Лазарь - Кеплер Ларс - Страница 4

– Дело не только в этом, – перебила Валерия и покраснела.

– Полицейских ведь все очень любят?

– Ага. – Валерия попыталась сдержать улыбку, отчего у нее сморщился подбородок, снова помешала в кастрюле, закрыла ее крышкой и убавила жар.

– Если что-нибудь нужно – скажи.

– Ничего, я только… я хотела уложить волосы и подкраситься к твоему приходу, так что пойду-ка наверх.

– Ладно.

– Подождешь здесь или поднимешься со мной?

– Поднимусь, – улыбнулся Йона.

Забрав с собой бокалы, они поднялись в спальню. Желтое платье ждало на застеленной кровати.

– Садись, вот кресло, – тихо сказала Валерия.

– Спасибо.

– Теперь не смотри.

Йона отвернулся. Валерия надела желтое платье и стала застегивать пуговки на лифе.

– Не так часто я наряжаюсь в платья. Если только летом, когда еду в город, – сказала она своему отражению в зеркале.

– Как красиво.

– Не подглядывай, – улыбнулась она, застегивая последние пуговицы на груди.

– Не могу.

Валерия подошла к зеркалу и заколола влажные волосы шпильками.

Йона смотрел на ее длинную шею; Валерия наклонилась и подкрасила губы. Взяв с ночного столика сережки, она села на кровать, стала вдевать их в уши – и встретилась взглядом с Йоной.

– Мне кажется, я так реагирую из-за того случая в Мёрбю… мне до сих пор стыдно, – тихо сказала Валерия. – Даже предположить страшно, что ты про меня тогда подумал.

– Одна из моих первых операций в качестве стокгольмского патрульного. – Йона опустил глаза.

– Я была наркоманкой.

– У каждого свой путь, так уж устроено. – Йона посмотрел ей в лицо.

– Но ты так расстроился! Я же видела… и помню, как пыталась отнестись к этому с презрением.

– У меня была только одна твоя фотография, из гимназии… ты не отвечала на письма, я отслужил и уехал за границу.

– А я оказалась в Хинсеберге[2].

– Валерия…

– Надо же было так бессмысленно, как-то не по-взрослому все исковеркать… А потом я опять чуть все не испортила.

– Ты была не готова к тому, что я останусь на полицейской службе, – спокойно заметил Йона.

– Ты хоть знаешь, почему я села в тюрьму?

– Я читал приговор. Твоя вина была не больше моей.

– Ладно. Просто, чтобы ты знал, что я вовсе не пай-девочка.

– Ну-ну.

Валерия не сводила с Йоны взгляда, словно хотела высмотреть в нем что-то еще, словно ей должно было открыться что-то, доселе скрытое.

– Йона, – серьезно сказала она. – Я знаю, ты считаешь, что быть рядом с тобой опасно. Что ты подвергаешь опасности дорогих тебе людей.

– Нет…

– Ты долго мучился. Но разве обязательно мучиться всю жизнь?

Йона съел еще одну, последнюю, порцию, хотя был уже сыт, Валерия водила кусочком хлеба по тарелке. Чтобы видеть друг друга, они переставили вазу с цветами.

– Помнишь, как мы ходили на уроки гребли? – спросила Валерия, выливая остатки вина Йоне в бокал.

– Я часто вспоминаю тот год.

Тем летом они как-то заночевали вдвоем на островке в бухте. Островок был с двуспальную кровать; на нем уместились скала и пять деревьев.

Валерия стерла с края бокала губную помаду и сказала, не глядя на Йону:

– Кто знает, как пошла бы наша жизнь, если бы не та гроза.

– Как же я был влюблен в тебя в гимназии. – Йона ощутил, как чувства снова захлестывают его.

– А для меня ничего не кончилось.

Йона положил руку на ее ладонь. У Валерии блестели глаза; она взяла еще хлеба.

Йона вытер губы салфеткой и откинулся на скрипнувшую спинку стула.

– Как Люми? – спросила Валерия. – Нравится ей в Париже?

– Я звонил ей в субботу. Вроде довольна, собирается на какой-то праздник в “Пероттин” – галерею, которую я, как предполагается, должен знать… а я стал спрашивать, не слишком ли поздно все закончится и как она будет возвращаться домой.

– Тревожный отец, – насмешливо констатировала Валерия.

– Она сказала, что возьмет такси. Я, наверное, перегнул палку. Сказал, чтобы садилась прямо за водителем и обязательно пристегнулась.

– Ну-ну, – улыбнулась Валерия.

– Она явно хотела закончить разговор, но я не удержался, сказал, чтобы она сфотографировала удостоверение таксиста, отправила снимок мне…

– А она ничего не прислала, да?

– Не прислала, – рассмеялся Йона.

– Подросткам нравится, когда о них заботятся, а не когда их в чем-то подозревают… не доверяют им.

– Знаю. Просто я мыслю как полицейский – ничего не могу с собой поделать.

Они еще посидели за столом – в бокалах осталось немного вина. Разговор пошел о садовом хозяйстве Валерии и о двух ее сыновьях.

За окном кухни окончательно сгустилась тьма. Йона поблагодарил за ужин и стал убирать со стола. Валерия смущенно спросила:

– Показать тебе, где гостевая?

Звякнула лампа – Йона, вставая, ударился о нее головой. По скрипучей лестнице они поднялись в узкую комнатку с глубокой оконной нишей, и Йона остановился на пороге, за спиной у Валерии. Она обернулась и оказалась неожиданно близко, отступила назад, неловко указала на шкаф.

– Там еще подушки… и пледы, если замерзнешь.

– Спасибо.

– Но если хочешь – можешь спать и в моей постели. – И Валерия потянула Йону за собой.

На пороге спальни она повернулась, встала на цыпочки и поцеловала его. Йона обнял ее, приподнял и прошептал:

– Устроим палатку из одеяла?

– Как тогда, – улыбнулась Валерия, чувствуя, как забилось сердце.

Она расстегнула на Йоне рубашку, обняла, взглянула на него.

– Как странно… я помню твое тело, но тогда ты был просто долговязым мальчишкой. А теперь – гора мускулов, шрамы…

Йона расстегнул на ней платье, поцеловал в шею под ухом, вгляделся в нее – стройную женщину с маленькой грудью.

Он помнил, какие темные у нее соски.

Теперь на обоих плечах красовались татуировки, руки стали мускулистыми, их покрывали царапины от ежевичных шипов.

– Валерия… зачем ты такая красивая?

Валерия стянула трусы, и они упали на пол.

Волосы на лобке были черными и слегка вились.

Дрожащими руками Валерия стала расстегивать на Йоне брюки, но пряжка ремня никак не поддавалась: Валерия лишь туже затянула ее. Валерия хихикнула: “прости!”, покраснела и отвернулась, стараясь не смотреть, как он снимает брюки.

Устроив из большого одеяла на кровати подобие палатки, они уселись под ним и, смеясь, принялись целоваться в полумраке.

Повалившись на бок, они откинули одеяло. Оба снова чувствовали себя подростками – и все же взрослыми. Были словно незнакомцами – и в то же время странно знакомыми друг другу.

Валерия тяжело задышала, когда Йона поцеловал ее в шею, в губы; она опустилась на спину, глядя в его глубокие серые глаза. Ее омывал поток невыразимого счастья.

Йона стал целовать ее груди, нежно посасывая соски. Валерия прижала к себе его голову, и он услышал, как быстро бьется ее сердце.

– Иди ко мне, – прошептала Валерия и раздвинула ноги.

Йона не мог оторвать от нее взгляда – серьезные глаза, полуоткрытый рот, ямка между ключицами, шея.

Валерия притянула Йону к себе, чувствуя, как он входит в нее.

Тяжесть мужского тела вдавила ее в матрас; чувствуя, как натянулась кожа в промежности, Валерия развела ноги пошире.

Влажный жар ее тела охватил Йону, и он задохнулся, чувствуя, как Валерия изогнулась под ним.

Валерия открыла глаза и прочитала на его лице нежность и желание.

Извиваясь, она прижалась к нему, и слабый жар потек по груди, животу, бедрам.

Валерия задышала быстрее, откинула голову назад и закрыла глаза.

Одеяло сползло на пол.

Вода в стакане на ночном столике колебалась, снова и снова отбрасывая овальные блики на потолок.

Воскресное зимнее утро выдалось темным, словно солнце уже зашло. Йона провел у Валерии две ночи, но близился понедельник, пора было на дежурство.