Геленджик и пришельцы (СИ) - Колотилина Октавия - Страница 2

Очень, очень опасных вишенок.

24 мая, Москва

Красный «седан» взвизгнул, чуть хвостом не завилял. Алексей поправил для Инги сидушку (или, как он выражается, «пендаль») и сел за руль. На ночном шоссе мало машин и можно наслаждаться скоростью. Тянутся гирлянды огней, сияют контуры зданий, горят синим кораллы-деревья, летит фонарик — кто-то загадал желание. Москва — та же планета Пандора, удивительная в темноте и смертоносная днём. Почему смертоносная? Да возьмите хотя бы пробки.

Алексей сдвинул брови, крутанул руль, заехал в «карман» и остановился. Он заговорил через силу:

— Слушай, сколько раз за последние шесть месяцев ты меня спасала? Восемь? Ну, если не считать того случая, когда я заснул в ванной, а ты откачивала.

Алексей действительно всё время попадал в передряги. Ни с кем из знакомых за двадцать лет не случалось столько опасных для жизни ситуаций, сколько с ним за прошедший год.

Инга погладила свою серёжку, лисичку: хвостик — золотая капелька, тонкий нос с пухлым шариком на конце. И спросила:

— Почему же не считать?

— Перебрал я тогда из-за тебя.

— Нечего пить в одиночестве.

— А кто сбежал к «больной маме», оставив меня пить в одиночестве?

— У неё было предынфарктное состояние.

— Ага, у неё всегда такое состояние, стоит зажечь свечи и расстелить кровать. Либо она оказывается посреди магазина, который как раз грабят, либо висит на зонтике в канализационном люке…

Да, по способности влипать в неприятности Алексею не было равных. Только один человек на Земле мог с ним в этом потягаться — мама, Екатерина Сергеевна. Инга вздохнула и парировала:

— По-моему, именно ты сумел подхватить грипп, сидя дома со сломанной ногой. Кого пришлось вытаскивать из пневмонии?

— Это входит в те «восемь».

— Ты и тот раз посчитал, когда мы уходили по пробке на «скорой», а нас догонял отморозок, который левое крыло помял, когда в тебя врезался?

— Не в меня, в столб. Правда, по моей вине. Вот что, Инга.

Алексей выхватил из подставки морс, предложил, глотнул сам. Сжал руль так, что костяшки пальцев побелели:

— Ты всё время как Аркадий Паровозов. Прибегаешь в последнюю минуту, хватаешь за загривок. Сражалась сегодня, словно зверь. Я не чувствую себя мужиком рядом с тобой, главным, защитником, понимаешь? Наоборот получается. Поэтому нам надо… Как там говорят… Разойтись.

Инга молчала, и продолжать снова пришлось ему.

— Дурацкая фраза «давай останемся друзьями». Но мне бы не хотелось терять контакт с тобой. Не обижайся, ладно?

По «Нашему радио» крутили старую-старую песню:

Не новое, а заново,

Один и об одном:

Дорога мой дом,

И для любви

Это не место.

— Да, — выдавила Инга, — Хорошо. Пока.

— Подожди, мы же не добрались ещё!

— Пройдусь.

— Ну вот, обиделась!

— Нет, что ты. Сама виновата, конечно.

Инга выскочила из машины. Угодила в лужу, забрызгалась по пояс. И рванула мимо бесконечного полосатого тента, вдоль бетонного забора депо.

Он не чувствует себя мужиком. Не чувствует.

В причёске запуталась веточка сирени. Инга выдрала её вместе с парой волос и отбросила.

Хотелось одного: прийти домой, рассказать всё маме, и хорошенько прорыдаться ей в передник. По затылку чтобы гладила дряблая, мягкая ладонь, и услышать: «Успокойся, Ингушонок, пройдёт». А потом запереться в свою комнату и сидеть до двух, нет — до трёх за новым курсом биохимии. Хорошо — отпуск начался. Перелистываешь гладкие страницы, они упираются и хрустят, и голова клонится, клонится…

Тепло наполнило бокал со стенками из многоэтажек. Вечер смешал ароматы цветущей рябины и выхлопы машин, приправил ноткой подгоревшего ужина и угощал этим коктейлем всех прохожих.

Вот и знакомый скверик, до дома совсем близко. Какие-то чернявые типы кучкуются возле длинной зелёной коробки-гаража, поглядывают нехорошо.

Пройду мимо, просто пройду мимо, ничего не будет…

Шпильки отбивали на асфальте «Имперский Марш». При виде несущейся на них девушки типы попрятались за гараж. Мелькнула нога в гипсе и рука на перевязи. Ой, да это же те, вчерашние…

Похоже, пора вместо Бэтмена улицы патрулировать. Интересно, что она тут вчера устроила? Стыдно-то как. Откуда взялись эти приступы? И повторяются всё чаще. Правильно Алексей ушёл, сама бы от себя ушла…

Перед глазами встал коридор, оплетенный лианами, с рядами круглых фонарей по стенам. Инга зажмурилась и помотала головой, отгоняя навязчивый образ. Всего лишь сон, зачем его постоянно вспоминать?

Надо бы увеличить дозу глиатилина.

Она перешла улицу, осталось одолеть соседний двор. Всегда пролетала газон наискось по тропинке, а сейчас вдруг встала перед ним. Тропинкой идти не хотелось, тянуло на асфальтированную дорожку, которая длиннее. Плохо дело: значит, впереди неприятность, и ты пытаешься вырулить. Получится ли?

Инга послушно протопала по длинной дорожке, однако тревожное предчувствие осталось; значит, маневр не помог.

Вот и молоденький клён, зелёный, звонкий, распушился к июню. Так приятно запустить мысленно руку в нежную крону и почувствовать, насколько радостно он отвечает. Не то, что берёза — та стоит всегда букой, еле-еле длинными ветвями шлёпает, потянешься к ней, а она и не поздоровается. Холодная, даже сейчас, весной.

В привычке общаться с деревьями нет чего-то из ряда вон: все так делают, просто никто не признаётся.

Зазвонил телефон — «Мама». Спать давно должна, всегда рано ложится. Неужели ждёт?

— Ага, мам, еду… — выпалила Инга в трубку. Оттуда рявкнул незнакомый женский голос, прокуренный — хоть нож об него точи:

— Где деньги прячете? Говори, иначе кирдык твоей мамашке.

— Что?! — вскрикнула Инга. — Вы кто?.. Как кирдык?

— Так. Не будет через пять минут денег — зарежем. Где они? Да не вздумай полицейских приплетать.

— Сейчас приду, покажу…

Куда бежать? Кому звонить?! В полицию? Говорят — «не вздумай», да и не успеет полиция…

Внутри черепа начиналась ядерная война. Может — мамин телефон украли и теперь шутят? А если — на самом деле?.. Аа-арр!

За серым корпусом показалась родная «хрущёвка». Балкон четвёртого этажа был открыт, из комнаты пробивался свет. Значит, мама дома, не спит, и нападение на квартиру — не розыгрыш.

Что, если грабители её держат привязанную к стулу, с кляпом во рту? Гады. Пожилая женщина ведь, сердце больное!

«Вот я войду, а мне как бац по голове — и к другому стулу, — подумала Инга. — Нет, надо действовать хитрее! Я вам покажу Бэтмена».

Она вызвала лифт, поднялась на четвёртый этаж и, стараясь не звенеть, открыла дверь смежной квартиры. Соседка Маринка оставила ключи, наказав поливать её цветочки, а сама подалась с детьми на юга.

Чтобы протиснуться на балкон, раздвинула заросли калистегии с острыми листочками, они запахли остро, протестующе (обещала же полить! Завтра обязательно). Квартира матери через стенку. Всего-то и надо — преодолеть бетонное перекрытие. А ещё завалы из санок, самокатов, лыж и банок с припасами.

Инга скинула туфли, вскарабкалась по хрупнувшему ящику, перелезла на белёный парапет.

Ох, главное — вниз не смотреть! Чего она терпеть не могла, так это высоту.

Тротуар внизу на мгновение покачнулся, ветка берёзы задела плечо. Инга зажмурилась, мысленно дала себе пинка, шагнула — и с облегчением приземлилась на родной кафель. Сердце колотилось слишком громко, отдавало в уши. Она подошла, заглянула в окно.

Через щель между рамой и занавеской виднелась оранжевая спецовка. Долговязая женщина стояла боком. Хотя — женщина ли? На её фигуре было выпуклостей не больше, чем у сушёной чехони. Острый нос, вытянутая вперёд челюсть, подбородок почти отсутствует. Сходство со щукой усиливали мелкие зубки и маленькие глазки.