Танцующие в темноте (СИ) - "rune mirror" - Страница 45

— Этот мир слишком тесен, чтобы в нем с кем-то действительно попрощаться, пока он жив, Макс. — Сказала Эльмира в след. — Когда ты вырастешь, ты тоже поймешь это.

— Тогда пока. — Не оборачиваясь, кинула девушка.

— Пока. — Эльмира зашла в дом и нажала на кнопку, чтобы открыть ворота.

***

Николь шла по утреннему сонному Парижу, стараясь вжиться в этот город, полюбить его, ведь его крови в ней было столько же, сколько и Московской. Изящный, невозможно красивый, такой, что глаз не находит места, где ему отдохнуть, на что посмотреть, чтобы просто ни о чем не думать. В Москве можно было выйти утром из дома и идти по улицам, ничего не замечая, потому что ничто не бросается в глаза, не тревожит душу. Огромный мегаполис, где никому нет до тебя дела. Иногда Николь специально искала в Москве такие места, в которых она чувствовала себя способной видеть и чувствовать. А здесь, в Париже, ей хотелось найти уголок, где можно пропасть. Где ничего не будет обозначать её, и одновременно что-то, за что она сможет полюбить его настолько, чтобы остаться.

Париж был таким, каким она его помнила: утренние кафешки, толком не открытые до полудня, полное отсутствие людей на улице, потому что тут принято любить и беречь себя, высыпаться, вкусно кушать, улыбаться друг другу. Редкие прохожие с собаками, спящие на тротуарах бомжи, в спальниках, с большим чемоданом, стоящим рядом. Вот чей это город. Днём они сидели на тротуарах, звенели мелочью евро в пластиковых стаканчиках перед носом прохожих, чтобы им положили ещё, более креативные наряжали своих собак в смешные одежки и ставили перед ними пустую миску и стакан для пожертвований, вечером играли на дудочке что-то очень парижское, грустное, и вместе с тем светлое. А потом ложились спать и просыпались только тогда, когда улицы наполнялись людьми, ведь жить ты можешь где угодно и как угодно, а высыпаться — это святое.

Николь свернула на соседнюю улицу, с неё — на другую, и вот перед ней оказалась её любимая длинная лестница вниз, ведущая к набережной, рядом с Эйфелевой башней. Ночью она сверкает между домами, и для неё это всегда была невероятной величины магия, которая завораживала её с детства. Мама всегда говорила, что Николь от рождения не коренная парижанка, потому что тут все давно привыкли к башне, и никто не обращает на неё внимания. «Есть места намного менее людные и невероятно красивые, причём с меньшим количеством туристов!» — говорила мать, когда маленькая Николь тащила их с отцом за руки к башне.

Девушка встала на мосту, любуясь пустотой города и пользуясь московской привычкой не высыпаться. В это время ты словно единственный владелец башни, и никто тебя не выдернет и не заставит уйти.

— Я люблю тебя! — послышалось у неё за спиной. Девушка обернулась и увидела, как два молодых парня обнимают друг друга, глядя глаза в глаза. Мира для них не существовало, ровно как и миниатюрной русой девочки на мосту в метре от них. Они целовались и, кажется, были совершенно счастливы.

Николь вдруг вспомнила поцелуй Максим и её слова, про то, что она хочет заниматься с ней любовью... внутри стало солоно и щемяще от этих воспоминаний. В другом городе всегда присутствует чувство, словно бы за короткое время разом пролетает несколько месяцев, тогда как в реальности минует всего несколько дней... Словно это было с кем-то другим и в какой-то другой жизни. Девушке жутко захотелось, чтобы её сейчас вот так обняли, прижали к себе и разделили с ней это пустынное парижское утро.

***

— Ну, как он? — Камилла вошла в палату, поцеловав маму в щеку.

— Врач говорит, что видит положительную динамику. Инфекция отступает. — Женщина говорила устало, слегка улыбаясь. — Но выписать не обещал.

— Ему сейчас лучше здесь. — Девушка села на стул, напротив кровати отца. — Ему нужен хороший уход. — Камилла дотронулась до руки матери. Сейчас женщина выглядела так, словно разом постарела на десять лет. Сухая морщинистая кожа, впалые глаза с синяками, острые скулы, с которых, казалось, слез весь румянец. — Тебе надо отдохнуть. Иди домой, сходи в душ, поспи, поешь что-нибудь, нельзя сидеть тут все время. Я сменю тебя.

— А дети? — женщина пристально смотрела на дочь. — Они все ещё с Ариной?

— Да, мам. — Камилла встала, чтобы сделать себе чай. Она не хотела начинать этот разговор сначала. Мама никогда не принимала её отношений с девушкой. Это шло в разрез со всеми её представлениями о жизни. Женщина пробовала ругаться, не разговаривать, молчать и делать вид, что ничего не происходит, но никогда даже не пыталась об этом поговорить по-человечески. — Я попросила её о помощи. Саша улетел с девушкой в отпуск, а тебе надо отдыхать.

— Не уйди ты от него тогда к этой девице, — женщина встала и поправила футболку, — глядишь, тоже была бы в отпуске где-то на морях.

— Я не хотела бы сейчас быть нигде, кроме как здесь. — Камилла со стуком поставила чашку на стол и села обратно.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Женщина подошла к дочери и положила ей руку на плечо. — Вам обеим надо выйти замуж, девочка. Не дело это, одной все на плечах тащить. Не для этого женщину природа создала. Вам бы деток рожать, вот было бы дело... А то превратитесь в одиноких старушек, с целым домом кошек.

— Мам, я тебя люблю. — Сказала Камилла, поцеловав матери руку. Ей хотелось бы сказать много всего другого, но слишком уж неподходящими были для этого время и место.

***

Три дня спустя...

— Привет! — Арина зашла в палату. — Как ты тут?

— Шшшш.. — девушка приложила палец к губам. — Он недавно уснул. Я нормально. — Говорила она шёпотом. Мама сменяла меня на пару часов. Она плохо себя чувствует и отлеживается дома. Мне, честно говоря, страшно за неё...

— У вас в роду очень сильные женщины. — Арина слегка улыбнулась. — Она справится.

— А где дети? — С волнением спросила Камилла. Я думала, они с тобой.

— Они играют с Максим на улице возле клиники. — Арина закатила глаза, — ты бы только видела, как она с ними управляется. Я, конечно, пацанка, но не до такой степени. Макс гоняет с ними в футбол, они виснут на ней по очереди, она поднимает их в воздух и смеётся. — Девушка сняла рюкзак со спины. — Я принесла тут тебе твои вещи, которые ты оставила тогда... Я их выстирала. Думала, вдруг пригодятся. Ты едва ли тут успеваешь об этом думать, но все же...

— Спасибо! — Камилла взяла вещи и положила их на стул. — Максим передавай привет. И девочкам...

— Конечно. — Арина поцеловала девушку в щеку и направилась к двери.

— Эй... — послышался хриплый мужской голос. — Голубки...

— Папа! — Камилла подошла к кровати, на которой лежал отец.

— Вы обе.. — Мужчина пошевелил кистью, подзывая Арину. — Ты любишь мою дочь? — мужчина говорил негромко, но очень чётко. — Леди, не заставляйте так долго меня ждать ответа. Мне ещё поспать нужно успеть. — Он устало улыбался. — Так да, или нет?

— Да. — Твёрдо ответила Арина и посмотрела на Камиллу. У девушки было испуганное лицо. — Я очень люблю вашу дочь. Как никого никогда в жизни не любила.

— А ты? — Мужчина перевёл взгляд на Камиллу. — Кэм, детка, ты любишь эту девушку?

— Пап... — Брюнетка смущенно отвела глаза.

— Ты можешь хоть раз в жизни сказать отцу правду. — Он улыбнулся и мягко взял её за руку. — И помни, нельзя врать умирающему человеку.

— Ты не умираешь! Ты поправишься! — Голос девушки дрожал.

— А ты юлишь. — Мужчина сжал хрупкую девичью ладонь. — Я усну раньше, чем ты ответишь?

— Да. — Камилла посмотрела на Арину и мгновенно опустила глаза, столкнувшись с ней взглядом. — Люблю.

— Тогда объявляю вас, как это у вас там говорится, — он смотрел на девушек по очереди, — женой и женой. Подите-ка за шторку и поцелуйтесь, ладно? И обещайте мне сейчас, что никогда не оставите друг друга, не предадите то чувство, которое у вас в сердцах. Не станете глупить и рушить то, что не всем дано в этой жизни.

— Обещаю. — Арина подошла к девушке и обняла её сзади за плечи.