Леди для Конюха (СИ) - Черная Лана - Страница 8

Выдыхаю, когда щелкает пряжка ремня, и зажмуриваюсь, боясь, что шумный выдох выдаст меня с потрохами.

— Подглядывать нехорошо, малышка, — тихая насмешка растекается теплом по венам, впрыскивая в кровь щедрую порцию адреналина. Чертов Карабас! Один голос сводит меня с ума, заставляет плотнее сжать бедра, потому что там все пульсирует желанием. Еще один рваный выдох. — Прости, не могу остаться, — а в голосе ноль эмоций. Врет, засранец.

— Можешь, — я все-таки открываю глаза и встречаюсь с темной синевой мужского взгляда. Рассветный полумрак скрадывает черты лица, как полумаска. — Но не хочешь. Поэтому давай, проваливай, Карабас.

Сглатываю, потому что не хочу, чтобы он уходил.

— Еще увидимся, детка, — подмигивает и уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Я не успеваю сообразить: рефлексы работают вместо меня. Спрыгиваю с кровати и в два прыжка оказываюсь возле огромного окна. Второй этаж, вид на центральный вход. Отсчитываю минуты. Спустя семь на крыльце появляется он, мой Карабас. На ходу надевает куртку и запрокидывает голову, подставляя лицо редким снежинкам, срывающимся с неба. Первые лучи солнца вплетаются в растрепанные волосы, отливающие золотом, и Карабас делает то, что пригвождает меня к месту и ворует дыхание: левой рукой прочесывает непокорные волосы, улыбаясь краешком губ, и прячет взгляд за стеклами «авиаторов». Такое простое, но чертовски знакомое движение.

Сердце пропускает удар, а я пячусь в темноту комнаты, плюхаюсь на кровать, просчитывая каждый вариант. Выискивая в своей девичьей памяти хоть одного мужчину с такой привычкой и ничего. Перевожу взгляд на разобранную постель и обнаруживаю на прикроватной тумбочке черную полумаску.

— Еще увидимся, Карабас, — улыбаюсь, оглаживая пальцем витую подпись дизайнера полумаски. — Даже быстрее, чем ты думаешь.

Декабрь. Сейчас.

Встряхиваю волосами, отгоняя непрошеные воспоминания. Я давно перестала обращать внимания на странные намеки Конюха. Да, все мы женщины одинаковы анатомически. И плевать, что именно он имел в виду, говоря, что уже все видел. Решил поиздеваться, что я не так уж хороша для него? Пусть. Я к нему в любовницы не набиваюсь. А уж сколько у него женщин было, мне вовсе не интересно. Только почему это задевает все равно? Застревает в голове, заставляя вновь и вновь возвращаться к его пальцам на пуговках рубашки и к тонкому шраму на запястье. Напоминает о том, другом, что въелся под кожу, а потом просто сбежал. И так и не сдержал свое обещание о скорой встрече.

Стягиваю с себя одежду и с наслаждением подставляю продрогшее тело под тугие струи душа. Зажмуриваюсь, подставляя под теплую воду и лицо, избавляясь от макияжа. Я не на приеме, а конюх — не принц на белом коне, чтобы красоваться перед ним в боевой раскраске. Сегодня ночью я просто хочу быть собой, даже если конюху это не понравится.

На полочке в кабинке стоит всего несколько пузырьков, среди которых гель для душа, шампунь и туалетная вода. Шампунь пахнет мятой и еловыми шишками. Выдавливаю себе на ладонь совсем чуть-чуть, вспениваю и наношу на волосы. Странное ощущение растекается под кожей. Как будто нет ничего правильнее, чем пахнуть мужским шампунем именно здесь и именно сейчас. Усмехаюсь собственным мыслям, смывая с волос шампунь. Набираюсь наглости и вспениваю на мягкой мочалке еще несколько капель шампуня. Почему-то ощущать на себе еще один запах конюха не хочется, и я обхожусь мятой и шишками. Растираю докрасна тело, а потом смываю пену с разогретой кожи. Ее покалывает от тугих капель и расслабленности. Улыбаюсь, закручивая кран. На крючке нахожу полотенце, пахнущее чистотой. Похоже, Егор часто принимает здесь гостей. Усмехнувшись, вытираюсь, просушиваю волосы и оставляю их влажными. Не хочу пользоваться феном, да и вряд ли оный сыщется в холостяцкой берлоге. А вот переодеться не во что, разве что в необъемный белоснежный халат, что висит рядом с полотенцем. В него и закутываюсь. Промокшую одежду забрасываю в стиралку и включаю. Сама усаживаюсь на край ванны. Осматриваюсь. Вообще здесь довольно уютно: просторно, светлый кафель на стенах и полу, но теплый какой-то, потому что босые ноги даже не ощущают дискомфорта. Наверняка, подогрев под полом. Это здорово, особенно когда выползаешь из горячей ванны, разморенный и расслабленный. Большая ванна, в которой можно вытянуться во весь рост и современная душевая кабинка, куда я и перебралась, хотя Плахотский бросил меня в ванне. Интересно, почему? Неужели думал, буду отмокать? Я в принципе, редко «плаваю» в ванной, предпочитая душ. С моим ритмом жизни, когда я провожу на ногах по восемнадцать часов в сутки, колеся по всей стране, это нормально. Главное, быть чистой, а вот как — дело второстепенное. И он как никто осведомлен о моих привычках, потому что я точно знаю, что у него припрятано целое досье на меня — такова уж него работа, давно и безнадежно переросшая, если не в манию, то в безусловный рефлекс.

Заглядываю в кабинку. Ничего необычного: куча кнопок, панелей, несколько полочек, на одной из которых все те же пресловутые пузыречки. Шампунь я уже нюхала. У геля оказывается терпкий древесный аромат. Похоже, конюх просто помешан на лесе. Наверное, будь его воля, он бы в лесники заделался.

Третий пузырек из темного стекла, треугольный, и я всовываю свой любопытный нос и в него. И едва не роняю, когда в нос забивается дерзкий аромат снежной ночи, секса и тайны, что будоражит уже как год.

— Карабас… — выдыхаю и срываюсь с места.

— Карабас… — выдыхаю и срываюсь с места.

Путаясь в чертовски длинном халате, несусь по лестнице, а в голове только одна мысль: «Не может быть». Это не мог быть он. Только не он. Я не верю, но что — то внутри кричит об обратном.

И в голове вихрем картинки тогдашней ночи…

…Горячие ладони на талии, подбрасывающие вверх в каком — то странном испанском танце. И эти же руки на моем животе, груди. И я, стекающая по ним, как водопад, срывающийся с обрыва…

…— Ты чокнутая, Корф, — Матильда качает головой. — Ты хоть понимаешь, что это сейчас было?

Пожимаю плечами, отирая пот с лица. Понимаю ли я? Едва ли. А взгляд уже рыщет по залу в поисках того, кто свел с ума.

— Да ты вообще меня не слушаешь, — вздыхает Матильда.

Я поднимаю на нее взгляд, даже не скрывая рассеянной улыбки. Я не думаю о ее словах, даже не слышу. Мои мысли только о нем, в нем. И кожа до сих пор горит от его рук и губ. Тело помнит, как они скользят по взмокшей шее. Как пальцы сжимают грудь и бьют по торчащим соскам. Как обнаженная и возбужденная плоть скользит по его ноге и судороги выкручивают тело в сладком оргазме. И все это под ритм испанской музыки на глазах у сотни олигархов.

— Он же…

— Трахнул меня на глазах у всех, — договариваю за брезгливо скривившуюся Матильду. — О да, Матильда, и это было офигенно.

— Ты рехнулась, — сокрушается та. — Если твой отец узнает…

Злость бьет под дых, на мгновение воруя дыхание, чтобы затереться горячей бесшабашностью, когда я ловлю полный желания взгляд Карабаса. Этот взгляд так много обещает, что между ног снова мокро. И это…дикий коктейль безумства и вожделения. Такой вкусный. Просто невозможно оторваться. И я пью его, пуская по венам помесь адреналина и эндорфинов, что снова хочется кружиться в танце и смеяться от неожиданного счастья.

— А ты позвони ему, Матильда, — обнимаю ее, чмокаю в щеку. — Позвони и расскажи, что его единственная и горячо любимая дочурка сошла с ума от любви.

Матильда смотрит на меня, как на чокнутую. И она права сейчас, как никогда. Я действительно рехнувшаяся принцесса, распробовавшая вкус настоящего секса.

— Он порадуется…

…Синие глаза в обрамлении черной маски, которую я так хочу снять, но его пальцы не позволяют. А губы…твердые, наглые заставляют забыть обо всем. Они прожигают черные дыры, выжигают их огнем страсти. И там, в каждой из них беснуется дикое пламя похоти. И я впервые ни о чем не думаю. Впервые отвечаю так же страстно и неистово, как и он. Возвращаю ему каждый поцелуй, оставляю зеркальные метки на его смуглой коже. И подставляюсь под новые укусы, чтобы вновь сорваться, крича и выгибаясь. Теряясь в нем безвозвратно…