут вместе, гонится за ними и конечно бы, их достигнул, ежели бы встреча графа Рихарда не заградила ему на несколько времени пути.

— Преследуй их, — кричал ему герцог с помутившимися глазами и свирепым тоном. Граф Рихард дает ему дорогу и следует за ним, не понимая, за кем он гнался. Гильдегарда вбегает в свою комнату, а сын Гродерна за нею, не зная, куда она его вела, при том же и не желая ее оставить в такой опасности. Герцог следует близко за ними, и находит дочь свою, распростертую на полу без чувств, а Эдгара пред нею на коленях, преклоняющего голову к груди ее. Сие зрелище наполнило новым свирепством Альберта; он бросился на Эдгара и хотел пронзить его мечом своим, но, будучи ослеплен сильным разгорячением, не успел в том; ибо при сем стремлении поскользнулся, меч вывалился из рук его, и он упал, ударившись головою о мраморный камин, и лишился чувств. Рихард и Эдгар, не возмогши освободишься от удивления своего, взирали друг на друга, не зная, что начать, но Рихард, первым вышедши из сего исступления, призвал служителей и велел отнести герцога в его комнату, где, оставив его, возвратился к Гильдегарде. Она получила было употребление чувств, но воспоминание прошедшей сцены ввергнуло ее в новый обморок. Чрез многие дни не в состоянии она была выходить из своей комнаты, но при всем том известилась от слышавших повесть Губерта о причине гнева ее отца. Герцог выздоравливал очень медленно; сильное смятение его духа, причиненное последним происшествием, а наипаче повестию вероломного Губерта, немало умножали болезнь, причиненную падением. Наконец увещания двух рыцарей и графа Рихарда дали ему почувствовать всю жестокость его поступка и легковерность, с какою внимал нелепым доносам изменника, который, по собственному своему признанию, находил удовольствие терзать его сердце.

— Но скажите мне, — вскричал герцог, — по какому случаю дочь моя встретилась с сим молодым человеком?

— Ежели вы в состоянии перенести новое удивление, — отвечал ему Рихард, — то я докажу вам, что дочь ваша непричастна в проступках, коими ее обвиняют, и Эдгар во всех отношениях достоин ее руки.

Хотя сии последние слова весьма были неприятны слуху Альберта, но он просил Рихарда изъяснить их.

— Я вас оставляю на несколько минут, — сказал ему Рихард. — Прикажите ввесть сюда Губерта, и отец Эдгара уведомит вас о всем, что вы желаете знать.

Рихард вышел, а Альберт послал за своею дочерью. Гильдегарда столь была слаба, что, вошедши в комнату своего отца, упала в обморок; но слабость сия скоро миновалась Альберт обнял ее с нежностию, и взаимная их доверенность совершенно восстановилась.

Около семи часов стучались у дверей герцога; он приказал отворить и увидел привидение или фигуру Брюншильды, поддерживаемую Гродерном и его сыном. Несколько спустя Гримоальд и Раймонд в последствии двух стариков вводили пленника. Герцог велел им сесть, и Гродерн начал повесть свою.

— Вас обманули, Альберт, — говорил он герцогу, — и известие сего чудовища совершенно ложно. Может быть, ожидаете вы, что Рихард придет сюда исполнить свое обещание; но знайте, что не существует другого Рихарда, кроме тою, которого видите пред собою.

Гродерн, выходивший только для того, чтоб сверх кирас надеть поселянскую одежду, сбрасывает ее тогда с себя, и все познают в нем графа Рихарда. Потом, обратясь к Губерту:

— Ты, конечно, удивляешься, — сказал он ему, — что видишь меня еще в живых, но должен знать, что я не проглотил яда, тобою мне поднесенного. Мать твоя соделала двор свой театром распутства, и Брюншильда, воспитанная в таковой школе, должна была необходимо уподобляться своей матери. Я, подобно многим другим, был предметом похотливых желаний Гунильды; но должность и привязанность моя к своему князю, конечно бы, удержала меня от соответствия на ее любовь, ежели бы не довольно было к тому одного моего к ней отвращения. Я сочетался явно браком с одною добродетельною и прекрасною иностранкою. Это было не противно моему князю; но любовь Гунильды превратилась в ненависть и соделала ее неукротимою. Она старалась внушить Людвигу, что мой брак весьма подозрителен, что моя супруга и ее свита были не иное что, как хитрые шпионы, и что мы производим опасные переписки. «Что нам нужды до их переписок, — отвечал Людвиг, — не будем делать ничего такого, что бы должно было скрывать, и шпионам не останется ничего выведывать». Не возмогши раздражить против меня Людвига, клялась она в моей погибели; я отправил свою жену, в намерении сам за нею последовать и оставить вскоре двор, но твоя мать предупредила. Посреди ночи разбужен я был сильным стуком у своих дверей; слуга мой вопрошал о причине и получил в ответ, что принесли ко мне важные и не терпящие ни малейшего отлагательства письма. Я приказываю отворить и, к великому моему удивлению, вижу входящую Гунильду в последствии Губерта, ее сына, в полном вооружении. Первый их приступ был убийство моего слуги, и я остался тогда в полной их власти. Губерт приблизился и, приставляя к груди моей острие кинжала, «вот, — говорил мне, — награда твоего предательства». «Изменник, — вскричала жестокая Гунильда, — муж мой не хотел наказать тебя за злодеяния; но ты не избегнешь от праведного моего мщения». «Скажите мне, — говорил я им, — в чем состоят преступления мои?» «Но прежде этого выпей сей яд», — возразил свирепый Губерт. «Предатель, — продолжала мать его, — не намерен ли ты был обесчестить супруги своего государя? Мой сын будет мстителем; Губерт, принудь его принять напиток». «Государь мой, — говорил я ему, — я никогда не был причастен преступлениям, в которых меня обвиняют, и княгиня известна о моей невинности». Но она, опасаясь, как видно, чтоб я не открыл сыну ее истины, вырвала у него кинжал и готовилась поразить меня. «Остановитесь, государыня, — вскричал я, — я соглашаюсь умереть». Губерт поднес мне сосуд; альков, окружающий мою постелю, был пространен и мрачен; притворяясь глотающим яд, я разлил большую его часть и, увидя, что остается одна густота, которая, к счастию, опала на дно сосуда, и боясь, чтоб они этого не приметили, бросил я его в средину комнаты. Но и малое количество испитого мною яда произвело во мне сильное воспаление; несколько минут почитал я смерть свою неизбежною. Они были также в том уверены и удалились, восхищаясь успехом предприятия своего.

Коль скоро они меня оставили, вскочил я с постели своей, напился чистой воды и принял одного напитка, почитаемого превосходным антидотом противу яда. Почувствовавши облегчение и ободрившись, оделся и на рассвете вышел из замка, не быв ни от кого примеченным, кроме одного привратника, которого щедрым подарком побудил к скромности.