Северские земли (СИ) - Волчок Сергей - Страница 44

Сразу после этих слов лежащий неподвижно Косой вдруг подскочил, и, пусть и кривясь немного на бок, но довольно бодро побежал вниз с холма, крикнув не поворачиваясь:

-Будь ты проклят, гад! И ты, и щенок твой! Век бы вас не видеть!

Вскоре он скрылся в кустах. Сразу после этого тяжело поднялся Косолап и поклонился батюшке.

- Спасибо, отец Алексий, что целым и при деньгах отпускаешь. Разбойничью стёжку я не брошу, врать не стану. Привык я уже к лёгкой жизни, обратно крестьянствовать и жилы на пашне рвать не пойду. Но и здесь не останусь – как ты и просил. На Волгу пойду, там, говорят, нашему брату просторно.

Он ещё раз поклонился и ушёл, не оглядываясь.

Отец Алексий посмотрел на тупую рожу Дундука, выражавшую полное непонимание происходящего, вздохнул, и спросил, не ожидая ответа:

- А с тобой нам что делать?

Вместо ответа тот громко и продолжительно пустил ветры – до этого дела идиот был большой охотник. Священник махнул рукой:

- Ладно, убогого бросать грех. Дождёмся, пока оклемается. А я пока другим делом займусь.

Он подошёл к телу Рудого, и с профессиональной ловкостью обшмонал тело атамана. В том числе – аккуратно срезал с пояса мошну с ядовитыми монетами. Заметив взгляд Ждана, улыбнулся и подмигнул:

- Нет, парень, так далеко моё всепрощенчество не простирается. Мы ведь с мамкой твоей и впрямь всё продали, а жить нам на что-то ещё не день надо будет.

У Ждана даже потеплело на сердце – сейчас отец Алексий наконец-то стал тем улыбчивым и даже смешливым батюшкой, которого он помнил с детства. Красивая победа над разбойниками, казалось, даже омолодила его.

- Только домой ты не скоро попадёшь – сообщил батюшка. – Нам теперь тянуть нельзя, после того, как ты кровь пролил, нам теперь как можно быстрее в доброе место пробираться надо, и доброй силой Дар написать.

- Меня с собой не прихватите? – раздался сзади незнакомый голос.

Ждан и отец Алексий синхронно повернулись.

- Чего глаза вылупили? Да я это говорю, я. Ну не дурак я, и что? Вы даже не представляете, насколько в наше время выгодно быть дураком.

Во взгляде Дундука не осталось ни малейших признаков слабоумия.

- Интересно девки пляшут... – священник подёргал себя за бороду, как делал всегда во время важного раздумья. – И что же это ты личину снять решился?

- А не повезло мне. – степенно ответил фальшивый идиот. – Ноги у меня отнялись от твоего снадобья, поп. Я ить давно в себя пришёл, все члены давно отошли от омертвения, а вот ниже пояса ничего не чувствую. Твоя работа?

Священник потёр лысину и несколько смущённо кивнул:

- Бывает такой эффект. При сильной дозе.

Поддельный слабоумный долго и витиевато выругался:

- И за каким хреном я только тот рубль в рот потянул!? Даже настоящему убогому понятно, что такие, как ты, оловянных денег нипочём не подсунут[2].

[2] В данном случае, как ни удивительно, имеется в виду свинец. Большинство древних народов считали свинец, олово и сурьму одним и тем же металлом разной степени чистоты, а на Руси раньше свинец называли «оловом», и это значение осталось в полузабытой ныне поговорке «Слово – олово!». Нынешнее название этого металла происходит от технологии его разливки: «свинками» называли слитки, отлитые для продажи.

- Да ты сразу не отчаивайся! – попытался утешить новоявленного калеку священник. – Может, ещё отойдут…

Но Дундук лишь махнул рукой.

- Да что отойдут, что не отойдут – мне теперь однова дорога. Правильно ты всё сказал, поп, про верёвочку-то… Господь мне этот знак подал. Сам посуди – мы вас ограбить да порешить хотели. Рудый пацана живым выпускать не собирался, да и тебя они прикопать определили, как полностью выдоим. Вот только Господь всё наоборот перевернул, и нынче вы вдвоём - моя единственная надёжа свет белый видеть да воздухом дышать. Уйдёте вы – и ждёт меня здесь смерть лютая. Пожалеете да помилуете – глядишь, и поживу ещё.

Я вот сейчас лежал, думал про это всё и понял, что правильно нас поп по воскресеньям в проповеди уверял, что добрым быть выгоднее. Случись тебе край - добрые может ещё и спасут. А злые только добить могут. Вон возьми хоть товарищей моих. Оба ушли и хоть бы словом о товарищах вспомнили. А ить мы все не один год вместе прожили. В общем, ясный знак мне подан был, яснее не бывает. И вот что я скажу. Спасёшь ежели меня, поп – на твою сторону перейду. Есть время грешить и есть время грехи замаливать. Видать, нагулялся уже Дундук, вышел его срок. Уйду я из мира, батюшка, в монастырь пойду - грехи замаливать. И ты даже знаешь – в какой. В тот же, что и вы собрались, по дороге, значится, нам. Один разбойник его основал, другому, видать, продолжать на роду написано.

- Так ведь это… - осторожно начал священник. – В монастырь – оно, конечно, дело хорошее, благое и богоугодное, но а вдруг ноги у тебя не отойдут? Сам же понимаешь – люди разные бывают, и устав у каждого монастыря свой. Не факт, что возьмут тебя. Зачем настоятелю калеку на шею себе и братии сажать?

- А вот за это не беспокойся – уверенно сказал притворщик. – Меня и калекой возьмут. С таким вкладом даже безрукого и безногого возьмут.

Он немного помолчал, добавил.

- Я знаю, где казна разбойничья. Говорю же – убогим умишком быть выгодно, люди при таких, как Дундук, языком что боталом звенят, не оглядываясь. Когда эти вот, значится, Жбана кончили, собирался я уж совсем втихаря от них казну выкопать, в бега уйти да новую жизнь начать. Но тут вы появились, пацана этого привели, караулили его днём да ночью, тебя, опять-таки, опасались. В общем, не лучшее время было на рывок идти. А потом оно, видишь, вона как обернулось. Знак дал Господь. Пойдёт, значится, казна разбойничья вкладом за меня в монастырь. Ну и вас, коль доведёте меня, не обижу.

Глава 32. «Знайте, что тут книжки живут...»

Копать разбойничью казну сразу не кинулись – отец Алексий предложил подождать до утра – вдруг ноги всё-таки отойдут?

Не отошли. Не попустил Господь, как мрачно резюмировал не выспавшийся на камнях священник. Пришлось усаживать Дундука на Борзого Ишака, который все треволнения последних дней пережил с какой-то непоколебимой невозмутимостью. Меск, кажется, даже не заметил ни того, что на несколько дней сменил хозяина и принадлежал господам разбойникам, ни того, что сегодня вернулся к прежнему владельцу. Пастись дают? Работой не грузят (в прямом смысле слова)? Так чего вам ещё надо? Жизнь прекрасна и удивительна!

К сожалению, прекрасная и удивительная жизнь дала первую трещину – на спину взгромоздили какого-то нелёгкого дядьку, к тому же инвалид этот, опасаясь упасть, больно вцепился в гриву. А потом ещё куда-то в глубокую чащу меня повели. Ох, не к добру это! Чует моё старое гибридное сердце – ведут меня в самые волчьи места. А заупрямишься – сразу начнут обзываться, орать «Ах ты, волчья сыть, травяной мешок!»[1] и всё такое прочее.

[1] Борзый Ишак цитирует русскую былину о Святогоре-богатыре: «Говорит Святогор да коню доброму: «Ах ты, волчья сыть да травяной мешок, уж ты что, собака, спотыкаешься? Ты идти не мошь аль везти не хошь?»

Так или примерно так думал мул всю лесную прогулку. Слава богу, она продолжалась не очень долго. Свои капиталы разбойники явно предпочитали держать в пределах досягаемости.

- Вот там полянка будет, посередине одинокий дуб растёт, вот под тем дубом казна и зарыта. – восседавший на Ишаке Дундук вытянул руку вперёд и выглядел теперь точь-в-точь как генералиссимус на картине художника Сурикова «Переход Суворова через Альпы». – Место приметное, вы его сразу найдёте.

Бывший разбойник не соврал, искать тайник не пришлось.

Под дубом будто бы семья барсуков порезвилась – земля была разбросана по всей поляне. Между корнями дуба была выкопана довольно-таки большая яма, из которой явно не далее чем вчера извлекли нечто объёмное.

- Опоздали! – Дундук стиснул челюсти и потемнел лицом.

- Может, не всё забрали? – предположил Ждан, не зная, как утешить бедолагу.